TothFaiarta. Мраморная луна (СИ)

В горле клокочет сиплый рык, и Авелин сжимает мое плечо закованной в латную перчатку рукой – отшатываясь, когда я оборачиваюсь. Молодец, девочка, быстро она поняла, в каком я состоянии – и что соваться ко мне сейчас опасно вдвойне. Зверь внутри беснуется, не желая терпеть промедление, и впервые за долгое время я позволяю себе раствориться в сущности того, что я есть. В сущности Umbrassa.

Цех мне знаком, и будь я хоть немного дальновиднее – тогда – я выжег бы это пропитанное духом Некро гнездо, до самых скал в основании города, до самой Бездны. Сколько еще я буду корить себя? Думаю, долго… потому что я уже чувствую – я опаздываю. Жестоко, безнадежно опаздываю.

Так же, как четыре года назад. Ровно четыре года. И та же самая Мраморная луна снова равнодушно смотрит на холодную землю внизу, безразлично топит ее в своем льдистом мереющем сиянии, как тощего котенка.

Ты оглядываешься по сторонам, задумчиво разглядывая высокие тяги над огромными плавильнями, и хмыкаешь:

- Надеюсь, в этот раз мы найдем что-то большее, чем кучку костей…

Иногда ты бываешь поразительно бесчувственным, любовь моя… Тихо ойкаешь, когда локоть Варрика врезается тебе в живот… Оглядываться на вас времени нет. Быстрее-быстрее-быстрее. Пульс гремит в ушах, вторя единственной мысли-жажде.

Как четыре года назад.

Только тогда со мной плечом к плечу мчался по топям Коркари Карвер. Что ж, сейчас мне в любой момент готов прикрыть спину мой новый брат. Стены смазываются в сплошную серо-бурую полосу – и с каждой секундой все отчетливее запах разлагающейся плоти, химических реагентов, пепла, тлена… и лилий. Проклятых белых лилий.

- оОо –

Он – пугающе силен для самоучки. Если бы прошел должное обучение, если бы его Проклятие не уснуло под рукой Храмовников Круга – в мире было бы на одного Некромага больше, но сейчас он только некромант. Пусть сильный, но работает топорно, заново открывая колесо – принципы сохранения тканей давным-давно разработаны неваррскими мастерами. Все указания есть в тех книгах, что разбросаны по его убежищу, но он, кажется, слишком увлечен своей идеей, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. Хотя, проштудируй он эти фолианты, ему пришлось бы убивать гораздо меньше.

Знаю, что пытаюсь отрешиться от того, что вижу, прячась за посторонними мыслями и идеями. Знаю. Но это хотя бы не так больно.

Потому что видеть изуродованного магией голема из частей плоти десятков женщин, на чьих плечах закреплена грубыми стежками голова матери – даже не больно. Это окунает в безумие.

В иной ситуации я восхитился бы тем, чего он сумел достичь – сам, опираясь лишь на книги и чистую силу, ища ответы у собственной интуиции. Но не тогда, когда это коснулось меня – и моей семьи. Того, что от нее осталось.

С губ снова рвется рык – дикий, нечеловеческий, и клинки быстрее вдоха ложатся в ладони. Я помню, что нельзя использовать магию – пока еще помню. Он стоит передо мной – и лицо его искажено нездешней улыбкой – он живет вне мира, вне законов, вне правил. Он сотворил собственное убежище, где он – единственный бог и судья. Где его ждет та единственная, которую он творил годами – если не десятилетиями, и творил только для себя. Почти Галатея. Почти идеал… Почти жива. Я пытаюсь пробиться к нему через десяток Духов Праха, что откликнулись на его зов, на зов его крови, словно лучшие стражи, стискиваю зубы, чтобы не позволить сорваться с губ мольбе к Семи… и я ненавижу себя – сильнее, чем когда-либо.

Потому что я…

…завидую ему.

- оОо –

Мир рассыпается осколками силы и алыми брызгами из десятка мелких порезов – плевать. Тонкий стилет, достаточно острый, чтобы сделать быстрый глубокий надрез на ладони или запястье, который всегда хранится за поясом – на всякий случай, с тонким пронзительным свистом распарывает воздух, чтобы завершить полет в сгнившем черепе, что от удара закаленного в моей собственной крови сильверита раскалывается, словно орех.

Она идет навстречу – и нет сил даже выхрипеть «Мама». Поймать на руки тело, магические швы которого рассыпаются в моих руках – не я его создатель, не мне хранить это подобие жизни.

