Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

Крикнул, и поразился собственной грозности — дождь из монеток мгновенно прекратился, послышался торопливый топот разбегающихся зевак, а Трубецкой отпрянул назад. Испугался, щучий выкормыш?

Сержант Министерства Государственной Безопасности возвышался над Муравьёвым и Трубецким словно утёс. Сам росту немаленького, да ещё провинившиеся скандалисты втянули головы в плечи…

— А теперь, господа, постарайтесь объяснить мне суть происходящего! — Что ответить? Патруль появился ровно в тот момент, когда Иван Андреевич громогласно объявил на весь Тверской бульвар о намеренье сегодня же убить князя на дуэли. Наверняка сержант всё слышал, и вопрос свой задал исключительно для составляющего протокол солдата. — Ну что же вы молчите, сказать нечего?

Ага, скажи тебе. Может, и есть что сказать, но молчание много безопаснее, и рёбра целее будут. Сопротивление властям, и всё такое… Дерут их, конечно, за превышение полномочий и прочие злоупотребления, но утешит ли чужая поротая задница собственные отбитые бока? Были бы обычные полицейские — совсем другое дело, тут и откупиться можно, а от этих… Как говорится — не всё коту яйца вылизывать, когда-то и пинка по ним получит.

— Я жду.

Ждёт он… В былые времена такие сержанты сусликами скакали перед грозным генерал-поручиком Трубецким! Или суслики не скачут? Они, может, и нет, а вот самому поскакать придётся. Вроде бы малый чин у господина из госбезопасности, но…

— Мы тут немного заспорили с Иваном Андреевичем, — попытался объясниться князь. — Но дальше разговоров, разумеется, пойти не собирались. Ну, вы понимаете?

— Кое-что, — усмехнулся начальник патруля. — Но мне достаточно, а остальные откровения приберегите для суда — в его обязанности входит выслушивание вранья. Вы арестованы, господа, прошу сдать оружие.

— Разрешите кое-что секретное сказать, господин сержант? — Трубецкой посмотрел с отчаяньем. — С глазу на глаз.

— Извольте, — обернулся к солдатам и указал на Муравьёва. — Этого пока в возок, не пешком же доставлять.

Князь убедился, что постороннее ухо уже не услышит, и зашептал:

— Сержант, как военный человек военному человеку…

— Не берём-с!

— Я не про это. Понимаете… такое дело…

— Ну?

— Пистолеты из лавки господина Шнеерзона.

— И что? — начальник патруля, получавший казённое оружие, сути признания не уловил. — Не настоящие, что ли?

— Только рукояти, намертво приклёпанные к кобурам.

— Значит?

— Ну да, не могу же я признаться в этом перед Муравьёвым!

— Однако…

— И ещё одно, господин сержант, ввечеру мне нужно быть у Христофора Ивановича Бенкендорфа.

— Зачем так долго ждать? В связи с ожидающимся приездом Государя, генерал-губернатор лично допрашивает всех арестованных по политическим делам. Прямо сейчас и увидите. А пистолеты от Шнеерзона… пистолеты можно оставить.

Арестованных поместили в один возок, причём Иван Андреевич на правах хозяина попытался занять как можно больше места, а когда попытку пресекли, то насупился, и всю дорогу бормотал легко читаемые по губам проклятья. Князь, в свою очередь, морщил нос и прикрывался варежкой, намекая, что у Муравьёва испачканы не только сапоги, но и сам он благоухает отнюдь не розами.

Христофор Иванович Бенкендорф пребывал в тяжком раздумье, выраженном в непрерывной ходьбе по кабинету, отчего у сидевшего в кресле гостя даже слегка зарябило в глазах. Вот же задал задачку князь Сергей Николаевич! И это в тот самый момент, когда собирался поручить ему ответственейшее дело. Судьбы государства вручить, если в корень проблемы всмотреться. Что теперь делать?

— А у вас какое мнение по этому вопросу, Михаил Илларионович?

