Ожидание

— Идём домой! — говорит Ника, и. живо поднимается с бережка.

Она стряхивает песок и мелкие травинки со своих шорт, и, подхватив босоножки, идёт по берегу, с удовольствием загребая ногами горячий песок. Данил уже наверху Яра. Он смот-рит на мать и кричит:

— Я побежал!

Ника улыбается в ответ и кивает головой.

Гера уже пришла домой. С девчонками — подружками они бегала на дневной сеанс в кинотеатр, и теперь, тётяФаня в качестве благодарного слушателя поддакивает рассказу внучки. Нике смешно видеть свою тётю со слезами на глазах, и слышать её вздохи и воз-мущённые возгласы от киношной несправедливости отдельных героев фильма.

— Ты чего бабушку Фаню расстраиваешь своими любовными сказками! — сделав стро-гое лицо, Ника обращается к дочери.

Но та, фыркнув в ответ, и поведя плечами, обиженно отвечает:

— Одна баба Фаня и понимает толк в любви, не то, что некоторые! Например, ты!

Ника с изумлением смотрит на удаляющуюся дочь, на это гордое создание с гривой вью-щихся светло- каштановых волос, с глазами василькового цвета, и ей становится не по себе. Она переводит взгляд на тётю, которая, громко сморкаясь в платок, качает головой:

— Ты, Вероника не права! Девочка ничего мне не говорила…

— Тётя, но я не понимаю… — пытается что-то сказать Ника.

Комок подступает к самому горлу, и, взмахнув рукой, она замолкает. Тётя уходит в кухню- кладовку, где на газовой плите громко свистит чайник, возвещая о своём кипучем су-ществовании.

Тихо, незаметно наступает вечер. На небе одна за другой начинают загораться звёзды. Дети смотрят телевизор в душной комнате зале, а Ника, усевшись на крыльцо, подперла щеку ладонью и с наслаждением вдыхает свежий воздух наступающей ночи.

Звенят цикады в траве, где-то в глубине двора вздыхают жалобно козы, томясь за вы-сокой изгородью загона. Собака, звякнув цепью, подняла голову и внимательно смотрит на ворота. Что-то щёлкнуло, словно камешек стукнул о деревянную ставню окна. Старая Белка, скосив глаза, внимательно посмотрела на Нику. Молодая женщина усмехнулась, и, поёжившись, натянула на колени летний сарафан. Позади неё что-то опять стукнуло, но на этот раз входная дверь открылась, и на веранду вышла пожилая женщина, держа в руках старенький пуховый платок.

— На, накинь на плечи. Ночь наступает, прохлада с гор потянула. — ворчливо говорит она, бросая на плечи молодой женщине платок.

Ника благодарно кивает головой и, улыбнувшись, тихо говорит:

— А я наоборот, вот всё думаю, может сходить искупаться в Ручье, или лечь спать?

— Ишь, чего надумала! Ночь холодна, да и вода в Ручье не прогрелась, рано ещё. Сиди уж дома, купальщица! А то ненароком простынешь и заболеешь. Да и там, в Яру, шляют-ся всякие по ночам… Ещё сроблят с тобой чего- нибудь, не дай — то Бог!

И кряхтя, тётя усаживается рядышком с племянницей на маленький стульчик.

— Эхо-хо, время, какое настало. Лихое! А ведь бывало по молодости, и я в девках, пос-тоянно в Яр по ночам бегала купаться. Одна! И ведь не боялась никого и ничего!

— А я и сейчас ничего не боюсь! — ответила Ника, взмахивая своей черной гривой волос.

Тётя Фаня, глянув внимательно на сидевшую перед ней племянницу, на её гордо вскинутую голову, усмехнулась, и негромко произнесла:

— Я верю, что после того, что произошло со всеми вами, можно перестать бояться всего!

Ника, обернувшись, смотрит удивлённо на тётю. Значит, Гера всё ей рассказала! Ну что-же, тем лучше! Не стоит тогда повторяться!

Она опускает голову и тихо сидит, уткнувшись лицом в колени. Но от следующего вопро-са тёти жар вдруг прихлынул к её телу, и прохладная ночь Керкена показалась ей душ-ной и жаркой.

— Как-же Володя оказался там, рядом с вами?

— Не знаю! — наконец отвечает Ника. — Говорит, почувствовал, что нам грозит опасность. А ещё ему звонили…

Она судорожно вздохнула, и, опять уткнувшись в колени, замерла.

