Машина снов (СИ)

– Господи… – выдохнула зачарованная Эдит.

– Эти магические строки, казавшиеся ему во сне более совершенными, чем любое стихотворение, слышанное или читанное им в жизни, и были воплощением того нового поэтического языка, о котором он проповедовал Уильяму. Он открыл глаза с твёрдым намерением записать их все до единого, пока сладкое наваждение не оставило его окончательно, но… Только он успел записать девять или десять строф, как его прервали.

И тут, словно иллюстрируя рассказ матери, на пороге появился заплаканный Хартли с деревянным конём под мышкой. Спросонья он хлюпал покрасневшим носиком, утирался рукавом, попутно нянча коня, как если бы тот был ребёнком. Эдит посмотрела на несчастного ребёнка, стоящего на пороге в одной долгополой ночной рубашке, и подхватила его на руки со словами «иди к тётушке, милый». Но Хартли раскапризничался, запросился к матери, и прошло довольно много времени, прежде чем ребёнок был усажен на горшок, потом накормлен кашей с тёртым яблоком, и рассказ, наконец, возобновился.

– Теперь я понимаю, почему именно ты сказала, что я пойму тебя, сама «будучи женой поэта», – с некоторой угрюмостью сказала Эдит, сопереживая творческим мукам зятя и вспоминая, как её собственный муж тяжело переносил часы и дни застоя, когда созревший уже замысел никак не мог вылиться в стройные чернильные столбцы беловой записи.

– Вот‑вот, – энергично кивнула Сара. – И ладно, если б помехой этому душевному излиянию послужила какая‑то дельная причина, но – нет! Стоило Сэмюелу вдохновиться для работы и начать буквально транслировать на бумагу свои воспоминания, как прямо в окно сунулся какой‑то деревенский идиот, торговец из Порлока! Сэмюел сказал ему, что сейчас не время говорить о земельных наделах, что он был в Порлоке на той неделе, заходил к нотариусу и повторная встреча назначена на будущий четверг. Но торговец не унимался! Только Сэмюелу показалось, что он отвадил этого докучливого мерзавца, как тот вошёл в дом и начал занудно предлагать какие‑то пошлые скобяные товары, дешёвую галантерею, прочие радости порлокских жён! В результате… Этот придурок, прости за грубость, спугнул вдохновение, и от поэмы остался только жалкий огрызок! Ты только представь! Это могло бы быть величайшее литературное произведение, которое только знал мир! Но… какая‑то муха, крыса в человеческом обличье…

– Определённо, мистеру Пулу следовало бы завести собаку, – сказала Эдит.

– Да, это было бы неплохо, – согласилась Сара. Потом, после короткой паузы, она добавила шёпотом, наклонившись поближе к лицу сестры: – Беда в том, что этого надоедливого и прилипчивого купца никто больше не видел.

– Боже…

– Да‑да. Я была в доме, но занималась с Хартли на втором этаже. А Лиззи оттирала пригоревший поддон, шум на кухне стоял соответствующий, она бы при всём желании не смогла услышать, как этот деревенский наглец входит без приглашения в приличный дом. Так что Сэмюел поступил с ней даже жестоко. Бедняжка, она сроду не думала, что ей придётся вытерпеть такой скандал! Но самое удивительное не это.

– Но что же?

– Лиззи подробно опросила Сэмюела, как выглядел этот негодяй: невысокий, темнокожий брюнет с залысинами, худощавый, с лиловой родовой отметиной на половину лица. И знаешь что? Лиззи прожила в Порлоке всю сознательную жизнь и божится, что никогда и никто такого человека в городке не видел! Порлок даже городком‑то можно назвать с трудом, там всем всё известно, и каждый знает каждого. Но такого господина, со слов Элизабет, там отродясь не было.

– Может, он откуда‑то из другого селения, что поблизости?

– Тогда остаётся вопрос: зачем бы ему называться жителем Порлока? Да ещё и упоминать какие‑то мифические земельные участки? Конечно, Сэмюел рассматривал возможность прикупить земли в окрестностях Порлока, но этот вопрос пока ещё положительного решения не получил. И потом… Что из Майнхеда, что из Линмута пешком путь неблизкий, минимум миль по пять в любую из сторон. И чтобы вдруг торговец попёрся пешком в такую даль со своим отнюдь не лёгким лотком? Но никто из нас вчера вплоть до самого твоего приезда не видел в окрестностях никакой коляски. Ночью прошёл дождь, и дорога оставалась совершенно чистой от каких‑либо следов, даже колею от коляски мистера Пула – а он уехал в Бристоль ещё позавчера – совершенно размыло.

