Ловец (СИ)

– Тони… Черт побери, – как-то устало сказал Эмиль, и тут Спасский отчетливо увидел Софью, стоявшую у башни и вдумчиво обозревавшую ее расписные стены. На этот раз на ней не было ни дивного зеленого платья, ни элегантной шляпы, да и кольцо не сверкало у нее на пальце, – она была в простом белом хлопковом сарафане, как и в первую свою встречу со Спасским несколько лет назад. Она обернулась и пристально посмотрела на мужа, приложив ко лбу ладонь и заслоняя ей глаза от яркого солнца.

– Антон… Я смотрю, ты хорошо проводишь время и ни о чем не сожалеешь? – протянула она как-то по-детски, как иногда делала, когда капризничала, и тон у нее был обвиняющий, несмотря на мягкие интонации. – Ты меня никогда не любил, ведь так? Столько лет сам себя обманывал, и меня тоже… Но признаться ни себе, ни мне не мог. Всегда был бесхребетным слабаком, мой милый, золотой, пухлогубый мальчик. Как там говорил Эмиль? Принц-потеряшка!

– Зря ты это, Тони, зря-я, – пробормотал Эмиль, и мигом очутился у него за спиной, и схватил железными пальцами за плечо. – Убери ее сейчас же, а не то нам быстро придется отсюда валить, хоть это и мой собственный сон!

– Как? – ошеломленно пробормотал Антон. – Как я ее уберу?

– Зря ты вызвал к жизни такое знаковое для тебя место, видишь, сразу проекции полезли… Представь что-то другое, но тоже важное и обязательно позитивное, а то твоя жена мне как-то не очень импонирует сейчас… Она способна была на крайности в жизни?

– Она не умерла, – возмутился Артур и тут только увидел, что Соня как-то неприятно, напряженно прищурилась.

Тут Спасский почему-то разом вспомнил все фильмы ужасов о зомби, хотя ведь его жена не умерла, не умерла, грешно и нелепо было так думать даже! Но теперь он ясно понял, что для него именно – умерла, он так к ней относился с момента расставания, с того вечера, когда пьяным провожал ее на такси и когда она еще так снисходительно похлопала его по щеке. Так что да, Софья и в самом деле была в каком-то смысле живым мертвецом, и, осознав это, Спасский испытал настоящий страх, да что там, его прямо-таки захлестнуло паникой.

Сразу же ему показалось, что башня опасно покачнулась в их сторону, небо стало стремительно сереть и словно бы схлопываться в разных местах, люди в лодках начали поочередно поворачивать к ним головы, совсем как китайские болванчики, разговоры прекратились, и наступило совершенно неестественное, театральное, самое ужасное в жизни Спасского молчание, даже плеска волн уже не было слышно. И Антон только начал соображать, что же он наделал и как же они из всего этого будут выбираться, и неужели придется топиться или пилить себе вены подручными предметами, чтобы Софья, не дай бог, не разорвала ему горло зубами – в общем, всякая дрянь полезла ему в голову, как вдруг он услышал за спиной незнакомый молодой, тоже мелодичный и приятный голос – и все эти нелепые мысли разом вылетели в трубу.

– Мы тоже здесь познакомились с Имсом, – негромко, и насмешливо, и даже как-то нежно сказал этот голос, и Антон почувствовал плечом, как Эмиль окаменел, словно, посмотрев туда, откуда эти слова раздались, превратился в соляной столб, как Лотова жена. – Не у этой нелепой башни, конечно. В Венеции, в Кастелло, у базилики Санти-Джованни-э-Паоло. Такая красивая была, просто невыносимо. Очень старая. Еще Веронезе для нее «Тайную вечерю» писал. Остатки ее сохранились до сих пор, кстати, я ведь там бываю порой!

Антон тоже медленно обернулся и моментом забыл и о Башне Грифонов, и о Софье – кажется, они тут же исчезли у него за спиной, беззвучно обрушились битыми цветными пикселями в зеленые воды.

