Иван - дурак(СИ)

- А это зачем? - интересуется Ваня, удивленный такой простой магической руной.

- Чтобы найти быстро.

Общаясь с ним, Ваня уже перестает чувствовать себя глупо - вырабатывающимся иммунитетом. Перевертыш деловито вытирает нож о штанину, складывает и выходит на луг, осматривая окрестности парка. Выбрав место, он указывает рукой на виднеющуюся часть забора.

- Друзья твои пусть ждут в машине. Если нужно будет - позовем.

- Окей, - соглашается Ваня.

Перевертыш оглядывает полянку рядом с ними, и, заметив яркие цветы, кивает на них Ване.

- Вон, Иван-да-Марья, собери пока.

Наконец-то он может помочь спасать себя, и Ваня с энтузиазмом принимается собирать мелкие стебельки.

- Тоже от ведьм?

- Выжмешь сок, выпьешь и поумнеешь. Может быть.

Даже сам перевертыш не смеётся собственной шутке; он напряженно вглядывается куда-то вдаль, вглубь леса, поджав губы - как будто что-то чудовищное, страшное должно скоро показаться из леса, как будто ветки уже хрустят с его приближением. Летний день теплый и свежий.

Теперь Ваня вполне готов согласиться с тётей относительно наркомана.

---

Они прячутся в круге еще засветло, и перевертыш несколько раз дома загоняет его в туалет перед выходом, чтобы не приспичило в неподходящий момент - как ребенка, под хохот Лешки. Сегодня Ване не до чувства стыда, и он слушается перевертыша, не реагирует на подколы Лешки и надеется, что доживет до утра. Порезы на его руках чешутся и воспаляются, и чувство боли немного притупляет чувство страха.

Перевертыш был прав - в круге они сидят долго, на земле, в неудобной позе, и за это время Ваня успел бы несколько раз захотеть в туалет, поесть, поспать и размяться. Парням в машине проще - они могут поесть, поболтать или хотя бы послушать радио, а перевертыш запрещает ему шуметь. В парке становится особенно людно к вечеру, и холм, на котором за прошлую неделю они видели не больше пяти фотографов и пары студенческих компаний, вдруг оказывается популярным местом прогулок. Семьи с шумными детьми, обнимающиеся парочки и просто бесцельно слоняющиеся одиночки - они прохаживаются между столбов, камней и бревен, словно каким-то неведомым колдовством привлеченные к этому месту. В воздухе еще летает - или накрепко застрял у Вани в сознании - привкус спирта.

В круге их действительно не замечает ни один из прохожих.

Постепенно, с наступлением темноты, парк покидают семьи с детьми, расходятся шумные студенты, луг затихает, и становится ясно, кто не просто решил погулять на природе. Женщина средних лет проходит совсем рядом с ними, даже не взглянув, и располагается у речушки. С их места отлично просматривается полянка, и эта - лишь первая из многих. Молодые, еще школьницы, и совсем старухи, стройные и гибкие, как модели с обложек журналов, и необъятные жирухи, модно одетые и неопрятные бомжихи - все они женщины, и женщины заполняют всё пространство вокруг колодца. Ваня, наверное, никогда в жизни не видел, чтобы столько только женщин собиралось в одном месте.

Они почти не разговаривают, и Ваня все равно не различает короткие, тихие фразы - словно женщины собрались не на посиделки, а для ответственной, тяжелой работы. Очень необычной работы, потому что они скидывают одежду, на ветках развешивая свои тряпки, и площадка заполняется видом тел. Перевертыш совсем не выглядит удивленным, как будто именно на голых телок они и пришли посмотреть. В темноте видно плохо - на Ванино счастье - но он слышит, как они приплясывают, прыгая вокруг колодца, и монотонно, глухо поют. На их пение лес отзывается шорохом, треском веток, и, мимо Вани с перевертышем, обходя начерченный круг, из глубины парка к женщинам тянутся плохо различимые существа. Новые гости присоединяются к пению и пляскам, без веселья - тоже необходимостью, приветственным ритуалом. Втянутые в хоровод, они кружат и кружат по полянке, пока треск и шорох не смолкает - пришли все, кто хотел прийти. Хоровод останавливается, и даже со своего места Ваня чувствует, как пахнет от пришельцев скотиной.

