Мириад островов. Рождение героя (СИ)

Тациана Мудрая

Мириад островов. Рождение героя

I

— Не топорщись, Олька. Купец это. Крутобёдрый… тьфу. Крутобортый. Корма словно у простонародной кормилицы и бушприт без тарана.

— Где это ты, Барби, видала у купца две оружейных палубы и двойной ряд пушечных люков? А что обводы не хищные — так не на вёслах ходит. Вон какая туча парусов навешена, хоть мачт всего две больших и одна малая.

Спорили, сидя на ветвях огромного ясеня, две очень юных брюнетки. Та, которая повыше, — смугленькая, кучерявая, в серых глазах откровенно прыгают зелёные чёртики. Другая, что расположилась точно в кресле — оперлась на ствол и уютно поставила ступни наземь, — слегка загорелая, серьёзная, волос и носик прямые. Обе по тёплому времени наряжены просто: в суровую домотканину с тонкой полоской черно-красной вышивки по вороту, рукавам и подолу. Ни поясов, ни ожерелий и браслетов, ни сандалий.

— Кнорру тоже бывает что охранять, — возразила Барбара. — Пушки небольшие, кстати. И доставлять на большой скорости. Где-то восемнадцать морских узлов в великочасец. Смотрела в книге про рутенские чайные клиперы? С картинкой, где «Катти Сарк»?

— Хм, — Олавирхо сорвала с коры пушистый лиловатый цветок, подвесила за ушком как серёжку. — «Катти» железная и бока… борта совсем впалые. Здесь явное не то. Только что и не воин, ты права. В шторм, пожалуй, весь наличный состав гонят управляться с холстами. И носовая фигура под бушпритом не как у дракона, змея или боевой карракарры. Длинная такая. Унылая.

— Из нохрийских святцев кто-то, — кивнула Барба, прислоняя к глазам двойную берестяную трубку с перемычкой. — Если не пророк Езу собственной персоной. Но и без длинного креста за плечом. Кто из них от удара спатой погиб?

— Сен-Дени вроде, — ответила Олли, принимая самодельный бинокль. — Но у того не меч в руке должен быть, в смысле орудия мучений, а собственная голова подмышкой.

— Так, суммируем по всем правилам. Статуй тематический, непонятный. Защита груза — по максимуму. Искусный быстроход — три мачты, оснастка и прямая, и косая, рангоут резко пирамидальный, длина корпуса раз в пять больше ширины. Вёсел нет — рабского труда не любит, в штиль поневоле простаивает или ползёт по зеркалу вод сонной мухой. Стало быть, на курьера не тянет. Обшивка не из дуба, как у парадных или погребальных кораблей — наш друг ясень.

— Откуда тут показуха? Вон сколько солёной воды вокруг острова, — вставила Олли. — Плыть долго — оснащаться крепко.

— Годится для крутой волны и сильного ветра. Корпус сам по себе не прочней дубового, но упруг и удар держит куда лучше, — продолжала Барба. — Зело пригоден рассекать моря. Не жена, как у британцев, но муж, упорный в своих намерениях. Потому что из аскра сделан.

— Это ты меня проверяешь на вшивость? «Старшая Эдда». Первого человека боги сотворили именно из дерева аскр, то есть ясеня.

— Тогда что такое Иггдразиль?

— Самый главный ясень в мире. Похоже, в тех местах, откуда «Эдда», только они и росли. Барба, прекрати умствования, лучше на воду смотри. Маневрирует.

— В самом деле стоит полюбоваться. Кормчий у них, однако, знаток своего дела.

— И верно. Заходит в бухту, как к себе домой. Бывал раньше?

— Разве что очень раньше — при одной тебе. Или когда никого из нас ещё тут не появилось. Все товары и вести для нас оставляют у кордона, — ответила младшая сестра. — Вот лекарь, хирург — тот и на берег ступал без страха. Члены головной семьи. Ещё плотники и прочие мастера, кому не лень потом в карантине отсиживать и чтоб их острыми иголками тыкали.

— Этого ба-фархи и морские люди ба-фархов пропустили с миром — иначе мы бы услыхали заварушку, — кивает Олли. — Смотри, только сейчас штандарт поднимает и полощет им по ветру. Нарядный: трава, золото, киноварь. Исконные цвета сид. Королевский?

— Нет, тот должен быть пошире — вспомни. Это знак поручения высших. Посольский. И…

— К дальнему причалу не идёт, ну ясно же. Осадка не та. Спускает якоря с переду и заду. Спускает парусную шлюпку. Гребцы, ковёр на банке и некто нарядный в тёмном.

