Подменный князь. Дилогия (СИ)

Не успел я испугаться, как в следующее мгновение и мой отец стал стремительно удаляться. Он по-прежнему стоял, не шевелясь и улыбаясь мне, но фигура его вдруг стала улетать вдаль от меня, к свету далеких звезд, как мотылек, как бабочка, стремящаяся к лучу.

Я открыл глаза и увидел над собой крышу сеновала. Рядом спала Любава, а за тонкой дощатой стенкой слышалось сопение лошадей в конюшне. Они тоже спали, только стоя. Бог знает, видят ли лошади сны…

Любава одной рукой обнимала меня, а сама лежала на боку, близко придвинув свое лицо к моему. Дышала она тихо, словно затаилась, но ее легкое дыхание достигало меня.

Разметавшиеся волосы, свившиеся колечками, обрамляли ее лицо, показавшееся мне в ту минуту особенно прекрасным. Я с новой силой ощутил, насколько счастлив с ней рядом, насколько мне повезло встретить ее. Может быть, действительно стоило перенестись из двадцать первого века сюда лишь для того, чтобы повстречать эту женщину?

Некоторое время я размышлял над увиденным и услышанным. Никакого сомнения: эти сны посылаются мне для информации о чем-то. Это вроде инструктажа, вот только о чем? В чем смысл?

На этот, второй раз информации, полученной мною, было гораздо больше. Теперь уже с полной уверенностью можно было сказать, что ситуация явно находится под контролем. Та сила, которая забросила меня сюда, наблюдала за мной и давала советы.

Вот только какие?

Мне стало известно, что я здесь не случайно. Что должен совершить какую-то работу. Какую работу и что я реально могу?

Вылечить диакона Феодора от диабета? Но я не могу этого, и вряд ли нужно было ради этого забрасывать меня в десятый век. И самое главное: кто перебросил меня сюда?

Отец во сне сказал мне, что это сделал он. Но мой покойный папа — обычный военный врач. Конечно, я верю в то, что сейчас он на небесах, но вряд ли может влиять на мою судьбу, да еще так радикально…

А, впрочем, в одном мой папа во сне был очевидно прав. Я действительно был совершенно беспомощен и ничего сделать не мог. Так что мне просто не оставалось ничего иного, кроме как последовать данному мне совету: ничего не предпринимать и плыть по течению.

Не слишком приятная перспектива для мужчины…

* * *

На следующий день я думал о доблести — так мне велела Сероглазка.

— Ты пойдешь со мной? — спросил я утром, когда мы проснулись и услышали со двора человеческие голоса, кудахтанье кур и мычание коров.

Она сидела на сене и, протирая заспанные глаза, смотрела по сторонам, словно не понимала, где находится.

— А куда? — спросила она.

И правда, куда? Феодор приютил нас на ночлег, но у меня не было уверенности, что гостеприимство диакона будет долгим. Ну, еще одна ночь или две. А потом придется уходить и искать другое пристанище. Но какое?

Передо мной стояла большая проблема. Вот, мы добрались до Киева, столичного города, и что дальше? Куда теперь идти и что делать? И самое главное: как снискать хлеб насущный? Сколько же можно питаться из милости и быть нахлебником. Кроме всего прочего, со мной была Любава, которую я теперь мысленно называл Сероглазкой. Я нес ответственность не только за себя, но и за нее тоже.

Как прокормить себя и ее?

Окажись я просто в другой стране, пусть даже совсем незнакомой, вопрос заработка бы не стоял так остро. В конце концов, я дипломированный врач, и пусть у меня с собой нет диплома, знания-то остались. Если даже невозможно устроиться на работу врачом, можно стать медбратом, санитаром, да мало ли кем еще в области медицины.

Но здесь…

Провидение, или Бог, или Судьба, или космические пришельцы забросили меня в этот мир, но выживать здесь мне придется самому.

Видимо, вся буря сомнений отразились на моем лице, потому что Любава усмехнулась и сказала:

— Наверное, мне лучше остаться пока здесь. А ты пойди, осмотрись. Незачем мне таскаться повсюду с тобой.

— А ты что будешь делать?