Закончив с "вступительной" частью, некоторые из женщин включают фонарики - кто-то обычные, кто-то на телефонах - освещая происходящее, и Ваня теперь может различить существ. Они словно вышли из дешевых ужастиков - поросшие мхом и плешивой шерстью, с рогами, хвостами или копытами, или всем одновременно - они вызывают гадливость вместе со страхом. Ладони Вани, под бинтами, чешутся, и ноют затекшие ноги. Перевертыш шипит на него, не давая толком пошевелиться, и Ваня чувствует, как наливаются напряженной тяжестью его мышцы.

С приходом гостей из леса женщины явно становятся веселее - они разбредаются по полянке, напевая уже разные, куда более веселые песни. Они собирают что-то с земли, и одна доходит до самого края их круга. Ваня сжимается, готовый бежать, но перевертыш кладет ладонь ему на плечо, сжимая, и жестом приказывает молчать. Женщина наклоняется - не беззубая старуха, молодая, с мягкой округлой грудью - и её прелести колышутся в десятке сантиметров от Ваниного лица. Она подбирает с земли уже высохшие ветки - их они тоже поливали водкой за несколько дней - и возвращается на полянку.

Самые молодые нетерпеливо подпрыгивают, кружа, другие приносят к роднику ветки, складывая костер - они несут и несут, толстые бревна прикатывают из леса рогатые существа, тонкие прутики - женщины, собирая их в округе, клочки моха - покрытые плешивой шерстью создания, больше похожие на животных. Когда будущий костер достигает груди человека, древняя, сморщенная старуха, до того сидевшая на колодце - наверное, самая старая из них - жестом останавливает остальных и подходит к кострищу. Старуха придирчиво осматривает принесенные ветки, выбирает две, и опускается с ними на землю. Она садится прямо на траву, обнаженная, и женщины, и нечисть окружают её, с нетерпеливым, но почтительным ожиданием - и за их телами Ваня не может толком различить, что происходит.

Они ждут долго, даже Ваня успевает замерзнуть - а он одет, в отличии от женщин.

Никто из собравшихся не роняет ни звука. Спустя много долгих минут Ваня видит слабый отблеск - вспышку, промелькнувшую между мельтешением ног. Свет становится всё ярче, разрастаясь, перекидывается на собранные ветви, и становится понятно - они разводят костер.

- Почему ведьмы делают это? - шепчет перевертыш, и голос его дрожит от напряжения. - Они должны бояться огня.

Словно это единственное, что должно смущать в происходящем - единственное, что пошло не по плану. Ведьмы, и Ване следовало самому догадаться раньше; крапива по настоянию перевертыша лежит в каждом кармане его одежды. Так тщательно, день за днем пропитанные водкой ветки распространяют вокруг дурман, запах спирта становится отчетливее, но, похоже, он нравится ведьмам. В толпе раздаются сначала редкие, облегченные смешки - искренние, как будто они и сами не до конца верили, что получится. В свете огня они становятся раскованнее, расцветают, и каждая - даже старухи - вдруг оборачивается красавицей.

Уже скинувшие одежду, они заходят в речку - слишком узкую и мелкую, чтобы в ней можно было купаться, и брызги летят во все стороны, вспыхивающее в свете костра. Полянку заполняет игривый, легкий смех, рычание и песня. Огонь горит ярче, громче звучит песня напополам с завываниями, и каждая входит в реку, ложась в воду или подставляясь под брызги - тоже как будто частью ритуала.

Стройная красавица с черными волосами, чем-то отдаленно напоминающая недавнюю старуху, выбирает какое-то невзрачное растения у самой кромки реки, и запускает в землю руку, вытаскивая его вместе с корнем. Корни растения огромны - куда больше, чем можно было бы предположить по небольшим, не больше ладони, листьям - и они свисают с ладони длинными, черными плетьми. Никто не помогает ей, но все окружают снова - торжественной процессией провожая растение к костру.

- Папоротник не цветет, - произносит перевертыш, недоверчиво, и Ваня еле может различить его голос.

Со смешками и улюлюканьем когтистые существа выталкивают к костру не видимую раньше, накрытую темным плащом фигуру. Черноволосая ведьма протягивает к ней растение, и существа, приседая, скачут рядом. Одно из них сдергивает капюшон с пришедшего, толкая в спину, ближе к костру и ведьме.