- Прости… я опять не успел… - не ее ладонь, но не имеет значения. Прижать ледяные пальцы к своей щеке, не отпуская белесого взгляда – не ее глаза. Нить дрожит и звенит в моих руках – и нет ни единого шанса удержать ее так долго, чтобы я смог… смог хоть что-то сделать.

Ты стоишь у меня за спиной, утирая кровь, сочащуюся из пореза на скуле, словно забыл о собственной силе Целителя, и выдыхаешь почти неслышно:

- Я ничего не могу сделать, Хоук… Его магия поддерживала в ней жизнь.

Скажи мне то, чего я не знаю, душа моя… Хрупкие, словно высушенные, пальчики матери дрожат от усилия – погладить по скуле. Голос тих и тоже будто высушен жестокой магией, превращен полупрозрачный лепесток умирающей лилии – такой же, как те, что некромант рассылал своим… не жертвам, нет. Возлюбленным.

- Чш-ш, маленький мой… Не плачь…

- Я… не умею плакать, мам. Ты же знаешь, - Нить снова вздрагивает, и удержать ее еще сложнее, чем всего секунду назад.

- Мой храбрый мальчик… Отпусти меня, - сейчас, на границе миров, она видит больше, чем когда-либо… чувствует, что это я не даю ей покинуть разрушающуюся куклу из мертвой плоти, - Я ведь уже почти свободна. Я снова увижу твоего отца, Карвера и Бетани. И Алисию…

- Если… если увидишь их всех… Передавай им всем привет. И скажи… скажи им, что я сожалею.

- Обязательно, - улыбается краем уже ставших непослушными губ, и по восковой щеке сбегает единственная, мутно-розовая слеза. – Я так горжусь тобой… Отпусти же меня…

- Прости.

Нить выскальзывает из пальцев, рассыпаясь невидимой пылью – и тело окончательно обмякает в моих руках. Где-то в груди закипает крик, полный боли и ненависти, но я лишь стискиваю зубы, прижимая к себе то, что осталось от последнего близкого мне человека, что связывал меня с далеким свободным прошлым, в котором еще не было крови и боли. Последний осколок распятого на Алтарях детства…

- оОо –

Сверхчеловек ловит луч полуночного солнца,

Рану в груди исцелит ловко пойманный жар,

Смех и экстаз… Твой рассудок в агонии бьётся,

Боги мертвы - ты их в сумерках зимних распял -

Распял, чтоб назваться богом,

Выше власти рабов убогих,

Ради власти над самим собой!

В Клоаке – пусто. Удивительно пусто, на самом деле, словно все те отбросы общества и беженцы, что населяют ее, чуя мое приближение, попрятались в свои норы. И это правильно, потому что сейчас я не буду разбирать, кто заступил мне дорогу – ублюдок из Хартии, выкормыш Общества или несмышленый ребенок. Ненависть горит отравляющим саму душу огнем – жгуче-ледяным, вымораживающим мысли и человеческие чувства. Найти. Догнать. Завершить то, что не завершил.

Переходы смазываются в сознании, путаются, но меня ведет нечто большее, чем память. Меня ведет чутье – и едва ли не впервые за последние годы я отпускаю свое Проклятие, и оно голодным Зверем рвется впереди меня, выслеживая свою добычу. Разорвать. Разодрать в мелкие окровавленные лохмотья. Уничтожить – так, чтобы и следа не осталось.

Он стоит на дальних галереях, что-то внимательно высматривая внизу. Правильно, тварь, именно те, нижние, коридоры и переходы станут для тебя последним, что ты увидишь. Юный – по моим меркам – пособник монстра. Глупый молоденький крысеныш, падальщик, жаждавший научиться запретным Школам. Что ж, ты познаешь их обратную сторону – ту, что прячется на другом конце клинка Некромага, на кончиках его пальцев, в его зрачках. Агонию, что будет длиться так долго, как я захочу…

Это не вернет мне никого из тех, кто погиб по вине треклятой магии. Это не избавит меня от боли. Но это – освобождение, подобное тому, что испытываешь, вскрывая загноившуюся рану. Быть может, хотя бы после этого она начнет подживать…

Он верещит, словно поросенок, хватает меня за исчерченную кровавыми трещинами Малефикарума кисть, что поднимает его за шею над полом, не позволяя дернуться, и взгляд его вначале затекает осознанием… а потом – и неизбывным ужасом, но крик затихает, едва он видит мои глаза.