Сейчас их гондола качалась в узком канале между рядами оранжевых и розовых, местами сильно облупившихся домов, а неподалеку, в просвете между сходившимися зданиями, где канал делал изгиб, горбатился маленький мостик, соединявший улицы. Тротуар, отгороженный от канала бортиком, имела только одна сторона, и вот у этого кирпичного бортика, небрежно к нему прислонившись бедром, стоял черноволосый юноша… нет, пригляделся Антон, молодой мужчина, стройный, тонкий, с очень прямой, гордой спиной, со смуглой кожей и чуть раскосыми, азиатскими глазами. И очень неприятной усмешкой.

– Ну здравствуй, мистер Имс, – улыбнулся он, и какая-то мышца на шее у Эмиля дернулась. – Я смотрю, у тебя появились новые знакомые? А как же твой верный напарник? Или ты его тоже бросил?

Эмиль не отвечал и как-то странно щерился – поднял верхнюю губу, как волк в оскале. Его пальцы, державшие Антона за плечо, сами собой разжались, и рука безвольно упала вдоль тела.

– Он твоя проекция? – гневным шепотом спросил Антон. – Это ведь Артур, да? Он твоя тайна, оказывается? Меня попрекал, а сам-то? Сам-то? Так вот зачем ты сюда ходишь, устраиваешь тут себе романтические воспоминания? Старые фильмы о главном, да, Имс?

– Я не его проекция, – усмехнулся Артур, и черные глаза его смотрели на Эмиля, как револьверные дула. – Имс вовсе не сентиментален.

– Врешь, – сказал Эмиль зло. – Врешь, как раз проекция! Ты всего лишь мой… мой…

– Кто? – живо заинтересовался Артур, даже бровь приподнял. – Или – что?.. Думаешь, почистил от меня память, поставил защиту, обучил проекции – и решил все проблемы? Ты же знаешь, как я умею мимикрировать. Я ходил в твои сны, Имс, ходил тихо и незаметно… Даже ты сам не замечал моего присутствия…

– Врешь! – зарычал Эмиль, растеряв весь свой лоск и бесстрастие. – Я бы тебя заметил!

– О, Имс, одно из двух – или ты злишься и вопишь на собственную проекцию, что вовсе не свидетельствует в пользу твоего ума, или я все же обошел тебя в искусстве притворяться… И в том, и в другом случае ты проиграл, мой славный имитатор, романтичный любитель реальных приключений.

– Не слушай его, – сказал Имс. – Мой косяк, со всеми бывает.

– Кто этот мальчик? – спросил Артур. – Кто он, Имс? Скажи мне. Зачем ты его привез откуда-то издалека? Откуда-то из такого далека, что за тобой явно вился временной след, когда вы так эффектно и вроде бы незаметно появились на платформе «Чернильное сердце». Ведь не только как игрушка он тебе нужен, Имс? Как собираешься его использовать? И – насколько? На всю катушку, как всегда? До его смерти? До полного изничтожения?

– Заткнись и убирайся, – сказал Эмиль. – Бессмысленные вопросы, Артур.

– Если он проекция, это твои мысли, Эмиль, – заметил Антон. – И меня они не радуют.

– Умный мальчик… – улыбнулся Артур. – А если я не его проекция, то смысл не особо меняется, поскольку я хорошо знаю твоего нового друга. Понимаешь, мне-то он старый друг. Потому и всполошился. А знаете, я ведь помогу вам решить вашу маленькую проблемку, заодно и удовольствие получу. Я готов делать это снова и снова, Имс. Снова и снова. Только с тобой. Совсем как раньше – делать только с тобой, снова и снова, кое-что другое, что нам обоим так нравилось…

Тут Антон и опомниться не успел, как что-то мелькнуло в воздухе серебряным проблеском, и Эмиль тяжело рухнул на дно гондолы с кинжалом в груди, всаженным по самую рукоять – старинную, черненую, узорную рукоять. Изо рта его тут же потекла струйка крови, и Спасский застыл, почувствовав холод по всему телу и слабость в ногах, но не успел даже толком испугаться – грудь его тут же тоже прошило острой болью. Однако еще сильнее, чем боль, был толчок от удара влет – кинжал метнули издалека и с большой силой, так что Антон не устоял, закачался и вылетел из гондолы в зеленоватые, гнилостные воды канала, чувствуя себе бабочкой, насаженной на иглу. Небо сразу покосилось, стало похоже на потекший старый холст, пространство начало сжиматься, но Спасский еще успел кинуть взгляд на тротуар и увидеть, что там никого нет. Просто никого нет.