Ловец (СИ)

– Ого, так вы киборги?

– Можешь называть нас киборгами, неважно. Мы не совсем люди в вашем привычном понимании, конечно. Наш интеллект не так сильно, как у вас, ограничен возможностями мозга. Есть и отдельные «десерты»: например, создана некая виртуальная реальность, в которой люди могут обмениваться телами. Так что теперь в паре мальчик может побыть девочкой, и наоборот. Слепые могут видеть, люди с параличом – бегать, а с неизлечимыми болезнями – жить. Рай. Просто рай.

– То есть все люди живут со встроенными в тело компьютерами, они способны мгновенно обмениваться информацией, перемещаться из тела в тело… Это же раздолье для киберпреступников…

– О, – засмеялся Эмиль. – Это ты в точку попал, Тони. Сейчас же у многих софт работает непосредственно в телах, мозге, кровеносной системе, поэтому вирусная или хакерская атака прямо отражается на физическом состоянии.

– А может ли человек найти себе укромный уголок? Или он вынужден жить у всех на виду, система сможет найти его в любом месте?

– В принципе, выбор есть. Ты можешь объединяться с какими-либо группами, обмениваться с ними информацией, выстраивать права доступа и прочее. Как у вас сейчас, в вашем времени: вы можете купить компьютер и не объединять его с общей сетью или кастомизировать такое соединение.

– И сколько же живет ваш идеальный новый человек?

Эмиль издал какой-то странный звук и поерзал в кресле.

– Сразу бьешь по самым больным местам, Тони. Ну ладно. Сегодня бытует мнение, что смерть нужно тоже взять под контроль. Ведутся работы, чтобы получить бессмертие, так сказать, на кибернетическом уровне, поскольку физического все же не удалось достигнуть. По идее, все знания, накопленные человеком, все его чувства и эмоции можно транслировать на язык двоичного кода и поместить на определенный носитель. Далее эта информация будет программно интерпретирована и помещена в новую, техническую оболочку и одновременно «жить» в глобальной Сети. Сейчас это доступно элитам. Люди несколько раз в год приезжают в определенные учреждения, где проходят процедуру «трансляции», чтобы не потерять накопленную информацию в результате какого-нибудь несчастного случая, то есть делают дамп базы данных. И после того, как многочисленные пересадки свеженьких клонированных или кибернетических органов не будут приносить желаемого успеха, человек продолжит жить в информационном пространстве.

– И чего же ты вещаешь тогда таким загробным тоном?

– Понимаешь, дорогуша, в определенных кругах уже идут нехорошие разговоры. Некоторые ученые и некоторые военные задумались, а зачем вообще нужна стадия человеческого цикла в биологической оболочке? Ведь она не совершенна и для своего функционирования требует много ресурсов. А ресурсов на планете остается все меньше и меньше. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – сказал Антон и почувствовал, что озяб. – А ты тоже ходишь в «определенные учреждения»?

– Приходится. Я на службе.

– Все-таки ты мне это говоришь, потому что я точно уже никуда никогда не вернусь, – мрачно заключил Антон и откинулся на спинку сиденья, вглубь шаттла.

Эмиль вздохнул еще раз, но потом повернулся и подмигнул.

– Не дрейфь. Мы еще находимся на счастливом этапе развития. Мы пока еще люди, и вокруг – реальный мир. Правда, его влияние все слабее, и те, за кем мы гоняемся, в его ослаблении принимают самое непосредственное участие. Сны и виртуальность – что может быть страшнее этого единства!

– Я не понимаю, – сказал Антон.

– Прибудем на место – продолжу лекцию. Не здесь, – сказал Эмиль, и шаттл ощутимо прибавил скорость.

***

Пока они летели, начало светать. Сумерки истаяли серым дымом, и Антон понял, что вокруг желтеет и синеет ранняя осень, точно такая же, какая бывала в покинутом Петербурге. Почти такая же лучезарная. Только очень теплая.

– А почему тебя Том назвал Имсом? – спросил Антон, когда они достигли зоны контроля перед входом в огромную серую глыбу ворот. Вообще, ворота напоминали часть огромного старинного замка, не хватало только рва с водой и мостов на цепях. Перед ними в очередь выстроилось всего три больших элегантных продолговатых шаттла темных оттенков с гербами на бортах.

– Это мое прозвище с давних времен, когда я только начал увлекаться тем, чем сейчас занимаюсь профессионально, – ответил Эмиль.

Их машину пропустили быстро: Том каким-то странным, но быстрым и легким движением сдвинул линзы, и ему просканировали сетчатку, Эмилю тоже, и еще он показал какой-то предмет, крепко зажав его в руке, его также проверили сканером. Антон только успел удивиться тому, что пограничниками работали люди, не роботы, причем белые люди, как их шаттл медленно вплыл в один из отдельных входов с непонятными красными знаками, почти иероглифами, над дверьми.

– Это престижная работа, и платят хорошо, пограничники принадлежат к элитным службам, хотя и рутина, на первый взгляд, – пояснил Эмиль, угадав его мысли. – Правда, им и стрелять приходится, и усыплять нарушителей, много террористов, много камикадзе… Много тех, кто считает, что Центр зря огородили такими стенами. Но королева не хочет, чтобы самое сердце страны тоже смыло, если придет еще более мощная волна.

– Тебя тут в лицо знают, как я посмотрю…

– Конечно, а как же! – хохотнул Эмиль. – Еще бы не знали.

– Так ты у нас Джеймс Бонд, – улыбнулся Антон. – Спецагент Ее Величества с лицензией на убийство, так получается?

Эмиль внезапно посерьезнел.

– Ты не представляешь, с какими лицензиями. Убийство в этом ряду самая невинная штука, Тони.

– Что же может быть хуже убийства? – пожал плечами Антон.

– То, что очень похоже на вечный ад, – хмуро сказал Эмиль и отвернулся, очевидно, не желая больше продолжать беседу на эту тему. – Здесь нам придется оставить «Марго».

– Марго?

– Так Том любовно называет свою машину. Считает, что она изящна, как французская принцесса.

– Разве нет? – весело отозвался Том и спрыгнул на землю, теперь уже настоящую землю, покрытую желтоватой осенней травой.

– Давно ездил на лондонском кэбе? Даже если никогда не ездил, сейчас прокатишься. Здесь все в стиле ретро, – тоже повеселев, сообщил Имс.

Антон сполз на землю и потрясенно оглянулся. Вокруг расстилался обычный Лондон, Лондон начала двадцать первого века, как он его запомнил из своих четырех поездок в Великобританию. Они находились в Вестминстере, вне всякого сомнения. Вот и дворец, вытянувшийся вдоль берега, как диковинный пирог, над которым вздымалось несколько двурогих башен, ожившая картинка цвета жженого сахара с бесчисленных коробок и банок с английским чаем. А немного позже Антон увидел и мглистые готические громады аббатства с его квадратными башнями и ажурными арками, и стены церкви Сент-Маргарет, облицованные светлым портлендским известняком, с фигурными витражами. Все как раньше. И тут вдруг Антона охватила жуткая паника, до потери дыхания: он остановился и побледнел, пожирая глазами все эту красоту, позолоченную осенним солнцем.