Шаман-гора (СИ)

Гуйгудар тот не желал добровольно идти под руку русского царя.

Пришлось казакам осадить крепость и взять её штурмом. Одетые в брони казаки не страшились даурских стрел, потому и потери при битвах были малыми. Сами же они огненным боем из пищалей и пушек урон неприятелю причиняли немалый.

После взятия Гуйгударовой крепости к Хабарову пришли с миром посланцы от маньчжурского хана. Оказывается, имя тому хану было не Богдой, а так прозывался целый народ — богдойцы.

После лестных речей и богатых подарков расстались они вполне довольные друг другом.

На землях Гуйгудара и думали остановиться казаки. Но тут с низовьев Амура разведчики принесли вести, что вдоль реки Зеи земли гораздо богаче, а местный народ живёт зажиточнее.

И вновь ватага Хабарова отправилась в путь. Так они добрались до городка князя Толги. Эта крепость стояла на границе земли дауров. По слухам, в её строительстве принимали участие многие даурские князья.

Городок оказался и вправду весьма укреплённым, но людишек в нём оказалось мало. А сам Толга с братьями и вовсе отсутствовал. Они пировали на свадьбе своей сестры. Так что казакам вновь повезло, и эту крепость они взяли без боя. А вскоре и сами князья были захвачены в плен. Толга и братья дали присягу, что отныне они являются подданными русского царя, и согласились платить ясак на вечные времена. Пленных отпустили по домам.

На казачьем круге было решено осесть у Толгаева городка.

И всё уже складывалось по-доброму. Казаки начали готовить земли под пашню. Но неожиданно все дауры сели на коней… и поминай как звали. Не стало у Хабарова данников. Да и казаки остались без женского пригляду и ласки. Поэтому приказал Ерофей Павлович править свои корчи дальше. За Толгаевым городищем кончались земли дауров и начинались владения тунгусских племён. Эти дикие людишки тоже не желали добром отдавать ясак для русского царя, и поэтому казаки с ними долго не возились.

Брали в залог аманатов^[18] и захватывали скотину».

Я подумал, что поход Хабарова по своей сути был обыкновенным грабительским набегом. Он ничем не отличался от набегов маньчжурских ханов, и смысл его сводился к одному — жажде наживы. Оказывается, не так уж и чисты были помыслами наши прадеды при добывании для царя новых земель. Обижали казаки аборигенов, да так, что те целыми племенами снимались с обжитых мест и уходили в тайгу. Благо её на Дальнем Востоке в избытке.

Между тем Степан продолжал: «В поисках новых данников отряд Хабарова миновал устья Сунгари и Уссури. Миновал он и те места, где сейчас стоит пост Хабаровка. И вот отряд искателей новых земель добрался до мест, где проживал народ ачанов. Нынче эти люди называют себя нанайцами. Здесь, в центре ачанского улуса, и заложили люди Хабарова свою крепость под прозванием Ачанская. На пороге уже стояла зима».

Мне вдруг подумалось, уж не одно и то же это место — крепость Ачан и нанайское стойбище, которое и в мои дни называется Очан? Если это так, то выходит, что Хабаров построил свою крепость на протоке между Амуром и озером Болонь, хотя это не доказательство. Мало ли похожих названий? А если это так, то я ведь был знаком с теми местами. И даже заканчивал на железнодорожной станции Болонь школу, а в озере рыбу ловил…

Интерес мой к рассказу казака повысился.

«Зиму пережили хорошо, — продолжал Степан. — Но весной, откуда ни возьмись, под стенами Ачана объявилось маньчжурское войско числом около двух тысяч всадников. Все воины были при конях и имели справные брони. Кроме того, у них имелись пушки и пищали. А командовал той силой богдойский военачальник Хойсэ.

Первым приближение врага обнаружил мой пращур Андрей Кольцо. Он поднял тревогу. Но всё одно, не все казаки отражали первый приступ врагов одетыми в брони. Недостало времени.

Маньчжуры, воспользовавшись внезапностью нападения, пробили в стене Ачанской крепости брешь. И через те проломные стены повалила в крепость сила великая. Обрадовавшись первому успеху, один из маньчжурских князей приказал не рубить и не жечь казаков, а имать их живыми.

