Машина снов (СИ)

Демоны.

Он заворожённо смотрел на то, как проявляются их стонущие от иссушающих страстей тела, дикие, нелепые, неестественные, страшные, неистовые, полные такой силы, какая, наверное, движет планеты.

Не кричи. Шепнул глубоко внутри смутно знакомый голос.

Только не кричи.

Воздух сипло рвался сквозь голосовые связки сумасшедшим визгом, но Марко в ужасе давил его, глотая, как подступающую блевотину.

Не кричи.

Кто это говорит? Мама?

МааааамааааааааааааааААААААААА !

Сухое, раздирающее горло сипение вырвалось наружу из пересохшего рта, и в ответ вся пурпурная масса сплетённых тел пришла в движение. Звук, начинавшийся как шипение, перешёл в визг. И они слышали его. Марко отчётливо увидел тонкую, совершенно прозрачную плёнку, чуть радужную, слабенькую и похожую на пузырёк слюны. Он видел, как напряглась эта невыносимо тонкая, почти несуществующая мембрана, а они давили на неё, давили так, как могли бы давить тектонические плиты, давили, как могла бы давить магма, взрывающая земляную твердь вулканами‑убийцами. Плёнка таяла на глазах, и отдельные фрагменты длинных чужеродных этому миру тел почти прорывались сквозь неё, словно только что родившиеся младенцы, измазанные кровью и не освободившиеся от пузыря плаценты.

Марко боялся шевельнуться. Его тело дрожало, и, казалось, каждый стук сердца, колебания каждого волоска на теле отзываются в биении тех, кто стремился увидеть его, прорвав воздушную пелену.

И тут случилось чудо. Низкий вибрирующий звук волной пронёсся по поверхности плёнки, и она постепенно стала густеть и уплотняться, как яичный белок на сковороде. Длинная, смутно знакомая тень широким мазком пронеслась вдоль прозрачной стены, демоны забились ещё сильнее, но мембрана всё крепла, пока не сгустилась до обычного воздуха, из которого постепенно проступили знакомые очертания прудов.

Марко сидел на земле. Вокруг медленно опускалась пыль, мелкие камушки, случайные засохшие листья. Он сидел на земле, удивлённо глядя на круг вытоптанного до земли песка, обычно равномерно покрывавшего двор. Марко сидел прямо в центре круга, по‑прежнему не шевелясь. Морок нехотя отпускал его. Он ожидал увидеть испуганные лица, охрану, горящие постройки, следы немыслимых разрушений, но ничего подобного не произошло. За исключением ровной окружности, словно кистью очерченной по земле вокруг него, ничего необыч‑ного не было. Где ‑то порванной струной тетенькнула дура‑ птица. Пробежал суетливый раб с тюком на спине. Брякнули в отдалении ножны. Стайкой вспорхнули и растворились в небе детские голоса.

И от этой обыденности Марку стало особенно страшно. Он вдруг осознал близость тех существ, что только что привиделись ему так же ясно, как эти мохнатые ивы и горбатые мостики. Он знал, что они и сейчас здесь, и только тонкая, непостижимая разуму плёнка милосердно отделяет его мир от ревущего ада. Он осторожно протянул вперёд руку. Ничего не произошло. Но страх, всё ещё копошащийся где‑то в глубине сведённого судорогой тела, заставил Марка отнять руку от пустоты. Где‑то снова тетенькнула дура‑птица.

*****Девять.

Марко бесцельно брёл по бескрайнему саду дворца, вдыхая свежий весенний воздух, уже напоённый предчувствием скорого цветения. Где‑то рядом квакнула рано отогревшаяся лягушка, и этот простой земной звук музыкой отозвался в груди Марка. Он подошёл к ручью, осторожно взял в руки склонившуюся к воде тяжёлую ивовую ветвь с набухшими почками и полной грудью втянул горьковатый сочный запах. Боль понемногу отпускала его, растворялась, спускаясь по спине и бесследно уходя в землю. Лягушка снова квакнула, на этот раз гораздо смелее. Марко присел и вгляделся в её янтарные глаза, блестевшие на сером тельце, словно зёрнышки слюды на камне. Лягушка квакнула на прощание и, почувствовав приближение ещё кого‑то, молниеносно прыгнула, растаяв в зеленоватой толще воды. Поворачиваясь навстречу подошедшему и вынимая из ножен меч, он вспоминал знакомые строки из наставления по искусству меча: «Бей без замаха, подобно прыгающей лягушке».

Сзади стоял пожилой сотник, Кончак‑мерген. Мунгал стоял просто, опустив руки, не кланяясь. Стоял как дерево, без ложного подобострастия, без суеты во взгляде, без лисьих льстивых уловок, свойственных катайцам.

