Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Сдаюсь, — военный министр щелчком опрокинул своего короля и совсем некстати спросил. — Вы говорите по-французски, Александр Фёдорович?

— Хуже, чем на английском, немецком и татарском. А что, подозреваете во мне иностранного шпиона?

Аракчеев рассмеялся и откинулся на бревенчатую стену, спугнув пару недовольных такой бесцеремонностью тараканов:

— Помилуйте, шпионами у нас занимается Александр Христофорович, а я всё больше по военной части.

— Тогда к чему подобные вопросы?

— Хочу попросить об одной услуге, заранее согласованной с Его Императорским Величеством.

— Извольте.

— Не могли бы вы, Александр Фёдорович, на приёме по случаю приезда Бонапарта выпить чуточку лишнего?

— Размер той чуточки?

— На ваше усмотрение. Но потом вы должны совершенно случайно кое о чём проговориться.

— И, разумеется, выданные по пьяному делу секреты представляют собой особую государственную важность?

— Обижаете… Неужели целый министр будет размениваться на что-нибудь несерьёзное? Непременно особо важную тайну!

Чёрт побери! Вернее, прости Господи…. Да хоть так, хоть так говори, но въезд нашего поезда в Москву отнял столько времени и сил, что всерьёз начинаю задумываться о постройке железной дороги. Во всяком случае, никому не взбредёт в голову броситься под паровоз с просьбой благословить или вылечить золотуху наложением рук. Уж он-то благословит и вылечит! А под копыта лошадям лезут даже не с просьбами, с натуральными требованиями. И очередь из страждущих выстроилась от Петровского дворца, где мы на полдня останавливались перекусить и привести себя в порядок, до самого кремля через Тверскую-Ямскую и дальше.

А мимо проехать нельзя, этого не поймёт даже помешанный на моей безопасности Бенкендорф. Ну как же, народный царь и не излечит собственный народ? Кстати, на самом деле так было, или показалось, будто доброму десятку вставших на ноги парализованных больных мешали ходить спрятанные под одеждой пистолеты? Скорее всего померещилось, как и военная выправка встречающей хлебом-солью депутации от крестьянства. А вот с нищими Александр Христофорович маху дал — не бывают они с чисто выбритыми подбородками и лихо закрученными усами.

Прибью гада… и за паралитиков тоже прибью. Я половине этих болезных полтора года назад лично медали на грудь вешал!

— Ах, Павел, тебя здесь так любят! — Мария Фёдоровна с женской наивностью верила разыгрываемому спектаклю, а когда к ней на колени упал букет роз, неизвестно каким образом взявшийся посреди зимы, пришла в чрезвычайное воодушевление. — Какой милый у нас народ, не правда ли?

— Конечно же, дорогая! И перед тем, как поднять на вилы, тебе непременно улыбнутся и пожелают доброго утра.

— Какой ты грубый.

Но моё замечание не расстроило императрицу, и она, привстав в возке, принялась размахивать букетом. Да пусть машет, если хочется, почему бы нет? Нужен женщине праздник — так сделаем его. Плохо только то, что и самому придётся в нём участвовать. А куда деваться, если до приезда Наполеона ещё не меньше недели? Может быть, даже больше — встречающий французского императора на границе генерал князь Багратион получил задание познакомить корсиканца со всеми прелестями русских дорог.

Нет, подождите упрекать меня в жестокости — я сам точно по таким же езжу. А вот предположите на минутку невероятное… пошёл бы Бонапарт на Россию в моём прошедшем будущем, если бы хоть раз проехался в своей карете хотя бы до Смоленска, не говоря уже о Можайске? Вот, о чём и говорю! Уж не знаю, что он там думает, но мы постараемся вбить в корсиканскую башку мысль о том, что сюда лучше не соваться. Поймёт? Надеюсь.

В Кремль засветло не попали, и я, махнув рукой, поддался уговорам генерал-губернатора поселиться в его дома на Вшивой Горке. Не скажу, что название привело меня в восторг, но на Красной площади сейчас происходит грандиознейший ремонт, почти все ворота перегорожены кучами песка и булыжника, и пробираться там в темноте просто опасно. Вот так всегда — делаем всё в последний момент и обязательно зимой. Выдержит площадь хоть один парад?

