Шаман-гора (СИ)

— Не сумлевайтесь, Степан Северьянович, крестьянского мы роду-племени, оттого и горе-горькое в чужедальней сторонушке мыкаем, — нараспев произнесла Катерина.

— Были бы мы важных кровей, разе ж мы этутка счас маялись? — поддержала её Капитолина.

— А что ж тут такого, эка невидаль. А ведомо ли вам что до Шилкинского завода вас сопровождали солдаты под командой князя Волконского? Вроде и князь, а тоже тяготы претерпевал^[16].

— Князь он и в Сибири князь, — не сдавалась Катерина. — Свово не упустит.

— Так-то оно так, но всё одно тяжела служба государева, будь ты князь или кто чином пониже. Смертушка, она ведь не выбирает, кого следоват прибрать. Ей всё едино.

Все невольно перекрестились. Слишком много смертей довелось увидеть им на этом крестном пути из России в земли приамурские.

— А вот ещё один человек высокого сословия — Бестужев.

Дак он четыре года назад сопровождал груз с провиантом на сплаве. Ничего, хорошо доехал, — добавил Степан.

— Уж не декабрист ли это Бестужев? — поинтересовался я.

Я наивно полагал, что уж о декабристах, о которых нам вдалбливали на уроках истории, должен знать каждый.

— Декабрист он или какого другого месяца зачатия, то мне доподлинно не известно, — произнёс Степан. — Но что по молодым летам супротив самого государя бунтовал, то ведаю. И поделом был сослан в Сибирь. Здесь зараз не забунтуешься.

Я, памятуя всё те же уроки истории о том, что казачество являлось самым яростным и последовательным оплотом самодержавия, промолчал.

А Степан продолжал:

— Это надо же такое умыслить, на самого государя российского руку поднять?! Государь ещё милость проявил, не перевешал всех к чёртовой матери.

Я вспомнил сведения, ставшие достоянием общественности, о сталинских репрессиях. По сравнению с тем, что творили «слуги народа», сталинские опричники, с русским народом, царь Николай Первый был просто святым. Всего-то пять повешенных за бунт на Сенатской площади. Большевики бы этот бунт утопили в крови. И кроме этого уничтожили всех родственников бунтовщиков до третьего колена. Так у них лицемерно проводился в жизнь девиз, что сыновья не отвечают за поступки своих отцов.

Отвечают. И отвечают по полной программе. А царь вот декабристов сослал, а их родственники как были князьями да графами, так ими и остались. Мало того, продолжали занимать важные государственные посты и должности.

Наши дискуссии на политические темы были безжалостно прерваны девушками.

— Хватит графьёв и князьёв обсуждать. Неподсудны они для нас. Вон ужо и день на зорьку клонится, пора место ночлега искать, — поставила точку Катерина.

— И то верно, чтой-то оголодал я маненько, — поддержал её Степан. — Надобно до берега гурьбиться. А завтрева уж на Бурее ночевать придётся.

На Бурее заезжие казаки-рыболовы сообщили нам, что сплав только сегодня утром вышел в низовья Амура. Всего лишь один дневной переход разделял нас с основным караваном.

Если будем идти такими же темпами, то дня за четыре-пять нагоним. А там — объяснения с начальством и прежняя размеренная жизнь.

Вечером, когда мы со Степаном оказались наедине, он спросил: — Послухай, Мишаня, ты что со своей половиной богачества будешь делать?

— Да я как-то не думал, — пожал я плечами.

— А надобно бы. Тащить золотишко на сплав негоже. Могёт что-нибудь непоглядное сотвориться. У господ охфицеров на эти вещи своё разумение имеется.

— И что ты предлагаешь?

— Зарыть нам надобно добро в укромном месте. Я свою долю закопаю на следующей стоянке, а ты как сам уразумеешь.

— Да мне чем ближе к Хабаровке, тем лучше, — подумав, произнёс я.

— И то верно, — согласился Степан. — Забирать сподручнее будет. По моим соображениям, сплав мы нагоним дён через пять в районе станиц Столбовой или Пузино. Вот и кумекай, где тебе сподручнее утайку соорудить. А там уж и до Хабаровки рукой подать.