Казаки уже начали промеж собой прощаться и просить не поминать былых обид. Но тут над осаждёнными раздался клич Ерофея Павловича: «Казаки, вспомним славу свою казачью! Не посрамим чести отцов наших и дедов! Все, как един человек, встанем супротив государевых недругов. Все погибнем, а живыми в руки супостатов не дадимся». Затем он приказал прямо напротив пролома выкатить пушку медную. И стали они бить по врагу в упор. Кроме того, стали они бить по недругу из других пушек и пищалей. Нанесли они уже обрадовавшемуся своей близкой победе неприятелю урон превеликий. Побежали от стен Ачанских маньчжуры в страхе необъятном, видя смерть сородичей своих. Никто не смог остановить их бега. А Хабаров и казаки не стали задаром терять времени и силою в полторы сотни людей устремились вослед бегункам. Не давая опомниться басурманской силе, они обрушились на стан маньчжуров. Десять воинов неприятельских приходилось на одного казака. Но не выдержали они яростной атаки готовых к смерти людей.

И тогда в страхе великом побежали они в разные стороны и наказали они всем знакомцам и детям своим: «Не ходите воевать с людом русским, ибо дики и необузданны они в гневе своём».

Понесли богдойцы в том сражении урон великий. Почитай, цельная тыща нехристей, без двух сотен, сложили там свои некрещёные головы. Казаки же потеряли десять человек убитыми, и каждый второй был ранен. Окромя этого, богатые трохфеи достались казакам: более восьми сотен лошадей, хлебного запасу в полном достатке, скорострельных пищалей около двух десятков да две пушки железных».

— Неужели твои прадеды так досконально помнили все эти цифры и пересказывали в полной точности это повествование своим детям? — недоверчиво перебил я рассказ Степана.

— Не извольте сумлеваться, господа хорошие, — уверенно ответил Степан. — Казак, Мишаня, завсегда трохвей считать мог.

— Знаю, знаю, — поднял я руки, сдаваясь. — Потому как казак трохвеем живёт, — передразнил я его.

— Ну вот, и что тут непонятного? — удовлетворённо кивнул головой Степан.

— Всё, всё, сдаюсь, — засмеялся я, не выдержав железных казачьих доводов. — Рассказывай дальше.

— А нечего больше рассказывать, — ответил тот. — Дождавшись, когда с Амура сойдёт лёд, Хабаров со своими другами отправился назад, вверх по Амуру. Меж набранных охочих людишек начались смуты. Ватажники, недовольные полученной корыстью, зачали бунтовать супротив Ерофея Павловича. В междоусобицах минул ещё один год. А когда на следующий год Хабаров вернулся в Якутск, то по наветным письмам был взят под стражу и в железах отправлен в Москву.

После степанова рассказа наступила тишина, нарушаемая лишь плеском волн да криком неугомонных чаек. Дело было к закату, и следовало определяться на ночлег.

Глава 18

Из огня да в полымя

Ночью, сидя у костра, я думал о превратностях людских судеб. О том, как тесно переплетаются они с делами государственными. Взять, например, Хабарова. Человек шёл в неизведанные просторы и рисковал своей шкурой ради того, чтобы заработать денег и обеспечить себе достойное существование. Но наряду с этим завоевал для России новые земли. А в какой-то момент Хабаров перепутал свой карман с государевым и за это поплатился. Но в памяти людской он останется не корыстным стяжателем, а героем-первопроходцем. Его именем назовут населённый пункт, которому впоследствии суждено стать прекрасным городом — столицей Дальнего Востока.

Как-никак, а личное всегда будет накладываться на общественное. Такова природа человека. И что бы ни говорили о бескорыстном служении кому бы то ни было, за этими словами — откровенная ложь. Так говорят те демагоги, которым не хочется воздать людям должное за их труды.

Отвлёкшись от размышлений, я подбросил в огонь дров. Костёр радостно затрещал, выхватив из тьмы наши палатки. В круге огня оказался и бодрствующий на часах Алонка. Через полчаса я должен был его сменить. Заранее меня подняла какая-то неясная тревога, а ложиться вновь не было никакого смысла, только ещё больше спать захочется.