Фельдмаршал Голенищев-Кутузов прятался в доме генерал-губернатора от многочисленных забот по подготовке визита двух императоров. У всякого человека такое бывает, когда хочется бросить всё к чертям собачьим, и побыть в тишине. Недолго, час-полтора, а потом вновь окунуться в кипящую гущу нерешаемых в принципе вопросов. Но если улучил момент отдохнуть, то почему бы не сделать это с удобствами? Бокал с любимым цимлянским в руке, глубокое удобное кресло, под вытянутыми к камину ногами — скамеечка с вышитой шелками подушкой.

— Так дайте зачинщику червонец в зубы, а князя, как сторону потерпевшую, попросту отпустите.

— Нельзя, — Христофор Иванович простучал пальцами по оконному стеклу один из маршей императорского сочинения. — Если бы Трубецкой был не нужен, тогда можно и отпустить. Но ведь слухи в обществе нехорошие пойдут, нам это ни к чему. Представьте ситуацию, когда вас вызвали на дуэль, а вы, пользуясь положением, закатываете противника в тюрьму. Пусть не в тюрьму, пусть в строительный отряд, но велика ли разница?

— Тогда отпустите обоих.

— Но как же быть с равенством всех сословий перед законом?

— Духовенство под церковным судом ходит.

— С нынешним обер-прокурором Священного Синода это мало их успокаивает.

Фельдмаршал сделал пару глотков и поставил бокал на низенький столик рядом с креслом. Откинулся, сложив руки на животе:

— Отдайте их Тучкову.

— Вы так думаете?

— Современная армия прекрасно выбивает из головы любую дурь.

— Так они оба отставные генералы.

Кутузов скривился:

— Христофор Иванович, я вас умоляю… Как раз во времена нашей молодости армия всецело способствовала появлению той дури.

— Ну не скажите…

— Почему не сказать? Скажу, очень даже скажу. Вам напомнить некий эпизод с полковником, выгнавшим своих солдат под дождь лишь для того, чтобы разместить в том доме пленного турецкого пашу?

— Дела прошедшие.

— Согласен, за старые грехи нынче не винят. Но сегодня тот полковник был бы разжалован в рядовые с лишением дворянства. Именно за дурость.

Бенкендорф-старший поспешил сменить тему разговора. Точнее, вернуться к старой:

— В батальоне у Тучкова они от дряхлости развалятся в первый же день.

— Да и чёрт бы с ними.

— Трубецкой нужен живым.

— Зачем? — Кутузов потянулся к бокалу. — Уж простите за прямоту, но носитесь вы с этим князюшкой, будто дурак с писаной торбой. Да в Москве таких князей как собак нерезаных. Хм… в том смысле, что очень много. Хотите к делу пристроить? Так дайте ему пистолет и пинком к барьеру, пусть себя покажет.

— Дуэли запрещены, Михаил Илларионович.

— Не будьте занудой, Христофор Иванович, и не держитесь закона, аки слепой стенки. Назовите судебным поединком и умойте руки — при всеобщем увлечении старинными обычаями выглядит очень даже достойно.

— Но государь…

— Государя я беру на себя.

— Что же, — вздохнул генерал-губернатор. — Быть по сему! Дежурный, введите арестованных!

— Сходитесь!

Команда Кутузова, хоть и была давно ожидаема, но больно хлестнула по нервам и прозвучала для князя Трубецкого громом небесным. Он поднял пистолет и сделал первое движение к барьеру, обозначенному воткнутыми в снег саблями. Публика, собравшаяся вопреки всем обычаям, одобрительно зашумела, выражая поддержку смелости Сергея Николаевича. Ждут кровавой потехи, уроды?

И вообще, нынешняя дуэль проходила против всяких правил — отсутствовали секунданты, официальный вызов заменён приговором суда, попытки примирения исключались содержанием участников поединка под стражей, а единственным документом, обговаривающим условия, была выписка из приговора, объявляющая проигравшего самоубийцей. Князь пытался протестовать против явного пренебрежения неписанным кодексом, но получил в ответ суровую отповедь фельдмаршала.

— Может быть, вам ещё что-нибудь вареньем намазать? — Михаил Илларионович во вчерашнем разговоре грохнул кулаком по столу. — Распустились тут без государева пригляда! К чёрту ваши реверансы с картелями! [7] Отныне я буду определять степень нанесённой обиды и выставлять условия!