TothFaiarta. Мраморная луна (СИ)

А Варрик – слушает, не перебивая, лишь время от времени доливает в кружку мерзостно-ржавую жидкость. И, как ни странно, она действительно помогает расслабиться, медленно распутывая своим теплом скрутившиеся ледяными узлами-жгутами внутренности, утишает судорожную дрожь в руках. Позволяет отрешиться от боли – ровно настолько, чтобы заработал как ему положено разум, находя пусть жестокое, пусть, быть может, неправильное… но такое простое решение.

- Варрик… я больше не могу носить все это в себе. Я… у меня просьба.

- Если ты не собрался прямо сейчас пойти к Мередит и признаться в том, что ты отступник-малефикар со списком жертв в летопись этого треклятого города длиной, то я помогу, чем смогу.

Сдаться? Пойти под клеймо или клинок, если кто-то из рыцарей будет не лишен сострадания? Заманчиво, что и говорить… но нет. Есть обязательства, есть какие-никакие цели… есть тот, кому я, кажется, все же небезразличен… И я могу лишь путаться в мерзостно-липкой паутине из того, кто я для него – и для себя самого.

- Я… хочу забыть. Мне известны несколько ритуалов, что позволят затереть часть памяти, спрятать ее от меня самого – так глубоко, что почти невозможно ей будет проснуться. Но… пообещай мне, что ты – не забудешь. Ничего из того, что я рассказал сегодня.

- Что-то мне подсказывает, что ты рассказал далеко не все, друг мой, - взгляд теплых карих глаз задумчив. Было так странно учить его прятать новый цвет радужек – мучительно знакомый, родной синий. Не настолько пронзительный, как у меня или Карвера, но все же – слишком отличающийся от прежней глинистой охры.

- Нет, не все. Но это – самое важное, самое… болезненное.

- Понимаю, - его ладонь невольно поглаживает вощеный бок арбалета, а мысли явно унеслись куда-то в его собственное прошлое. Фей так и не сумел добраться до его воспоминаний, хотя Тетрас и стал одним из двух гномов, чьи сознания произвольно соприкасаются с Тенью во время сна. – Когда ты хочешь… это устроить?

- Сегодня ночью, когда взойдет Темный Страж, - сегодня я сотру в себе все то, что делает меня тем монстром, что всего сутки назад выплескивал свою ярость и боль на ученика некроманта и сам упивался этой болью, а значит – большую часть того, что помню про свое прошлое как Джар-Греда. Хватит.

Кивает, одним глотком допивая то, что еще оставалось в его кружке.

========== Узилище. Тени и почерневшее золото ==========

Черней вороньего крыла,

В оковах Силы, разбудившей тьму,

Лежит распятая Земля,

С мольбой взирая в пустоту.

Земля и стонет, и дрожит,

Вокруг - смятенье, боль рождает злость,

Тебе еще нет двадцати

И быть в Аду не довелось…

Песок забивается кругом, лезет в глаза и в глотку. Дышать тяжело — даже Белла устало отирает со лба пот, от которого уже не спасает промокший насквозь платок. Ты снова грызешься с Волчонком, Варрик что-то чиркает в своей тетради — интересно, у него что, запас таких вот одинаковых, переплетенных в черную кожу? Ни Авелин, ни Мерриль сейчас с нами нет — быть может, и к лучшему. Капитану не до нас — город на грани войны с серокожими, а тащить непонятно куда Маргаритку… нет уж. Я монстр, но не настолько. Не по отношению к малютке, слишком тяжелую ношу подхватившей на свои худенькие плечики.

Привал получился неожиданным, но под палящим солнцем хочется забиться в первую же попавшуюся тень — что мы и делаем, раз уж на нашем пути столь удачно попалось это русло высохшей реки, дно которого надежно прикрывают от прямого света высокие скалистые берега. То, что было берегами.

Слишком жарко, слишком душно, слишком пыльно — мертвая земля. До боли похоже на Молчаливые Пустоши, место упокоения Очищенного Думата. Перекрученные, искореженные деревья — сухие, как пепел, словно уже сгорели, и лишь чудом все еще сохраняют изначальную форму. Белое от жара небо режет глаза — и все чаще я с долей зависти вспоминаю Цитадель. Толстый камень ее стен никогда не выстывал в морозы и никогда не перекалялся в жару…

Пустыня Думата… Как же давно это было… Я был мальчишкой — тогда еще только мальчишкой, едва прошедшим через первые ритуалы. Я еще не знал, что такое Бездна, что такое ненависть, что такое настоящая боль. А Хозяин все еще был моим Богом — едва ли не более важным в моем собственном, уже изувечившем меня мире, чем Тот.