— Чёрное и белый металл. Малое посольство с сильным религиозным душком, — итожит Барба. — Пошли мамочек и отца предупредим. А если знают — присоединимся ради большей ясности.

Галина давно смотрела на воду, плотно закутавшись в самовязаную шаль и поджав под каменный уступ ноги в замшевых «гуральках». Весна — почки на деревьях только-только набухли, дубы вообще стоят безлистые. Это Орри и девчонкам любо голышом разгуливать, а она солидная дама со слегка пошатнувшимся здоровьем.

Матросы вытянули шлюпку на берег. Важный пассажир с особой миссией, о коем пограничники загодя предупредили огневым сигналом, вышел, опираясь на трость с когтистым набалдашником. Немолод, однако фасонить любит: чёрный плащ-крылатка, подбитый седым бобровым мехом, наполовину расстёгнут, чёрный камзол в талию перехвачен наборным поясом тусклого серебра, в каждом из чёрных полусапожек отражается по рассвету. Голова укрыта плотной фиолетовой шапочкой, из-под муара струятся волосы — тоже волнистый узор, тоже цвет ворона и щедрое серебро.

Барбе.

Через пятнадцать лет. Пятнадцать с хорошим лишком лет.

Кажется, она удержалась — не произнесла всё это вслух. Не поднялась, только напружинилась слегка.

Не протягивай рук. Не раскрывайся навстречу. Вспомни: такие встречи радостны и чреваты бедой в одно и то же время.

— Гали, дочь Алекса. Победительница, — Барбе чуть обернулся, проговаривая её короткий титул, поймал её взгляд своим и уже вовсю улыбался навстречу. — Стройна-хороша, как и прежде, разве что серебро к пеплу подмешалось. Будто само время перед тобой пасует.

И вроде как тянется целовать ручки. Теперь хочешь не хочешь, а встать и поклониться надо.

— Здравствуй, лейтенант Ордена. Или давно уже майор, такие у вас в Братстве звания? Вижу, только теперь прорвался через цепь морских лошадок, — Галина начала разговор почти с того же, на чём он кончился много лет назад.

— Только теперь, — в его глазах, по-прежнему синих и ничуть не выцветших, раскаянья не обнаружилось ни капли. — Мы, орденские, в себе несвободны, сама знаешь. И чем дальше, тем пуще. Вести о вас добывал с лёгкостью, а сам отпроситься не умел. Такое вот послушание градус гравис.

— Как ты — благополучен?

— Более чем. Если тебя это в самом деле нынче волнует.

«Хм, разговор, слава Богу, начал слегка заостряться. Вот сейчас я…»

Как раз сейчас нагрянули девчонки-погодки: нечёсаные, грязнолапые, разрумянившиеся от сугубого азарта. И почти что хором:

— Ой, мам-Гали, посольский флейт приплыл, рядом со старой гаванью бросил якоря. Ай. Высокий отец-кавалер, вы ведь прямо с борта? Мы — Орихалхо и Барбара, мессер…

— Мессер кардинал-епископ, то же полковник ордена святого Езу Барбе Дарвильи МакБрендан, добрый приятель вашей матери, к её и вашим услугам, — Барбе церемонно раскланялся, не снимая тафьи. — А также старый знакомец прочих ваших родителей.

— Мам, тот самый? — догадливо спросила Олавирхо.

— Кто-то, — сурово ответила Галина. — И кончен разговор. Живо бегите к маме Орри и папе Рауди, доложитесь. Пускай сообразят насчёт особо хорошего обеда и баньку пожарче истопить. Ты как, Барб, в чистые овощееды пока не записался? Постов вроде бы нет никаких.

— Странника сие не касается. Потребляю всё, что дадут, — ответил улыбаясь.

— А уж мыться-стираться, помню, всегда любил. Признайся, во время долгого пути разве что из-за борта солёной водой окатывало?

— И ещё из ведра, когда палубу мыли, — подхватил он. — Ты, я вижу, наловчилась задавать своим мужчинам баню.

— Каким мужчинам? Орри у нас твёрдо по женской части идёт. Вот Рауди — иное дело. Ты ведь слышал, кто из нас есть кто?

— Слегка запутался. Какая девочка от меня?

— Младшая, конечно. Барба-Варенька. Черноволоса и синеглаза, словно капитан Блад.