Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Странный вы народ, русские…

Подобные разговоры происходили почти каждый вечер, а вчера французский император не выдержал и попытался купить ветхую лачугу хотя бы на одну ночь. В ответ капитан Акимов положил перед Наполеоном лист бумаги и ручку с новомодным стальным пером. Чернильницу почему-то не достал:

— Вот, Ваше Императорское Величество.

— Что это?

— Иностранцам запрещено владеть недвижимостью на территории Российской Империи. Вы готовы подать заявку на прохождение кандидатского стажа в русское подданнство?

Сделка не состоялась, причём хозяин той лачуги оказался настолько расстроен, что пришлось утешать серебряным рублём и крепким подзатыльником.

— Ты, свинья, на зуб пробуешь? Или французского императора за хрен собачий не считаешь? — Акимов для придания весу словам покрутил у мужичонки под носом здоровенным кулаком. — Людям верить надо, даже если это не человек, а иноземец!

Наполеон более не жаловался на дорожные тяготы, только ругался себе под нос на непонятном языке. Ругался и сейчас, потому не сразу расслышал предложение Сергея Викторовича.

— Не желаете ли приобщиться, так сказать, к прелестям русских обычаев, Ваше Величество?

— Нет уж, позвольте мне как и прежде пребывать в дикости, капитан.

— Как скажете, — Акимов поклонился с преувеличенным почтением и обратился к Багратиону. — А вы пойдёте, Пётр Иванович?

Генерал вздохнул и ответил шёпотом и на русском:

— Увы, друг мой, но я привязан к этому недомерку данным государю словом. Ступайте уж без меня.

Французский император безмерно удивлялся царящим в российской армии порядкам. Здесь простые гвардейцы свободно изъяснялись на нескольких языках, обычный капитан мог обратиться к генералу по имени, офицеры питались из одного котла с солдатами… О какой дисциплине может быть речь? Но, тем не менее, она была! Странная, но была.

И странным казалось всё, от мундиров и оружия до способа передвижения. Эти северные варвары, самонадеянно именующие себя древней нацией, спокойно катились в санках, потешаясь над императорским конвоем, толкающим по глубокому снегу чуть ли не ежеминутно застревающую карету. Разве для того цивилизация изобретала колесо, чтобы дикари глумились над великолепным изделием парижских мастеров? Сами-то могут что-нибудь сделать? Впрочем, нужно признать, оружие у них прекрасное — выскочивший на дорогу волк был убит первой же пулей за сто шагов. Но удивила не меткость — среди «старых ворчунов» немало изрядных стрелков, а с какой скоростью русский солдат перезарядил ружьё. Не получится ли уговорить царя Павла на продажу нескольких тысяч таких «vintovka»? Попытаться стоит.

— Ваше Императорское Величество, извольте на ужин! — капитан Акимов, благоухающий берёзовыми листьями, хорошим табаком и пошлым шотландским виски, предельно серьёзен. — Последуем совету генералиссимуса Суворова.

— А что он советовал?

— Вам понравится, — заявил Сергей Викторович и гостеприимно распахнул перед императором дверь.

Опять сидеть в душной и тесной «izba» с низкими потолками? Опять есть грубую крестьянскую пищу, от которой немилосердно болит желудок? Сколько же ещё продлятся мучения?

Капитан правильно понял заминку императора:

— А куда деваться, Ваше Величество? Мы в походе и перебирать не приходится. Но сегодня наш повар обещал кое-что новенькое.

В избе светло, несмотря на сгустившиеся на улице сумерки. Висевшая над столом лампа с похожим на грушу стеклом давала света больше, чем если бы зажгли два десятка свечей, и сидящий Багратион отбрасывал густую тень на белёную известью печку. А чуть выше тени, из-под ситцевой занавески в весёленький горошек, торчали несколько вихрастых детских голов. Неужели они не мешают князю?

На заданный по-французски вопрос Пётр Иванович улыбнулся:

— Почему мне должны мешать мои будущие солдаты?

Наполеон вздохнул с тайной завистью — планы Павла Петровича о введении всеобщей воинской повинности не являлись для него секретом. Вслух же сказал:

— Но зачем вам такая армия? С кем вы собираетесь воевать?