— Ну, так что еще ты знаешь об этом месте? — ты все такой же задумчивый и сосредоточенный. Варрик хмыкает:

— Ничего. Это слепое пятно всех известных мне карт.

— А что с Хартией? — песок неприятно царапает колени даже сквозь плотную ткань штанов, а потому пересаживаюсь, откидываясь на руки, и вытягиваю перед собой ноги. Кому-то такая поза покажется неуместной, да и со стороны выглядит странно-расслабленной… но никому не узнать, что именно из этого положения проще всего отражать чужие атаки, или, точнее, реагировать на них. Фенрис сидит точно так же, ловя на себе задумчивые взгляды Изабеллы. Снова она молчит, бережно скрывая свои тайны и знания от нас. Не доверяет, даже с учетом всего, через что мы вместе прошли — что логично. Однако с нами пошла с неожиданным энтузиазмом — неужто ее так беспокоят занявшие город кунари? Впрочем, меня они тоже беспокоят. Хотя бы потому, что не раз и не два я оказывался в гуще сражений с ними — подле моего Господина…

— Согласно моим контактам в Хартии — их тут вообще не должно быть. Камень меня побери, да не должно быть даже этого «тут»! — Варрик с силой хлопает ладонью по сухой земле, и та отзывается гулким звоном, словно время превратило ее в камень.

— Они не отступают, Хоук, и это… беспокоит меня, — ты нервно прикусываешь губу и в очередной раз взлохмачиваешь светлые пряди. Рядом почти неслышно фыркает Волчонок. Он, в отличие от тебя, верит, что я размажу их всех одной левой. Такой… наивный. Слишком доверяет, слишком открыт — при всей своей ненависти.

Его взгляд — навевает странные ассоциации и мысли, почти непереносимо видеть его, ловить короткие движения ресниц. Ты дорог мне… но и он — тоже. Только вот почему судьба никогда не ищет легких путей? Почему все надежды и мечты растворяются в сумраке иллюзий? Мне не дано понять… Иногда проще плыть по течению — и не думать, куда несет тебя бурная река времени. Иногда… это не так больно. Потому что слишком многое хочется изменить, слишком многое хочется забыть. Я помню, что кое-что уже стер из памяти, но мелькает и предательское желание утопить в забвении вообще все.

Движение воздуха за спиной — отрезвляет лучше ушата ледяной воды. Инстинкт срабатывает быстрее сознания — качнуться вперед, податься назад, перенося весь вес на отставленные за спиной руки и поднимая корпус над землей, оттолкнуться пятками от земли, а спустя миг — еще и руками, чтобы в кувырке уйти за спины нападающих… краем глаза ловлю синхронно со мной двигающегося Волчонка — навыки Тени вбиваются накрепко… Надеюсь лишь на одно — что он снова, как и прежде, не обратит внимания на некоторые нестыковки в моем поведении, на те проколы, которые я неизбежно допускаю — как сейчас.

А еще больше надеюсь, что этих же нестыковок не заметишь ты…

Силуэты Хартийцев, а я и не сомневаюсь, что это они, смазываются, тонут в солнечном мареве — хорошее зелье отвода глаз, ничего не скажешь — и даже мне сложно различать их перемещения. Еще один кувырок, перекат, подрубить едва видимые по рассеянным и слабым теням на земле — спасибо, палящее солнце, хоть какая-то польза с твоего ослепляющего сияния — ноги, и метнуться вперед, пробивая тонкими трехгранными лезвиями грудную клетку ближайшего из упавших. Хрипит, дергается, теряя муар зелья. Резкий поворот обоими запястьями, рывок — и мне в лицо брызгает горячая, отчего-то странно темная кровь. Облизнуть губы — невольно, и на языке остается неприятная, словно гнилая горчинка.

Их мало — всего пятеро. Лучника уже снял Варрик, и кроме нас троих никто даже не успел толком вступить в схватку — настолько все получилось быстро.

— Ну что, с почином? — наш неунывающий гном фыркает, закидывая за спину свою верную любовницу. — Думаю, это намек, что нам пора идти.