Шаман-гора (СИ)

Никто и не успел своим багром пошевелить, как медведь заскочил на судно и уселся на носу. Дядя Вова говорил, что на катере наступила мёртвая тишина. Только было слышно, как хлопают металлические дверцы и люки, отгораживая неудачливых охотников от непрошеного гостя… И пришлось капитану менять курс и причаливать к берегу, чтобы высадить безбилетного пассажира. А медведь вышел на берег достойно, без лишней суетливости, и не спеша отправился в лес. Так что, выходит, чревата охота на такого зверя на воде. Можно сказать, что нам очень здорово повезло».

— Ну что, добытчики, сидайте до стола, — пригласила всех на свежину разрумянившаяся у огня Катерина.

Степан, будучи в своём репертуаре, выпросил у девушек «за упокой души безвременно почившего хозяина тайги». При этом он так проникновенно врал о том, что если не помянуть его «как следоват», то на нас обрушатся такие неудачи, что похищение девушек — просто смех по сравнению с тем, что нас ожидает.

Я, чтобы не рассмеяться, занялся чисткой берданки.

— А вот мы у Михаила спросим, — вышла из положения Катерина.

— Степан прав, — еле сдерживая смех, буркнул я. — По христианскому обычаю полагается помянуть.

Катерина поднесла нам по чарке, и мы с удовольствием поели свежего мяса. Я не могу объяснить на пальцах вкус медвежатины тому, кто её не пробовал. Но прошу поверить мне на слово — это просто чудо. Не зря все коренные народности Дальнего Востока, почитая медведя как хозяина тайги и своего прародителя, не отказывают себе в удовольствии полакомиться его мясцом.

За всеми хлопотами и удовольствиями незаметно наступили тёплые амурские сумерки. Мы причалили к берегу и обосновались на ночь.

Весь проделанный от Благовещенска путь мы плыли, словно в пустыне. На нашем берегу не встретилось ни одного селения, так что нам не у кого было узнать, нагоняем мы основной караван или нет. Степан говорил, что через пару суток будет станица Поярково. Вот там мы точно и определим своё местонахождение относительно всего каравана. Помня, из-за чего начались наши злоключения, мы не забывали выставлять ночной караул. Теперь у нас было трое мужчин, поэтому поспать удавалось больше.

В эту ночь я стоял последнюю предрассветную смену. Алонка и Менгри ушли ночевать в лес, а я расположился у костра.

«Не налюбились ещё молодожёны», — завистливо подумал я и бросил украдкой взгляд в сторону спящих в палатке девушек.

И вовремя. Из приоткрытой занавеси палатки на меня внимательно глядели глаза, которые могли принадлежать только одной девушке в мире. Затем занавеска откинулась в сторону, и на свежий воздух выбралась гибкая девичья фигура.

После той ночи, когда мы с Луизой показали друг другу свои чувства, мы старательно избегали возможности оказаться наедине. И я, и она, казалось бы, боялись сделать навстречу следующий шаг.

«Интересно, что она задумала?» — думал я, разглядывая девушку.

Луиза закинула руки за голову и с грацией хищной кошки потянулась. Затем она, слегка прихрамывая, направилась к костру, а может быть, ко мне, ведь я-то сидел у костра.

«Ишь ты, — подумал я, — хочет показать, что рана уже не болит. Перед кем фасонишь, девочка? Я-то знаю, как ты себя чувствуешь на самом деле».

Луиза подошла и молча присела рядом у костра. Она положила подбородок на колени и, не мигая, стала смотреть на огонь.

Языки пламени отражались в её широко открытых глазах.

— Что, не спится? — скромно поинтересовался я.

— Правильно Лушка говорила про мужчин.., — задумчиво произнесла она.

«Вот тебе раз. Кошечка показывает коготки?» — Наверное, ты права. А почему ты об этом на ночь глядя? — деликатно поддержал я разговор.

— А в другое время ты всегда занят.

— Ну, ты же сама… — справедливо возмутился я.

— А ты и рад. Можно себе позволить немного пококетничать? — светским тоном произнесла Луиза.

«Ну и ну, а ведь девочка знает правила игры. Интересно было бы узнать, где она проходила эту науку? Вот тебе и деревня.

А я им про графа Монте-Кристо. Идиот».

— Мадмуазель обучалась на курсах благородных девиц?

