Подменный князь. Дилогия (СИ)

— А первое для чего?

— Первое имя — тайное, — пояснила девушка. — Его дают человеку родители, когда он только родится. Имя это знают родители и еще боги — все те, кто заботится о человеке. А чужим его знать нельзя.

— И какое же у тебя первое имя?

— Тебе тоже не скажу, — улыбнулась девушка. — Все зовут Любавой, и ты тоже зови. Ты же не бог.

— Нет, не бог, это точно, — покачал я головой. — Кстати, а в каких богов ты веришь?

— А у тебя нет первого имени? — не ответив на этот вопрос, задала свой девушка. — Ты только Владимир?

А когда я утвердительно кивнул, обеспокоенно заметила:

— Это очень плохо. Потому что если Владимир — твое настоящее имя, то любой, кто захочет, может наслать на тебя чары или еще хуже — порчу. Злые духи сразу поймут, на кого насылается порча, и все. Тебе обязательно нужно иметь настоящее, тайное имя.

— А как мне его получить? — улыбнулся я. — Ведь тайное имя дают родители, а моих родителей здесь нет.

— Я знаю, — ответила Любава, уже окончательно выбившаяся из сил от работы с веслом на быстром днепровском течении. — Ты — человек из другого мира.

Не знаю, что именно вкладывала Любава в свои слова, когда уже второй раз говорила мне так. По сути, это совершенно правильно и отражает истинное положение вещей, но как могла неграмотная девушка из глубокой древности осознать такой факт? Я ведь и сам до конца не понимал, как такое возможно. Да что там до конца…

— Тайное имя дает тот, кто любит человека, — сказала девушка. — Тот, кто желает ему добра.

В этот миг наша лодка попала в речной водоворот. Стремительное течение закрутило ее на месте и вода потащила вниз. Нос лодки вдруг клюнул, затем клюнул сильнее, и Любава закричала. Увидев ее испуганные глаза, я догадался, что девушка не умеет плавать. Схватив весло, я принялся отчаянно загребать, чтобы выплыть хоть куда, лишь бы вырваться из захватившего нас гибельного водяного кружения. От моих усилий лодка сильно накренилась сначала в одну, а потом в другую сторону. Услышав за спиной плеск, я догадался, что нечто упало в воду. Лишь спустя минуту, когда моя лихорадочная работа веслом позволила миновать опасную стремнину, я сумел оглянуться и понял, что случилась крупная неприятность — в воду упало мое ружье.

Переправа через реку оказалась гораздо труднее, чем я мог себе представить. Днепр весьма широк, и переплыть его на плоскодонке при помощи весел без уключин — дело непростое. Оно потребовало напряжения всех физических сил, так что, когда нос нашей лодочки уткнулся наконец в киевскую пристань, мы с Любавой оба были в изнеможении.

Некоторое время я переживал по поводу утраты ружья. Как-никак, оно оставалось моим единственным защитником. Из ружья я застрелил угрожавшего Любаве медведя, из ружья сумел ранить Ждана. Оно придавало мне уверенности в себе.

Как это часто бывает, на помощь моему расстроенному духу пришла философия.

«В конце концов, — сказал я себе, — ружье было лишь иллюзией безопасности. Ни от чего серьезного оно бы меня все равно не спасло. Может быть, и неплохо, что оно утонуло. Теперь, по крайней мере, буду надеяться только на себя. Тем более что пора привыкать: похоже на то, что в этом мире я всерьез и надолго».

Пристань оказалась пуста, нас никто не встречал, что уже было хорошо. Ведь мы очутились в Киеве в крайне неспокойное время: еще утром в город вошло войско Вольдемара, и здесь сменилась власть.

Не встретив никого на пристани, мы побрели в город, выбрав одну из улиц, спускавшихся к реке. Как я и увидел со стороны, улицы здесь были глухие, то есть представляли собой место, с обеих сторон огороженное высокими, глухими заборами. За заборами слышались человеческие голоса, лай собак, квохтанье кур и мычание скотины, но увидеть ничего было нельзя. При каждом доме был сад, но и о садах можно было лишь догадываться по торчащим над заборами верхушкам деревьев.