– Сара, с твоей дотошностью к деталям тебе стоит занять должность порлокского констебля, – засмеялась Эдит, шутливо шлёпая сестру по колену.

– Не иронизируй, пожалуйста.

– Это нервное, – со странным смешком ответила Эдит, подсаживаясь вплотную к сестре.

– Нервное?

– Скажи… а ты сама, своими глазами не видела ли ночью чего‑ нибудь…

– Странного?

– Да.

– Откуда ты знаешь? – шёпотом спросила Сара, быстро осенив себя крёстным знамением.

– Если ты мне расскажешь, я тоже тебе расскажу, – нервно поведя плечами, ответила Эдит. – Просто боюсь показаться дурой.

– Я видела Кубла‑хана, – быстро сказала Сара, словно боясь, что приступ внезапной храбрости покинет её и повседневная привычка хранить скромность запечатает её уста.

– Кого?!

– Кубла‑хана. Ночью. Я видела его так же ясно, как сейчас вижу тебя, Эдит.

– О Господи! Как он выглядел, скажи скорее?

– Ночью я пошла переменить питьевую воду для Хартли, заодно хотела растворить окно пошире, чтобы ушла эта предутренняя духота. За окном разлилась абсолютная чернота, над горизонтом даже не посветлело, я полагаю, часы показывали два или около того. Мне показалось, что внизу кто‑то есть… Кто‑то… тяжёлый.

– Тяжёлый?

– Да, Элизабет при всём желании не смогла бы так бухать своими ножищами.

– И?

– Я увидела тень и пошла за нею.

– Боже, Сара, какая ты смелая!

– Я не смелая, я – любопытная дура, – честно признала Сара, опустив глаза. – Нормальная женщина на моём месте разбудила бы мужа, но Сэмюел так сладко спал, так разрозовелся, что…

– Мне знакомо это чувство, – улыбнулась Эдит и накрыла руку сестры ладонью.

– Так вот… Я спустилась вниз и увидела его. Огромный, не менее семи футов ростом, широкоплечий настолько, что мне показалось, он сейчас снесёт все дверные косяки. Желтоватое лицо всё в шрамах, изрядно посечено, негустые обвислые усы, длинная раздваивающаяся татарская борода и… Руки… Я не помню руки. Они спрятались в рукавах халата.

– Халата?

– Да, он был одет в роскошный катайский халат синего шёлка, такого синего, что я даже не упомню, чтобы видела такой красивый колер у какой‑либо ткани. Он прошёл в каминную комнату, потом вернулся в гостиную, прошёл по коридору и остановился в растерянности.

– Я бы, наверное, умерла от страха.

– Я бы тоже, но у него был абсолютно потерянный вид. Словно бы он заблудился. Он нервно сжимал рукоять меча, висевшего на поясе, и так поводил глазами, словно бы искал, кто зовёт его. И представь, когда он повернулся, я до смерти испугалась, что сейчас он зацепит ножнами вазу, свернёт её и разбудит Хартли. Но ножны прошли вазу насквозь, я сразу поняла, что передо мной призрак. Хотя он и выглядел совершенно плотным, никакой загадочной прозрачности, ничего такого туманного…

– Странно, – пробормотала Эдит, встала и налила себе стакан воды. Она задумчиво сделала несколько глотков, совершенно не чувствуя вкуса и явно что‑то прокручивая про себя.

– Куда уж страннее !

– Я не об этом. Я тоже просыпалась ночью, но чуть позже твоего… Воздух уже стал серым от предчувствия скорого рассвета… – сказала Эдит, делая между фразами длинные паузы. Она нервно провела рукой по волосам, дёрнула выбившийся из причёски локон, наконец уняла руки и призналась: – И я тоже видела призрака.

– Того же, что и я?

– Нет, это и пугает. Я видела призрака, совершенно никак не похожего на того, что только что описала ты. Ты говоришь, что твой призрак выглядел как огромный катаец, к тому же совершенно плотный как обычный человек? Мой был абсолютно другим. Во‑первых, мне в жизни не приходилось видеть настолько прекрасного лица!