— Вот видите, сударь, вы совершенно огрубели в солдатах. Но я не обращаю внимания на ваше хамство. В первую очередь оно унижает вас, а не меня, — явно наслаждаясь моей растерянностью, выдала девушка из дореволюционной деревни.

Я был повержен. Луиза торжествовала.

— Откуда эта речь и красота слога? — слегка заикаясь, я попытался взять себя в руки.

— От иностранной гувернантки мне в наследство досталось не только её имя. Я училась вместе с барскими детьми. Моей тёзке было приятно меня учить.

— Да, вот уж воистину «неисповедимы пути твои, Господи», — выдохнул я. — А чего ж раньше не объявилась? Небось, потешалась надо мной про себя?

— А что, было над чем?

— Да так. Ты сочинения писателя Дюма не читала? — как бы между прочим поинтересовался я.

— Я слышала об этом господине, но его романов прочесть не довелось. А это что-то меняет? — спросила она заинтересованно.

— Совершенно ничего, — вполне искренне вырвалось у меня.

«В следующий раз будешь знать, перед кем перья распускать и где может быть минное поле, — промелькнуло в голове. — Ну, кто бы мог подумать? Такая милая невинная крошка». После случившихся открытий я чувствовал себя не вполне уверенно. Луиза заметила моё состояние и произнесла: — Мне, наверное, и дальше следовало играть роль деревенской дурочки? Тебе бы это было гораздо приятнее?

— Ну что ты, милая. В новом качестве ты выглядишь гораздо ярче и привлекательней. Просто немного непривычно, но я справлюсь.

Ко мне постепенно возвращалась прежняя уверенность.

— Когда ты пытался делать вид, что меня не замечаешь, мне так хотелось, чтобы, назло тебе, меня снова утащили хунхузы, — неожиданно призналась она.

— Вот тебе раз! Но ты не обольщайся, я бы снова отбил тебя. И пусть бы при этом мне попыталась помешать хоть вся королевская рать.

Луиза еле слышно рассмеялась.

— Узнаю гусара.

Глаза её потеплели, и взгляд стал более ласковым. Он безмолвно говорил о том, о чём не могли сказать губы.

Незаметно для себя я оказался рядом с юной особой, обучавшейся хорошим манерам у испанской гувернантки. Зрачки её глаз, словно магнит, влекли меня в бездонный омут неведомого.

Я тонул. Мне катастрофически не хватало воздуха. Выходя из оцепенения, я вздрогнул и, задыхаясь, выдохнул последние остатки воздуха. Но теперь я знал, где находится живительный источник свежего кислорода, и, пресекая всякие попытки неповиновения, приник к полураскрытым губам юного чуда. Я был спасён. Жизнь продолжалась!

С трудом оторвавшись от губ, мы ещё несколько долгих минут пристально вглядывались в глаза друг друга. Где-то там должен был заключаться ответ на самый главный вопрос. То, что с нами происходит — это всерьёз? От умения прочесть этот ответ правильно зависит очень многое. Зависит, счастливыми мы проснёмся завтра утром или нет.

Пауза затянулась. Но в таком деле, как любовь, паузы неуместны, потому что всем влюблённым катастрофически не хватает отведённого на свидание времени. Поэтому эта пауза была первой и последней в это предрассветное утро. Всё остальное время, до первых лучей солнца, мы не выпускали друг друга из объятий.

Наше свидание было прервано возвратившимися из тайги молодожёнами.

Луиза с быстротой молнии скользнула в палатку, а я стал ворошить угасший костёр.

Алонка, деликатно сделав вид, что ничего не заметил, перекинул из руки в руку винтовку, с которой не расставался ни днем ни ночью, и произнёс: — Однако солнце на охоту вышел. Пора и нам в дорогу собираться.

— Пора, — лениво потянулся я и поднялся на ноги.

Совершив утренний туалет (тогда вода в Амуре была гораздо чище), я повернулся к палаткам и жизнерадостно закричал: — Рота, подъём! Выходи на утреннее построение.

В палатках возникло недовольное шевеление и раздались протестующие голоса. Всё как обычно, всё как всегда. В такой час самый сладкий сон, и только садист вроде меня может совершить святотатство и лишить людей такой радости. Но, несмотря ни на что, начинался новый день. Нас ждала дорога. Что она подарит нам на этот раз? Поживём, увидим…