– Спасибо, молодой мастер, что пожалели меня.

– Пожалел?

– Там, во сне… Вы ведь могли сделать что угодно… Спасибо.

Марко посмотрел на его лицо, покрытое мелкой‑мелкой сетью

почти невидимых морщинок.

– Если тебя кличут мергеном ⁸, почему ты до сих пор простой сотник? Ты ведь не молод?

– Я не гонюсь за славой. Как и вы, насколько я помню вас по аннамскому походу.

– Зачем ты шёл за мной?

– Хотел рассказать вам кое‑что, молодой мастер.

– Я слушаю.

– Возможно, вы не заметили, но я сегодня всё время был подле вас и случайно услышал весь ваш разговор с Великим ханом от начала и до конца. Я не хотел ничего подслушать, клянусь, но так случилось, что я слышал всю беседу. Из разговора я понял, что сегодня вы попытались войти в сон Великого хана и не смогли этого сделать?

– Да. Ты всё верно понял, – сказал Марко. Потом, видя, что сотник замялся, что‑то не решаясь сказать, добавил: – Неужели ты думаешь, что если бы Великий хан усомнился в моей верности или в своей силе, то я стоял бы здесь?

– Нет‑нет, что вы… Я хотел поговорить с вами вовсе не об этом… – сотник замялся, тщательно подбирая катайские слова. – Мне доложили о вашем приезде ночью. И… вскоре после него… произошла цепь очень странных событий, которые наверняка имеют отношение к вам. Когда вы вошли в Павильон снов, сначала всё было спокойно. Я дал команду нухурам охранять вас «от себя самого», как это велено Великим ханом, и пошёл к своему посту. Сегодня ночью мне выпало стоять у Главных ворот. С того момента, как я оставил вас, прошло совсем немного времени, может быть, час. Не более. Ночь стояла тихая‑тихая, и с каждым часом воздух всё теплел. Я ещё подумал, что весна приходит в этот раз как‑то слишком поспешно. Звёзды горели ровным сиянием, ветер утих, и воздух стал спокоен, как дыхание ребёнка. Вдруг из‑под ворот заструился какой‑то странный туман, словно кто‑то нарочно жёг листья за воротами и вдувал дым к нам, сюда, под створки. Но это не был дым. Это был именно туман, горячий и влажный, как будто боги кипятили огромный чан с водой. Он заполнил все небольшие выбоины в дороге, маленькие овражки и застыл над землёй. Просто застыл. Почти неподвижно. Вдруг кованые ворота затрещали так, будто кто‑то бил в них тараном. Человек не может обладать такой силищей, подумал я и, честно говоря, ощутил лёгкий приступ страха. Вы ведь уже видели новые ворота, которые навесили на прошлой неделе? Помните, какого они размера? Я думаю, они могут выдержать довольно долгую осаду. Но сегодня ночью я явственно почувствовал, что сейчас они должны пасть. Отвратительное чувство. Чувство полной беспомощности. Нами овладела паника. Удар за ударом сотрясал вздрагивающие створки ворот так, словно бы они были дешёвой ширмой. Я точно знал, что никаких войск в Тайду вообще не может быть, а вокруг дворца уж тем более. Наш корпус, корпус Тогана, стоит внутри дворца, а не снаружи. Это бред – никакая армия не могла бы подойти к столице незамеченной. Но чтобы хотя бы поколебать ворота, нужно не менее четырёх сотен бойцов с тараном, а лучше ещё стенобитную машину. Это невозможно. C башни непременно подали бы сигнал. Но тревожного сигнала не было, ворота тем не менее содрогались, трещали и еле держались на петлях. Потом удары прекратились так же внезапно, как начались. И тишина обрушилась на нас, как могильный камень. Я взобрался на стену и глянул наружу. Никого не было. Я спустился, чтобы осмотреть следы. И знаете, что я нашёл? Следы ребёнка, лет шести. Представляете?! Только эти следы, ничего более.

– Но ведь за день через ворота проходит великое множество народу?

– Вы ещё не слышали последнего указа нового начальника ночной стражи. Каждый вечер вокруг всего дворца восьмёрка лошадей оставляет полосу рыхлой земли. Утром мы проверяем, кто подходил к дворцовой стене, в каком месте нашли следы, докладываем, осматриваем стену на предмет подкопа, выводим собак. Я клянусь вам, молодой мастер, за воротами были только следы маленького ребёнка и ничьи больше. Страх, который, казалось, ушёл без следа, вернулся. И хоть я и не верю в то, чего нельзя пощупать рукой, или, точнее, в то, что не может быть пронзено стрелой, я снова почувствовал, как холодный ручеёк пота заскользил у меня между лопаток.