— Удивительно то, что он появился вовремя! — проворчала тётя. — Жаль, что вовремя не сумел отвратить тебя от свадьбы с Игорем…

— Тётя, не стоит вспоминать былое! — поднялась Ника со ступеньки крыльца, и отряхи-вая сарафан.

— Былое с продолжением будущего!!! — громко провозгласила тётя Фаня, поднимая свой крючковатый палец и вопросительно заглядывая Нике в лицо. — Скажи, будущий ребё-нок это тоже его?

Ника нетерпеливо стянула платок с плеч, и, бросив его на ступеньки, сбежала вниз.

— Не стоит тётя бередить старые раны, ведь они ещё кровоточат!

И усмехнувшись, добавляет:

— Не лучше ли их смазать целебным бальзамом?

Быстрым шагом она направляется к калитке, а тётя, испуганно глядя вслед племяннице, прашивает тревожно:

— Ты куда?

— Бальзам на раны проливать!

Хлопнула калитка, и в темноте послышались удаляющиеся шаги. Пожилая женщина, вслушиваясь в затихающие звуки шагов, шепчет возмущённо:

— Ох, трёпки тебе не хватает, хорошей трёпки!

Ника неторопливо спустилась по тропинке ведущей прямо к Ручью. Луна, отражаясь серебристо — дрожащим светом на гладкой поверхности воды, делает свою лунную дорож-ку порождением чего-то необычного, волшебного.

Ника стоит неподвижно, глядя на Ручей, очарованная этой красотой. Но затем, скинув шле-панцы, вытянув, как балерина ногу, кончиками пальцев проводит по поверхности воды.

— Бр-р-р! — вздрагивает она

Да, тётя права. Вода в Ручье по ночам ещё холодна, и видно земля Керкена ещё не сов-сем прогрелась. Зачерпнув ладонью холодную воду, она подносит ладони к лицу, и тут- же замирает. Где — то неподалёку слышатся голоса. И вдруг, дикий женский вопль проре-зает эту звенящую цикадами тишину. Ника, испуганно разжав пальцы ладоней, пролива-ет воду обратно в Ручей, и, вскакивая, несётся по тропинке вверх. Раздавшийся вслед ей хохот, жесток и ужасен в своей грубости. Что- то тяжелое и страшное нависает над Ни-кой, тянется к ней, словно огромные черные щупальца…

Торопясь, спотыкаясь и падая, она поднимается по тропинке. Здесь, наверху спокойно. Го-рят кое- где фонари, и хотя на улице пустынно, но уже не так страшно. Еле передвигая но-ги, Ника бредёт к дому тёти Фани. Она чувствует, что на её плечах лежит тяжёлый груз, какая — то огромная непосильная кладь. А может, это страх гнетёт её, страх от которого она, оказывается, так и не избавилась…

Словно поражённая чем-то, Ника останавливается, и, вслушивается в ночную тишину Яра.

Да-да, конечно, там, в зарослях кто-то стонет. А вот опять слышен крик, полный боли, стра-дания, а вслед за ним всплеск дикого хохота, сквозь который вновь слышится стон изму-ченного болью существа.

Каждый звук острой болью вонзается в сердце Ники, в её душу, заставляя истекать этой болью её сердце, заглушая её собственную душевную боль. Уйти, убежать, умчаться подаль- ше от этого ужаса, ибо он породил себе подобное — страх, от которого, казалось, она избави-лась навсегда. Но вдруг новый звук, похожий на вой, остановил Нику, и, развернувшись, она помчалась в противоположную от дома тёти Фани сторону.

Она ворвалась в милицию так внезапно, что молоденький милиционер, сидевший у сто-ла, от неожиданности чуть не выронил ручку, которой он что-то записывал в потрёпанной школьной тетрадке.

— Вах! — только и успел промолвить мужчина, прежде чем Ника принялась тут- же сквозь слёзы рассказывать о тех ужасных вещах, что творятся сейчас в Яру.

Милиционер, не перебивая, выслушал Нику, затем прошёл в соседнюю комнату, и вышел оттуда ещё с одним мужчиной в гражданской форме. А через десять минут они уже спуска-лись в темный овраг. Дрожащими руками Ника указывала то место, откуда, по её словам, доносились эти жуткие крики, терзаемого болью человека.

Но сейчас в Яру стояла тишина, и ничто как будто не тревожило эту ночь своими дикими криками и стонами. Посветив фонариком в кустах, молоденький милиционер укоризненно покачал головой, и, поднимая с земли несколько недокуренных папирос, поднёс их к но-су. Затем, посветив ещё раз на примятое углубление в траве, произнёс насмешливо: