Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 1

Мадам Иоланде пришлось угробить уйму времени и проявить чудеса изобретательности, чтобы граф думал, будто дошёл до всего своим умом. Но, во избежание непредвиденных случайностей, было решено, что вместе с ним в Париж отправится и герцогская чета.

– Мы не имеем права оставаться в стороне, – торжественно заявил Луи Анжуйский. – Бургундец делает ставку на англичан, а те, рано или поздно, обязательно предъявят свои права на Аквитанию и на Анжу, что означает неизбежную войну…

– И несомненно, сильно нас беспокоит, – с улыбкой подхватила мадам Иоланда. – Поэтому, не беспокойтесь, граф, все наши интересы и убеждения целиком совпадают с вашими. И, как бы ни складывалась ситуация сейчас, да и потом тоже, всегда верьте, что даже в самом безнадёжном проигрыше всегда заложена крупица грядущей победы.

«И всё-таки, что за интерес у Мигеля в Домреми?».

В который уже раз герцогиня Анжуйская задавалась этим вопросом, но ответа так и не находила. Даже самого невероятного.

Может, он влюбился в эту мадам Вутон?

Нет, это смешно… Мигель – францисканец. Для него любовь – недопустимая роскошь. К тому же, он ученик отца Телло. А Любовь, которой учил слепой пророк, с телесными утехами ничего общего не имеет, так что, свидания Мигелю не требовались. И ничего похожего на влюбленность мадам Иоланда в поведении своего духовника не замечала! Все последние дни он вёл себя, как обычно.

Хотя…

Карету тряхнуло, словно кто-то невидимый захотел встряхнуть и перепутанные мысли герцогини. И на поверхность тут же всплыло одно странное воспоминание последних дней…

Это случилось, когда от дядюшки де Бар, епископа Лангрского, пришло письмо с тревожным сообщением о том, что Томас Ланкастерский герцог Кларенс намерен, в ближайшем будущем высадиться где-то в районе Контантене и идти на Блуа. Графство Пуатье находилось в опасной близости, поэтому, естественно, мадам Иоланда обеспокоилась. Велев снаряжать в дорогу гонца, она вызвала секретаря и продиктовала два письма – одно мессиру дю Шастель с требованием немедленно перевезти маленького Шарля в Париж, а другое – королю, с просьбой о приватной аудиенции.

Вечером того же дня, исповедуясь духовнику, герцогиня сказала, что в тайнах больше нет смысла, и следует, как можно скорее, добиться у его величества согласия на брак его сына с её дочерью Мари. А потом она заберёт Шарля с собой, чтобы самостоятельно воспитывать его за надёжными стенами Анжера.

Обычно Мигель никогда не возражал её светлости, особенно в том, что касалось дел света и жизни королевского двора. Но в этот раз он как-то смутился, замялся и, после удивленного вопроса мадам Иоланды: «В чём дело, Мигель?», забормотал что-то о том, что пути Господни неисповедимы, и, возможно, они где-то отклонились от его замысла… И вообще, может, не стоит пока торопиться…

Изумлению герцогини не было предела.

Она потребовала объяснений, и отец Мигель, явно перебарывая себя и запинаясь, чуть не на каждом слове, сказал, что за последние два года знаки Господней немилости видятся ему повсюду.

– Сами посудите, ваша светлость, не успели на Пизанском соборе избрать папой его сиятельство монсеньора Филаргоса, которого вы поддерживали, как через десять месяцев он умирает от непонятной болезни! Ещё через год его величество отдает полный контроль над Парижем герцогу Бургундскому, и граф Арманьякский, которого вы тоже поддерживали, вынужден со своими сторонниками осаждать Париж, словно вражескую крепость, чем полностью развязывает Бургундцу руки. Тот делает вид, что ничего другого ему не остается и обращается за помощью к англичанам. Совместными усилиями англо-бургундцы берут штурмом оплот арманьяков крепость Сен-Клу и чувствуют себя полноправными хозяевами!

– Граф сам сглупил! – перебила мадам Иоланда. – Не следовало так явно, на глазах всего двора, презирать королеву, особенно в такое время, когда его величество снова проникся к ней добрыми чувствами! Нужно было не нос воротить, а тонко и умело, как это делал герцог Жан, подыграть ей в её, якобы величии, и контроль над Парижем был сейчас в других руках… Впрочем, все поправимо. И, как только устроится брак Мари и Шарля, я обязательно этим займусь. Что же касается его святейшества монсеньора Филаргоса.., или, точнее, папы Александра Пятого, то за время своего короткого правления он успел сделать всё.., или почти всё из того, ради чего его и поддерживали. В том числе и вернуть Франции её авторитет перед Церковью, едва не подорванный этим дурацким указом о нейтралитете…

– Но я слышал, что его отравили, – заметил отец Мигель. – Говорят, будто Бальдассар Косса нарочно заманил его святейшество в Болонью, где всё было заранее подготовлено для злодейства. Будь Господь на нашей стороне, он бы никогда не допустил такого.

– А ты уверен, что правильно понимаешь деяния Господа? – Мадам Иоланда посмотрела своему духовнику в глаза. – Бальдассар Косса ныне именуется папой Иоанном Двадцать Третьим и вполне последовательно продолжает дела своего предшественника.

Глаза отца Мигеля округлились.

– Так это…

– Нет! – Герцогиня предостерегающе подняла руку. – Я к этому непричастна. Но пока дела антипап не вредят нашему делу, какая в принципе разница, кто занимает святейший престол, Александр или Иоанн? Главное, что почва уже подготовлена, и в нужный момент церковь признает Лотарингскую Деву, как чудо Господнее. А больше нам и не требуется… Но с тобой я соглашусь в одном, – продолжила она более мягким тоном, так как заметила, что собеседник совсем пал духом. – Англичане снова, недопустимо нагло, защёлкали зубами, предвкушая те жирные куски, которые обязательно подбросит им Жан Бургундский. Поэтому сегодня, как никогда, надо быть решительными и сплочёнными. А ты… ты, на которого я всегда могла положиться, именно теперь заявляешь, что не уверен в нашей правоте и во всем видишь только знаки того, что Господь от нас отвернулся! Или ты устал, или что-то не договариваешь, Мигель.

В исповедальне повисло молчание.

В какой-то момент монах поднял глаза, и мадам Иоланде показалось, что сейчас он скажет ей что-то особенно важное – последний аргумент в защиту своих сомнений. Но отец Мигель только покачал головой.

– Не мне отступаться от вас, мадам. Слуги более преданного у вас не было и не будет. Я только хотел напомнить, что шёпот Бога слышится иногда сквозь мирские бури, и его легко спутать с голосом искушения…

– Путают слабые и корыстные. А мои устремления ты знаешь.

– Потому я с вами до конца…

Больше, кажется, говорить было не о чем. Исповедь закончилась. Но, уходя, мадам Иоланда всё же не удержалась:

– А ведь ты хотел мне ещё что-то сказать, не так ли?

Отец Мигель медленно покачал из стороны в сторону низко опущенной головой, и снова показалось, что монах борется сам с собой или с искушением – сказать, не сказать?

– Нет, – выговорил он, наконец.

И повторил, тверже и громче:

– Нет, ничего.

«А ведь хотел! Определённо, хотел!», – стукнула рукой об руку мадам Иоланда, вспомнив про этот разговор. – И, как я сразу не догадалась! Мигель знает ещё что-то, и это «что-то» связано с Домреми! Видимо, там произошло какое-то событие, и он снова воспринял его, как знак Божьей немилости. Но, силы небесные, что могло случиться в захудалой деревушке?! И почему он мне сразу об этом не сказал?».

Герцогиня, очередной раз, выглянула в окно, и лицо её озарилось радостной улыбкой. Наконец-то, Анжер!

«Ну, держись, Мигель! – решительно прошептала она. – Сейчас ты расскажешь мне всё! Даже если для этого придётся вздёрнуть тебя на дыбе!

Конский топот по каменным плитам и ставшие более громкими перекрикивания дворовой челяди быстро оповестили весь замок о том, что герцогиня вернулась из Фонтевро.

Отец Мигель, с самого утра мучающийся болью в спине, подошёл, держась за поясницу, к узкому окну своей кельи и выглянул наружу. Он так давно знал мадам Иоланду, что по одному тому, как она поставила ногу на подножку кареты, как оперлась на плечо пажа и помахала детям, чтобы быстрее выбирались, понял – вернулась мадам не в духе. А уж когда она посмотрела прямо на его окно, Мигель обречённо опустил голову и сам себе сказал, что серьезного разговора уже не миновать.