— Прошу прощения, Ваше Величество, но я не уполномочен обсуждать внешнюю политику нашего государства. Если желаете, можем поговорить о внутренней.

Император не желал. Он вообще ничего не желал, кроме как быстрее добраться до Москвы и высказать царю Павлу всё, что думает о России и русском гостеприимстве.

— Мы опять ужинаем втроём?

Багратион развёл руками:

— Его Императорское Величество Павел Петрович выразил опасение, что по дороге вас попытаются отравить.

— Кто?

— Да кто угодно. Разве мало кому выгодно воспрепятствовать сближению Франции и России? Те же англичане или австрийцы, даже турки…

— Вы думаете?

— Не буду настаивать именно на турках, Ваше Величество, но поверьте — враг не дремлет!

Наполеон опять дёрнул плечом — русский генерал оказался настолько помешан на безопасности, что для её обеспечения пришлось оставить всех своих спутников под охраной гарнизонов в крупных городах. Княгиню Невельскую — в Бресте-Литовском, Ларошфуко — в Сморгонях, князя Боргезе — в Пинске, а герцога Фриульского вообще в Могилёве. Кстати, нужно будет непременно приказать расстрелять проклятых географов из Французской Академии, уверявших, будто от границы до Москвы не больше полутора тысяч русских вёрст. За что деньги получают, канальи?

При воспоминании о деньгах нервный тик усилился, и обеспокоенный Багратион, встав из-за стола, протянул императору стакан с чем-то прозрачным и незнакомо пахнущим:

— Выпейте, Ваше Величество.

— Нет! — Бонапарт резко отстранился, едва не потеряв равновесие. — Довольно, генерал! Довольно держать меня за идиота! Вы позволяете себе издеваться над монархом союзной державы? Ваше право! Но и я вправе потребовать у Павла Петровича вашу голову залогом союза и дружбы. Даю слово!

— Ваше Величество…

— Прочь! Не желаю больше никого видеть!

Ошалевший Багратион пулей выскочил из избы, успев схватить в охапку форменный полушубок с генеральскими погонами, и остановился только на улице, поджидая поспешившего следом Акимова. Прохаживающийся под окнами часовой сделал вид, будто не заметил растерянного вида Петра Ивановича.

— Что это с Бонапартием? Какая муха укусила? — удивлённо спросил капитан.

— Мне кажется, Сергей Викторович, что наши шутки зашли слишком далеко. Он хоть и самозваный, но всё же император.

— Скажите, какая фифа… дать в рыло раза два для просветления чувств.

— Убьёте, — усмехнулся генерал. — Французы, они существа нежные.

За спиной громко стукнула распахнувшаяся настежь дверь, и обернувшиеся на шум Багратион с Акимовым обнаружили прямо на снегу перед собой босоногого мальчишку с выпученными в испуге глазами.

— Дяденьки, там этот иноземец помирает!

— Вот ведь гнида! — капитан бросился обратно в избу, не забыв ухватить вопящего мальчугана — кондрашка, приходящая к императорам, вовсе не повод к детской простуде.

— Держи его за ноги! — ворвавшийся следом Пётр Иванович мгновенно оценил обстановку и попытался ухватить бьющегося в припадке Наполеона за плечи. — У него падучая!

Навалился, одновременно пытаясь достать рукой упавший на пол полушубок, чтобы подсунуть его императору под голову. Не дотянуться…

— Сдохнет — скажут, что это мы отравили, — Акимов, севший верхом на бонапартовы сапоги, зло помянул Парижскую Богоматерь.

— Даже если живой останется, то всё равно скажут, — генерал наконец-то ухватил полушубок за рукав и сейчас устраивал импровизированную подушку. — Он вроде бы раньше припадками не страдал.

— Теперь будет. А что дальше-то делать, Пётр Иванович?

— Я откуда знаю? Здесь врач нужен. Эй, малец…

— Туточки я, дяденьки, — с готовностью откликнулся мальчишка.

— Отца с матерью позови.

— Так нету их.

— Совсем?

— Не-е-е, на заработки ушли. На ткацкую фабрику князя Гагарина нынче осенью большой набор был. Завтрева только приедут, а что передать-то им?