Все же о чем-то можно было судить. Например, было очевидно, что разноплеменное войско Вольдемара вошло утром в город совершенно мирно. Не было сожженных домов, порушенных заборов и вообще никакого намека на разорение. Штурма и разграбления города, о котором всю дорогу сюда трепетно мечтал мой друг Вяргис со своими товарищами, не произошло.

Людей на улицах было немного — все сидели по домам. Идти поэтому было тревожно — не удалось затесаться среди толпы. Мы поднялись в город по одной улице, затем свернули на другую. Заборы и вообще строения здесь были деревянные и некрашеные: видимо, краска еще слишком дорого стоила и была сугубо привозным товаром для богатых.

Правда, терем князя киевского, к которому мы вскоре приблизились, сверкал яркими цветами. Окруженный частоколом, он был трехэтажным и возвышался над всеми окрестными строениями. Деревянная крыша у него была высокой, крутой, покрытой красной краской. Сам же терем был желтым, веселым на вид, с крошечными оконцами по всем трем этажам, и каждое оконце имело крепкие ставни. В принципе, этот терем был своего рода замок, который с одинаковым успехом можно было использовать как для обычной жизни, так и для долгой обороны. Маленькие оконца в случае нападения служили бойницами, а княжеское крыльцо выглядело вообще неприступным. Высокое, с навесом, оно вело сразу на второй этаж.

Как я узнал впоследствии, ворота княжеского двора обычно бывали крепко заперты, но в тот раз, когда мы с Любавой подошли к нему, все было нараспашку, и мы смогли увидеть то, что происходило внутри. Прямо во дворе стояли длинные столы, накрытые вышитыми скатертями. По обе стороны столов — длинные лавки, на которых сидели дружинники князя и приглашенные бояре.

Вольдемар праздновал свою победу и восшествие на киевский престол.

Стоявшие в воротах воины не пускали во двор зевак, которых тут оказалось немало: киевляне собрались возле княжеского терема и с большим любопытством заглядывали внутрь. Понять их можно — не каждый день да и не каждый год в государстве происходят такие головокружительные события. В один день произошла полная смена власти, да еще такая драматическая. Еще утром киевской землей правил Ярополк, а сейчас его труп болтается где-то в днепровских плавнях. Что-то обещает Киеву новое правление?

Видимо, улицы, которыми мы шли по городу, не случайно были пусты: все, кого интересовало происходящее, толпились здесь. И ворота тоже отворены были не случайно — это было намеренное действие, чтобы жители Киева увидели воочию, кто теперь правит ими и как его принимают самые знатные люди княжества.

Это была своего рода рекламная кампания. В отсутствие телевидения, радио и газет единственным средством распиарить нового вождя была публичность его чествования. Пусть толпы жителей смотрят через открытые ворота на своего нового властелина и на те почести, которые ему воздаются!

Народу было много у ворот, но немало и внутри двора. За столами сидело человек сто мужчин — это были княжеские воины, — так называемая ближняя дружина, а еще ближе к самому князю располагались бояре в шубах, несмотря на летнюю погоду. Шуба здесь была признаком богатства и знатности, ее носили, невзирая на температуру воздуха.

Прислуживали многочисленные слуги, мужчины и женщины. Посуды за столом не было: ели вареное мясо, которое брали руками с серебряных блюд, а также кашу из поставленных здесь же котлов. При этом использовались большие ложки, почти такие же, как виденные мною ранее у воинов. Правда, пили из высоких серебряных стаканов — их я не смог подробно разглядеть.

Чтобы увидеть получше, мне пришлось проталкиваться сквозь толпу, неохотно расступавшуюся. Как и в войске Вольдемара, никто особенно не интересовался нами с Любавой. Если и обращали внимание на часы, мелькавшие у меня на запястье, или на успевшую стать грязной и засаленной рубашку, то очень скоро равнодушно отводили взгляд.

На самом деле люди от природы не слишком любопытны. Если по улице современной Москвы пойдет человек в боярской шубе и долгополом кафтане, подпоясанный саблей, интереса публики к нему хватит ненадолго. Чудно, смешно, да и только. Во все века люди гораздо больше интересуются своими заботами…