Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

Претенциозная патока нетривиального мастера. Сладкие тараканы, что миллион актёрских внешностей. Колкий язык рубит, что сталь - лица и плечи. По новой заползать сквозь занавес в пропасть. Вечная чернота отмерено равнодушна. Идеальные роли глаз распределены по цветам. Заложенное отражение меняет биение сердца природы. Оценивает мельтешения следов чужой мысли.

Правдивые прихоти образов в каждом рукаве. Может фокусника подстроить под завистника. Расчётливо влюбиться так хитро и сложно. Всегда невыносимо сочинять ловушки нарасхват. Одурачит струны, обставит прочность. Шестигранный орех кинет для седьмого обхода.

«Вы тоже заметили, друзья? Чем дольше говорю с ней, тем большим сумасшедшим себя чувствую. Глаголю, как безумный! То ли со мной не лады, то ли беда какая делается. Творится невесть что! Разобрать уже ни слова не могу. Жестоко потешаться над глупыми, Королева, жестоко!»

Тройная вечность стихов до дна складывается. Вымысел плескается, тонет воздух. Позлить коромысло и спрятаться в меже, в спине потока. В обиду постичь реку. Выгонит день с нового праздника, если напишут восторги. Раздаст картины глупцам на выставке. Всем рекам применяет иссушение.

Одарённый азарт смакует благодатно. Опасно плескается тонущая пружинка. Злопамятность далеко, как божество кружится. Церковники вовремя отходят, молясь. Или молятся, отходя. Нет смысла в словах. Хатпрос всё равно вертит ими, как кусочками мозаики, разрушая и собирая воедино смыслы.

«Хатпрос не может потеряться в бесконечном Лесу. Для всех Лес – это лабиринт с миллиардом дорог, которые переплетаются друг с другом и ветвятся на миллиарды более мелких. Но Хатпрос нет дела до законов Леса. Она делает вид, что следует им, чтобы не выделяться на фоне других послушных зверушек. Но на самом деле она выше, значительно выше их и просто вводит механизмы в заблуждение. Лес не догадывается об обмане и позволяет ей всё».

Глава 27.2

Скверное чувство

- Ты не любишь собак? - я подавила возмущение, когда Сайтроми бесцеремонно пнул в сторону дворняжку. Собаки мне всегда нравились: послушные и преданные животные.

- Ты сделала такой вывод из-за одного плешивого пса? Вот если бы я обидел целую свору…

Я недовольно поморщилась. Осознанно или нет, Король некоторыми изречениями будто намекал на мои душевные терзания. Мимоходом затрагивал тему мести, побуждая меня снова и снова утопать в мыслях о встрече с Катрией. Попутно и как-то небрежно ронял размышления о кровопролитии и распрях, проезжаясь по моему обострившемуся чувству недоверия. И теперь вот это. Безобидная фраза, от которой волоски на руках встали дыбом. Вероятно, порядок слов и точность подбираемых высказываний являлись совпадением, и всё же…

Это было странно: замечать за собой проявление лицемерия. Я разоблачала собственное непонятное отношение к людям и тут же защищала, подбирая оправдания и примеры из прошлого. Всегда, с самого детства, человеческая жизнь… да что там, любая жизнь представала перед глазами в виде красивого цветка. Каждый человек - это одинокое растение, пробивающееся к свету, требующее тепло и ласку. На каждом этапе жизненного цикла, начинавшегося с вытягивания стебелька из-под земли и заканчивавшегося медленным увяданием, сморщивавшим прекрасные бархатные лепестки, было что-то захватывающее и будоражащее. Восхитительное, как произведение искусства, доводящее до катарсиса и ощущения гармонии и совершенства. Правда, если не смотреть так глубоко, все эти впечатляющие черты не проступят сами собой на поверхности. Поэтому цветы так легко срывать.

Но вот же странность: не испытывая сожаления из-за вынужденных убийств единичных личностей, примеры чего я постоянно наблюдаю с ранних лет, при этом страшусь увидеть гибель большинства. Все мои пылкие выкрики о мерзостях войны с бесчисленными жертвами выглядят двуличными после того, как я прервала жизни дочери Нолимов, Ташефа, нескольких монашек и других людей. Равнодушно сносила уход из Часов бандитов в деревне Юдаиф, страдавших раненных в лагере близ Байонеля, несчастных, чьи личности подавлялись в телах, занимаемых Сайтроми… Почему массовые смерти поражали до замирания сердца, если являлись просто набором единичных смертей, собранных в одном месте за один отрезок времени?