Так и порешили.

— А что с мангренами? Разрешат им дальше с нами сплавляться или нет?

— Вот тут, паря, токмо один Бог ведает, что господам охфицерам в голову войдёт, — пожал плечами казак.

— Жалко молодёжь. Им бы ниже Хабаровки уйти. Там-то их точно не достанут.

— А чего! Мы им свой плот оставим, и нехай плывут вослед за сплавом. Небось, не забидят, — нашёл выход из положения Степан.

— Можно и так. Только надо им об этом сказать. Да и парня следует научить получше управляться с плотом.

— Это дело нехитрое. Да он уж и сам ловко управляется.

Следующим вечером Степан, сославшись на уважительную причину, удалился в тайгу. Такое щепетильное дело, как захоронка клада, не терпит лишних глаз, и я стал дожидаться своего часа.

Хоть я и натрепался о несуществующих сокровищах на своём острове, но всё же добытое в бою золото было реальным. И ещё неизвестно, как и где мне придётся коротать свой век. А золото оно и в Африке золото.

Днём, не причаливая, прошли станицу Пашково. Степан вновь удивил своими познаниями.

«Оная станица названа в память воеводы Енисейского острога Афанасия Пашкова, который примерно в те же годы, что и Василий Поярков, ходил со своими казаками на даурские земли.

До Амура-реки он не дошёл, но на нашей даурской земле след оставил немалый. Его стараниями был восстановлен Нерчинский острог и построено ещё четыре. Премного положил он трудов во славу государства Российского.

В том походе ходил вместе с ним сын его Еремей да протопоп-раскольник Аввакум. Натерпелись казаки лишениев и тягот, что на несколько жизней хватит. И голодали, и от цинги зубы выпадали, и морозами лютыми телеса свои изнуряли. Далёкий путь проделали они по воде и пешими. А пешими не просто шли, но ладьи свои волоком тащили. Из Енисея в Верхнюю Тунгуску, далее в Ангару. В Братском остроге остались на зимовку. Опосля — к озеру Байкал, реке Хилок, озеру Иргень, реке Иногде. А окончились их страдания у рек Шилки и Нерчь. Не все казаки возвернулись домой в Енисейский острог. Многие животы положили в том далёком походе. Кто от хворей разных, кто от голода, кто от холода, кто от стрел маньчжурских и даурских».

Такое окончание повествования Степана искренне растрогало девушек, они не стыдясь утирали с глаз слёзы.

— И где ты, Стёпа, всё это разузнал? — поинтересовался я с толикой иронии. — Неужели в школе рассказывали?

— Пошто в школе? Казаки мы, и весь род наш помогал по мере силов своих в завоевании этих земель. Негоже забывать славные дела родителев своих.

Мне стало стыдно. А ведь я знал историю своего рода только до третьего колена. И то с пропусками. Уравняла нас всех революция. Оставила без роду и племени. Людям прошлых времён в головы не вдалбливали историю победившего социализма. Они хранили память о предках… Вон Степан как по-писаному чешет.

А у него нет за плечами десяти классов и техникума в придачу. Отучили нас от привычки знать своих предков, помнить их дела — добрые и недобрые, гордиться, если заслужили, их подвигами во славу Отечества…

Так и спускались мы, подчиняясь медленному, но надёжному течению Амура-батюшки. Слушали познавательные беседы молодого казака об истории завоевания родного края.

На следующий день, ближе к ночи, добрались до села под названием Радде.

— Ну, а это название ты можешь объяснить или нет? — поинтересовался я.

— А проще пареной репы, — ухмыльнулся Степан. — С этим господином я знаком лично. И даже, было дело, когда он уезжал в Рассею, подмогал его гурбарии переносить.

— Ну, ты даёшь. Учёный был, что ли?

— Богатого ума человек, но забавы у него, конечно, по сравнению с нашими хлопотами пустяшные. Словно дитё малое, гонялся с утра до вечера за бабочками и жучками разными. А поймает какую и ну радоваться, словно блаженный. Детишки повадились ему всяческую живность за леденцы таскать. И те и другие довольны потом. Дескать, надули друг друга.

Я недоверчиво качал головой и разглядывал неказистые домики селения.