Тысяча и один призрак

ты?

— Да, я доволен, — сказал сержант, — особенно доволен тем, что повидал тебя.

— А, черт возьми! Это удовольствие я могу доставить тебе даром. Смотри на меня, сколько хочешь, пока я с тобой.

— Благодарю. Отстаивай, как ты это делал до сих пор, интересы народа и будь уверен, народ будет тебе признателен.

— О да, конечно! Я на это рассчитываю! — сказал Дантон.

— Можешь ты пожать мне руку? — продолжал сержант.

— Отчего же нет!

И Дантон подал ему руку.

— Да здравствует Дантон! — закричал сержант.

— Да здравствует Дантон! — повторил патруль.

И патруль ушел под командой своего начальника. В десяти шагах он обернулся и, размахивая своей красной шапкой, закричал еще раз: «Да здравствует Дантон!» И его люди повторили за ним этот возглас.

Я хотел поблагодарить Дантона, но в это время его несколько раз окликнули по имени из помещения клуба.

— Дантон! Дантон! — кричало несколько голосов. — На трибуну!

— Извини, мой милый, — сказал он мне, — ты слышишь… жму руку и ухожу. Я подал сержанту правую руку, тебе подаю левую. Кто знает? У благородного патриота может быть чесотка.

И, повернувшись, сказал:

— Иду! — Он сказал это тем мощным голосом, который поднимал и успокаивал бурную толпу на улице. — Иду, подождите!

Он ушел в помещение клуба.

Я остался у дверей один с незнакомкой.

— Теперь, сударыня, — сказал я, — куда проводить вас? Я к вашим услугам.

— Ну, к тетке Ледие, — ответила она со смехом. — Вы ведь знаете, она моя мать.

— Но где она живет, тетка Ледие?

— Улица Феру, номер 24.

— Пойдемте к тетке Ледие на улицу Феру, номер 24.

Мы пошли по улице Фоссе-Монсие-де-Пренс до улицы Фоссе-сен-Жермен, по улице Пети-Лион, потом по площади Сен-Сюльпис на улицу Феру.

Всю дорогу мы шли, не обменявшись ни словом. Только теперь, при свете луны, которая взошла во всей своей красе, я мог свободно ее рассмотреть.

То была прелестная особа, двадцати или двадцати двух лет, брюнетка с голубыми глазами, скорее умными, чем грустными. Нос был прямой и тонко очерчен, насмешливые губы, зубы, как жемчуг, руки королевы, ножки ребенка, и все это в вульгарном костюме тетки Ледие носило аристократический отпечаток, что и могло вызвать сомнения храброго сержанта и его воинственного патруля.

Мы подошли к двери, остановились и некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Ну, что вы мне скажете, мой милый господин Альберт? — сказала мне, улыбаясь, незнакомка.

— Я хочу вам сказать, моя милая мадемуазель Соланж, что не стоило встречаться для того, чтобы так скоро расстаться.

— Я прошу у вас тысячу извинений, очень стоило. Если бы я вас не встретила, меня отвели бы на гауптвахту, узнали бы там, что я не дочь тетки Ледие, открыли бы, что я — аристократка, и отрезали бы, вероятно, голову.

— Итак, вы сознаетесь, что вы аристократка?

— Я ни в чем не сознаюсь.

— Хорошо, скажите мне, по крайней мере, ваше имя?

— Соланж.

— Вы же знаете, я случайно назвал вас так, это не ваше настоящее имя.

— Ну, что