А парад нужен позарез, он весьма важен в наших планах. Каких планах, спросите? Лучше не спрашивайте. А то самому смешно становится. И не самое это благодарное занятие, загадывать на будущее. Оно всегда обманет, а если и нет, то обернётся фарсом. Ну его к чертям, будем думать о настоящем.

— Разрешите, Ваше Императорское Величество? — это Кутузов. В разговорах наедине мы упускаем титулования и прочую официальность, но сегодня за спиной фельдмаршала чуть ли не целая толпа, потому он старается придерживаться правил приличия. Не всегда получается, правда.

— Заходите, господа!

Кабинет генерал-губернатора, временно оккупированный мной, вместил бы и много больше народу. Христофор Иванович здесь разводы караулов проводит? Надо будет спросить при случае. Только потом, чтобы не вводить в смущение.

— Присаживайтесь, — делаю жест рукой, и сам первым плюхаюсь в кресло. Разве ещё ногу на ногу закинуть для придания обстановке большей неформальности? — Не стесняйтесь, здесь все свои.

Бенкендорф-младший не стесняется — взгромоздился на край стола. Предусмотрительно сдвинув в сторону малахитовый письменный прибор. Его отец скромнее — сел рядом, но двигать ничего не стал. Граф Аракчеев расположился на стуле напротив меня, а Михаил Илларионович остался стоять, заинтересовавшись содержимым большого буфета из карельской берёзы. Вот Беляков чувствует себя неуверенно, видно до сих пор не может забыть тот разговор в Петербурге, после которого попугай в оранжерее научился не совсем приличным словам. Марии Фёдоровны нет, она не проявила интереса к подготовке предстоящего парада и отправилась гулять с Дашкой по Москве, пообещав по возвращении какой-то сюрприз.

— Ну что же, господа, кто начнёт первым? — обвожу взглядом собравшихся и останавливаюсь на Кутузове. — Ты, князь?

Михаил Илларионович свой новый титул не любит, предпочитая именоваться фельдмаршальским званием. Объяснял, что-де князей в России сотни три, это если инородцев не считать, а он один такой уникальный. И где слов умных нахватался, лапоть вологодский?

— Могу и я начать, государь. Только вот с чего?

— Обычно с главного начинают.

— С денег? — удивился Кутузов. — Их уже вбухано столько, что военная кампания против Франции обошлась бы немногим дороже.

— Так уж и немногим?

— Примерно наполовину. Дружба народов вообще очень накладная штука.

Неизвестно почему все присутствующие дружно посмотрели на Александра Фёдоровича Белякова. Тот развёл руками:

— Я не волшебник, господа, и не могу превращать в золото глиняные черепки. Поставленные перед Берг-коллегией задачи по разведке новых месторождений рассчитаны не менее чем на десять лет. При самом благоприятном стечении обстоятельств увеличение добычи возможно через два-три года, но я бы не стал на это надеяться.

— Ну да, — кивнул Кутузов. — Персиян грабить не в пример быстрее и проще.

Михаил Илларионович улыбается. Всем видом показывая, что не в упрёк министру говорит, а исключительно с восхищением. Никто, правда, ему не верит, а я точно знаю — завидует, что не он наложил лапу на трофеи.

— Ладно, о потраченных деньгах жалеть не будем. Что там у нас дальше? Алексей Андреевич?

— С моей стороны всё готово, государь, — отозвался Аракчеев, слегка привстав со стула. — Но стоит ли показывать Наполеону наши военно-воздушные силы? Возможности французских заводов позволят обойти нас в количестве и качестве в ближайший год.

— И что?

— И выставят их против нас.

— Если купят патент, то почему бы и нет?

— На что патент? — удивился военный министр. — Разве воздушные шары не французы изобрели?

— Это если забыть о полёте дьяка Крякутного… Но машинку для обработки промасленной оболочки чистым кислородом, дабы уберечь шар от воздействия русских морозов, продадим обязательно. Что у нас там ещё?