Страна призраков

курсе и связалась с Памелой Мэйнуоринг.

— А где мы остановимся?

— На квартире. Я видела только снимки. Дом стоит у воды. Всё в стекле.

— Эта квартира — собственность Хьюберта?

— Компании. Там никто не живёт. Мы ещё не открывались в Канаде. В следующем году начинаем с Монреаля. Хьюберт уверен, так будет лучше всего; он говорит, что Квебек — не земля, а сновидение.

— Как это понимать?

— Я же там не работаю, — напомнила Памела. — Но у нас есть свои люди в Ванкувере. Один из них вас обязательно встретит и отвезёт на квартиру.

— Можно потолковать с этим человеком?

— Прошу прощения, он сейчас на заседании в Сакраменто. Позвонит вам, когда освободится.

— Спасибо.

Журналистка задумчиво посмотрела на шлем, который прислал ей Бигенд. Надо бы, по идее, взять эту штуку с собой — на случай, если в Ванкувере тоже есть локативное искусство. С другой стороны, на таможне наверняка не оберёшься хлопот, а таскать его как ручную кладь неудобно.

Однако прежде чем приниматься за чемоданы, Холлис набрала ещё один номер. В этом году её родители зимовали в Пуэрто-Вальярта{[146]}, но через неделю возвращались к себе в Эванстон. Ещё довольно энергичная, мать уже старалась не забивать себе голову незнакомыми реалиями, так что попытки дочери объяснить свой приезд в Лос-Анджелес, похоже, не увенчались особым успехом. Отец, по её словам, пребывал в добром здравии, разве что вдруг, под семьдесят, ни с того ни с сего заболел политикой. Матери это не нравилось: дескать, очень уж папа сделался нервный.

— А он говорит, раньше лучше было, а я говорю, ты просто внимания не обращал. Да ещё интернет этот. Прежде люди газету ждали, выпуск новостей. А сейчас? Хлещет потоком всякая дрянь, как вода из трубы. А он, конечно, сидит себе днём и ночью, уставится в свой экран — и давай читать. А я ему: ну, ты ж всё равно ничего не изменишь.

— Зато хоть какая-то пища для размышлений. В вашем возрасте полезно иметь интересы.

— Тебе хорошо, ты не слушаешь, как он честит президента.

— Передавай привет. Я ещё позвоню — из Канады. Или когда вернусь.

— А ты где, в Торонто?

— Ванкувер. Мам, я тебя люблю.

— И я тебя, милая.

Холлис подошла к окну, остановилась и стала рассеянно наблюдать за движением на бульваре Сансет. Родители с самого начала не приветствовали её выбор. Мать вообще относилась к певческой карьере, словно к вздорному недугу, не смертельному, но всё же мешающему дочери нормально строить свою жизнь, получить настоящую работу, и вдобавок, не видела средств от этой болезни — разве что терпеть и надеяться на авось. Любые доходы за музыку она рассматривала не иначе как пособие по инвалидности, нечто вроде сахарной оболочки для горькой пилюли. Надо заметить, в этом вопросе их с дочерью взгляды не слишком расходились — с той разницей, что Холлис понимала: есть люди, которым пилюли никто не подслащивает. Положа руку на сердце, если бы жизнь прижала всерьёз, она бы просто ушла со сцены. А может быть, так и получилось? Резкий взлёт группы «Кёфью»