Тысяча и один призрак

е, чтобы взять меня под руку. Была та же мягкость в движениях, та же грация в посадке, — скажу, та же легкость во всем.

Я подвел ее к креслу, на которое она улеглась.

Во время нашего обеда два лица введены были в гостиную доктор и полицейский комиссар.

Последний явился, чтобы дать нам подписать протокол, который Жакмен уже подписал в тюрьме.

Маленькое пятно крови заметно было на бумаге.

Я подписал и спросил, подписывая:

— Что это за пятно? Это кровь мужа или жены?

— Эта кровь из раны, которая была на руке убийцы, она идет из раны, и я не могу остановить ее.

— Знаете что, господин Ледрю, — сказал доктор, — эта скотина настаивает, что голова его жены говорила!

— Вы полагаете, что это невозможно, доктор?

— Черт возьми!

— Вы считаете даже невозможным, чтобы открылись глаза трупа?

— Я считал это невозможным.

— Вы не можете допустить, чтобы кровь, остановившись от слоя гипса, закупорившего все артерии и вены, могла бы дать на один миг импульс жизни и чувствительность этой голове?

— Я этого не допускаю.

— А я, — сказал Ледрю, — верю в это.

— И я тоже, — сказал Аллиет.

— И я, — сказал аббат Мулль.

— И я, — сказал кавалер Ленуар.

— И я, — сказал я.

Полицейский комиссар и бледная дама ничего не сказали: один — так как его это не интересовало, другая — потому, что очень интересовалась этим.

— А, вы все против меня. Вот, если бы кто-либо из вас был врачом…

— Но, доктор, — сказал Ледрю, — вы знаете, я отчасти врач.

— В таком случае, — сказал доктор, — вы должны знать, что там, где нет чувствительности, нет и страдания, и что чувствительность прекращается при рассечении позвоночного столба.

— А вам кто это сказал? — спросил Ледрю.

— Рассудок, черт возьми!

— О, прекрасный ответ! Рассудок тоже подсказал судьям, которые осудили Галилея, что солнце вращается вокруг земли, а земля неподвижна? Рассудок доводит до глупости, мой милый доктор. Вы делали опыты над отрезанными головами?

— Нет, никогда.

— Читали вы диссертацию Соммеринга? Читали вы протокол доктора Сю? Читали вы заявление Эльхера?

— Нет.

— И вы, не правда ли, вполне верите Гильотену, что его машина — самый лучший, самый верный и самый скорый и, вместе с тем, наименее болезненный способ для прекращения жизни?

— Да, я так думаю.

— Ну! Вы ошибаетесь, мой милый друг, вот и все.

— Например?

— Слушайте, доктор, вы ссылаетесь на науку, я и буду говорить вам о науке, и все мы, поверьте, знаем по этому предмету столько, что можем принять участие в беседе о ней.

Доктор сделал жест сомнения.

— Ну ладно, вы потом и сами это поймете.

Мы все подошли к Ледрю, и я со своей стороны стал жадно прислушиваться. Вопрос о казни посредством веревки, меча или яда меня всегда очень интересовал, как вопрос человеколюбия.

У меня были мои собственные исследования относительно различных страданий, предшествующих разным родам смерти, сопутствующих им и следующих за ними.

— Хорошо, говорите, — сказал доктор недоверчивым тоном.

— Легко