И всё же это было логично. Я смирилась с этой мыслью сразу же, как она пришла в голову. Если вернуться к метафоре с цветами, объяснить ещё проще. Один цветок сорвать не жалко. Или не совсем жалко, если он наделён пленяющей красотой. А вот затоптать целое поле, покрытое чудесными головками… Какая растрата. Совсем не хочется быть тем негодяем, который разом стирает с лица земли всё это. Может, представители человеческого рода и не достойны сравнения с прекрасными цветами, однако эти образы неизменно переплетались в моём сознании.

И это не говоря о том, что наблюдаемая со стороны смерть сама по себе сложное и запредельное явление. Иногда она кусает, как комарик, и на это смотришь с безразличием и осознанием естественности процесса. А иногда ранит в самое сердце, даже если приходит не за тобой, подавляя силой своего вмешательства, нарушая размеренное течение жизни. И чем больше людей захватит в свои объятья смерть, тем ощутимее это давление.

- Неужели бессмертные не научились ценить жизни тех, кто вынужден уходить? - не удержалась я.

- Я уже говорил, что никто по-настоящему не умирает, - отстранённо ответил Король, мыслями пребывая в другом месте. - Наш мир заключён в круговорот энергии. Ничто не исчезает в пустоту.

- Это слабое утешение. Если твои знакомые разом умирают, ты не можешь успокаивать себя, что ещё поболтаешь с ними в виде энергии.

Сайтроми пристально посмотрел на меня, будто заметил бросившуюся в глаза деталь в моём облике.

- Ты подняла эту тему из-за предстоящей встречи с настоятельницей? Гложут сомнения?

- Нет, просто… мне показалось, что… нет, не знаю, - я отвернулась, разом сбившись. - Никаких сомнений.

- Лучше не развивай эту тему. Так увязнешь в представлениях, что начнёт мерещиться, будто ты в действительности уважаешь и ценишь всё, что делает эта женщина.

- Ну, не до такой же степени! - отмахнулась я.

На самом деле, сомнения существовали. Но они касались отнюдь не Катрии, с необходимостью убийства которой трудно поспорить. А вот перспектива дальнейшего пребывания в одной упряжке с Сайтроми тяготила. Меня и тут разъедали противоречивые чувства. С одной стороны, его сдерживаемый тон, вострые взгляды, лёгкие насмешки и незаметная опека возвращали в детство. С ним я невольно ощущала себя увереннее, в безопасности, под надзором старшего и мудрого знатока мира. А также знала, что я нужна ему - для реализации идей или просто для компании, не столь важно. Идти с ним в одном направлении было приятно. И страшно. Это и была другая сторона.

Я видела, куда движется Король. Отчётливо различала финишную черту и ожидавшие там вещи и лица. С высшей целью или развлечения ради, короли раз за разом устраивали схожие представления, кровавые и беспощадные, не ведая компромисса и не давая человечеству поблажек. Они жили войной, дышали идеями о ней, всеми фибрами стремились к ней и только к ней. Это уже был ритуал. Необходимость, зависимость, от которой ненасытные и скучавшие бессмертные не могли и не желали избавляться. И мне не хотелось попадать туда же, в это кольцо удушливой значимости всех их деяний. У меня не было цели в жизни, но заполнять пустоту чужими мечтами я не собиралась. Лучше уж весь отведённый срок скитаться по лесам, городам, забредая в глушь и застревая в ничем не отличающихся друг от друга селениях, чем остановиться и обнаружить себя окружённой алчными физиономиями с далёкими мне стремлениями.

Возможно, я сумею остаться возле Сайтроми, не погрязая в идеалы его семьи. Только нужна ли ему буду такой, непредвзятой, сопротивляющейся, отказывающей в помощи? Требующей ласки и заботы и отвергающей его убеждения? Очень скоро я утомлю Короля, и он, поглощённый продумыванием военной стратегии и общением с вылезшими наверх братьями и сёстрами, спихнёт меня на слуг и сократит время наших встреч.