Любава встряхнула длинными волосами, из которых посыпалось застрявшее там сено.

— Пойду помогу женщинам в доме, — сказала она. — Наверное, им нужна помощь. Пол помыть или готовить еду. Нужно же как-то отрабатывать ночлег и пищу. А ты сходи, посмотри на Киев.

Потом Любава спрыгнула с высокого сеновала и, оглянувшись на меня, добавила:

— Киев — столица доблести. Так и называют этот город. Я не бывала тут прежде, но много слышала о нем.

— Чьей доблести? — не понял я.

— Славянской доблести, — пояснила моя девушка, и в глазах ее мелькнула гордость. — С тех пор, как здесь стали править князья-славяне, много легенд ходит о доблести киевлян.

Оставив Любаву в доме диакона, я отправился в вынужденную экскурсию по городу, в который попал.

Мое вчерашнее впечатление оказалось не вполне верным. Потрясенный случившимся государственным переворотом и нашествием иноплеменного войска, город затих, притаился в ожидании своей судьбы. Теперь же, когда прошел день, минула ночь и ничего страшного не случилось, Киев ожил, вернулся в свою нормальную колею. Как говорится в таких случаях: жизнь продолжается…

Я шел по городу и во все глаза смотрел на окружающее. Улицы были полны народа, идущего по своим делам. Конных здесь было немного, еще меньше я видел повозок-волокуш. Идущие по улицам люди были одеты гораздо богаче, чем в деревнях, где мне уже приходилось побывать. Впрочем, столичные жители во все времена выглядят шикарнее своих сельских собратьев.

Мужчины были в шерстяных кафтанах до колен, под которыми имелись еще более длинные рубахи из холстины или льна, вышитые по вороту и на рукавах. Очень популярны были широкие шаровары, ниспадающие на обувь — кожаную у тех, кто побогаче, или сплетенную из соломы — прообраз лаптей.

Отличить славян было легко по обритым головам с длинными чубами, отброшенными на сторону или назад, а иногда даже обвитым вокруг головы. Славян тут было подавляющее большинство, хотя часто встречались и представители иных народов.

По мере моего продвижения по городу становилось все яснее, что Киев — не просто столица славянского племени полян, но крупный торговый и военный центр. На Днепре перед городом у пристаней, протянувшихся в длину больше километра, стояли многочисленные суда — весельные и те, что ходят под парусом. Ладьи были разной величины, и по украшениям на них, по раскраске парусов было понятно, что пришли они сюда с разных концов мира.

Разноязыкая толпа у пристани, одетые самым причудливым образом люди, обилие сгружаемых и разгружаемых товаров — все говорило о том, что Киев стоит в исключительно важном месте. Он — главный перевалочный пункт на торговом пути «из варяг в греки», то есть из Скандинавии, славянских и финских земель в Константинополь — столицу Византийской империи.

Весь этот огромный мир, раскинувшийся на бескрайних пространствах от Черного до Белого моря, еще оставался раздробленным, неустоявшимся, бурлящим человеческим океаном. Это был гигантский котел народностей и рас, которые еще не оформились в народы и государства.

На юге — хазары, на севере — викинги, на востоке многочисленные тюрки, а в середине — будущая русская земля.

Я шел по городу и видел приметы будущего величия русской земли. Огромный речной порт с обилием складов, откуда товары из всех стран мира растекаются по городам и селам. Высокие рослые люди — мужчины и женщины, которым предстоит стать отцами и матерями десятков поколений, составляющих мощный русский народ.

Сейчас все эти люди еще не осознают своей общности, своей общей великой судьбы. Они еще именуют себя полянами, кривичами, дреговичами, русами. Они торгуют, воюют, защищают и приумножают свое имущество, любят, воспитывают детей.

Они не могли знать будущего, но я — мог. Я смотрел на Киев, раскрывшийся перед моим взором, и был способен прозревать недалекое, да и далекое, будущее.

Впрочем, уже и сейчас я видел явственные приметы доблести, о которой мне сказала Любава. Среди встреченных мною людей было много воинов или тех, кто носил оружие. Это свидетельствовало о том, что Киев — военная держава.