Тысяча и один призрак

, — что вы очень образованный и умный человек, что вы задаете превосходные обеды, и что вы мэр в Фонтенэ.

Ледрю улыбнулся и кивком головы поблагодарил меня.

— Я говорю о моем происхождении, о моей жизни, — сказал он.

— О вашем происхождении я, сударь, ничего не знаю, и вашей семьи я не знаю.

— Хорошо, слушайте, я вам все расскажу, и, быть может, сама собой передастся вам эта история, которую вы хотите знать, и которую я не решаюсь вам рассказать.

Если она расскажется, хорошо! Вы ее выслушаете. Если она не последует, не просите: больше у меня, значит, не хватило духу ее рассказывать.

Все уселись и расположились, чтобы удобнее было слушать. Гостиная, кстати, была вполне приспособлена для рассказов и легенд: большая и мрачная от тяжелых занавесей и наступивших сумерек; углы были уже совершенно погружены во мрак, между тем как линии, соответствовавшие дверям и окнам, сохраняли еще остаток света.

В одном из этих углов сидела бледная дама. Ее черное платье терялось во мраке. Только ее голова, белокурая и неподвижная, виднелась на подушках дивана.

Ледрю начал:

— Я сын известного Комю, физика короля и королевы. Мой отец, которого из-за смешной клички причислили к фиглярам и шарлатанам, был ученый школы Волта, Гальвани и Месмера. Он первый во Франции занимался туманными картинами и электричеством, устраивал математические и физические заседания при дворе.

Бедная Мария Антуанетта, которую я видел двадцать раз и которая часто брала меня на руки и целовала меня, по приезде ее во Францию — я был тогда ребенком — была безумно расположена к нему. Во время приезда своего в 1777 году Иосиф II сказал, что он не видел никого интереснее Комю.

Отец мой тогда между другими занятиями занимался также воспитанием меня и моего брата. Он обучал нас опытным наукам, сообщал нам массу сведений из области физики, гальванизма, магнетизма, которые теперь стали всеобщим достоянием, но в то время составляли тайные привилегии немногих. Моего отца арестовали в 93 году за титул физика короля, но мне удалось освободить его, благодаря моим связям с Монтаньярами.

Тогда мой отец поселился в этом самом доме, в котором я теперь живу, и умер здесь в 1807 году семидесяти лет от роду.

Теперь обратимся ко мне.

Я говорил о моей связи с Монтаньярами. Я был в дружбе с Дантоном и Камиллом Демуленом. Я знал Марата, но знал, как врача, а не как приятеля. Все-таки я его знал. Вследствие этого знакомства, хотя и очень кратковременного, когда мадемуазель Шарлотту Корде вели на эшафот, я решил присутствовать при ее казни.

— Я только что хотел, — перебил я его, — поддержать вас в вашем споре с доктором Робером о сохранении жизненности передачей факта, сохранившегося в истории о Шарлотте Корде.

— Мы дойдем до этого факта, — прервал Ледрю, — дайте мне рассказать. Я был очевидцем, и вы можете мне верить. В два часа после полудня я занял место у статуи Свободы. Было жаркое июльское утро, было душно, небо предвещало грозу.

В четыре часа разразилась гроза. Говорят,