Цвет надежды

— Ты не представляешь, как я этому рад.

Несколько секунд Северус Снейп смотрел на ребенка, не зная, что еще сказать. И вдруг Том бросился вперед и крепко обнял мужчину. Северус пошатнулся от неожиданности. Рука рванулась к груди, на миг замерла, а потом осторожно коснулась головы мальчика, крепко прижимая ее, а вторая рука тут же сжала худенькие плечи. Каким-то вещам не нужно учиться — они в нас. И хрупкий ребенок в отцовских объятиях… это правильно. Северус Снейп посмотрел в потолок. Его счастье не могло уместиться в этой комнате, в этом замке. Ему хватило места разве что в его сердце, которое вдруг оказалось невозможно огромным.

* * *

Гарри Поттер быстрым шагом приближался к больничному крылу. Он шел намеренно быстро, чтобы не успеть передумать. После разговора с Гермионой он пытался побродить по замку, но мысли снова и снова возвращались к этой беседе. И если сначала Гарри просто злился на ситуацию, вспоминал испуганный взгляд Гермионы и ненавидел Дамблдора за то, что все получилось именно так, то потом его мысли прочно занял Драко Малфой. За прошедшие годы думать о слизеринце стало необходимым ритуалом, привычным и неизменным. Гарри не помнил дня без мыслей о нем. Пусть вскользь: «Этот гад два года назад в это же время сорвал матч, и меня дисквалифицировали». Или же: «Хорошо, что Хорек не видел, как Рон поскользнулся — сейчас бы сыпал колкостями». Это стало частью жизни, большой и неотъемлемой. Года два назад Гарри с Роном и Гермионой собирались в Хогсмит, и пока Гермиона бегала за мантией, Гарри листал ее книжку. Эпиграфом к одной из глав было стихотворение о враге. Еще тогда Гарри поразился тому, что автор так точно описал суть вражды и значимость врага. Начиналось оно так:

«Тебя я знаю вдоль и поперёк.

Ты мог

Моим бы стать, пожалуй, близнецом.

В мой дом

Войдёшь и тоже знаешь, что да как,

Мой враг…» 1

Целиком стихотворения он не запомнил, но эти строчки прочно засели в голове, потому что он был с ними согласен. За столько лет он узнал слизеринца, пожалуй, так же хорошо, как Рона или Гермиону. Знал, когда от того можно ожидать подлой подначки. То есть знал, что ее можно ожидать всегда. Знал, что на него можно наткнуться в самое неподходящее время, и это непременно выльется в неприятности, а еще Гарри знал, что слизеринец — озлобленная и жестокая сволочь. И вот с этим знанием хотелось расставаться меньше всего. Однако он привык воспринимать Гермиону, как девушку здравомыслящую и адекватную. Хотя… говорят, любовь зла. А еще он знает массу примеров, когда заложники влюблялись в своих похитителей и… Черт, а ведь получалось, что похищение Гарри помогло Малфою выставить себя в выгодном свете. Правда, непонятно, зачем это было слизеринцу. Отомстить Гарри? Скорее всего. Потому что о чувствах и Драко Малфое Гарри не мог рассуждать в принципе.

Все было паршиво. И с каждой минутой становилось все хуже. Ну кто просил Дамблдора в это вмешиваться? Ведь все равно Гарри узнал. И что дало это время? Неужели сейчас он злится меньше? Вряд ли! Директор добился только того, что Гермиона теперь похожа на тень, и их дружба… Ч-черт. Их дружба оказалась измятой и истоптанной и… едва не разорванной в клочья. И Гарри до сих пор не знал, во что это выльется. Пока все казалось дурным сном. А еще, блуждая по бесконечным коридорам, он вдруг понял, что должен поговорить с Малфоем. Сейчас или никогда. Поговорить начистоту, возможно, в первый раз за столько лет. Переступить через себя, через ненависть, гордость и получить наконец объяснения. И не только ради Гермионы.

Гарри быстро шел и старался дышать глубоко, чтобы успокоиться, потому что слишком хорошо Малфой умел выводить его из себя, слишком остро они реагировали друг на друга, слишком многое стояло между ними. Впрочем, в любом случае Гарри волен уйти в любой момент. Очередной глубокий вдох оказался наполненным запахами лазарета, горьковатыми и… стерильными. Гарри не мог подобрать лучшего слова.

Мадам Помфри не оказалось, и Гарри разочарованно вздохнул. Он почти хотел, чтобы кто-то остановил его и отправил восвояси, потому что затея выглядела сомнительной.

Малфоя он нашел быстро. Слишком быстро. В лазарете только одна кровать была огорожена ширмами. Гарри глубоко вздохнул и отодвинул створку. Слизеринец лежал с закрытыми глазами. Наверное, спал. Гарри решительно шагнул внутрь.

— Репортеры послушались? Убрались? — не открывая глаз, произнес Малфой.

— Пока нет, — буркнул Гарри, — но если очень попросишь…

Малфой распахнул глаза и резко сел, правда, тут же откинулся на подушки. Гарри отметил, что слизеринец гораздо бледнее, чем обычно.

— Поттер? Какого черта? — от растерянности Малфой даже не сразу нацепил свой извечно насмешливый вид.

Гарри деловито пододвинул стул и опустился на него.

— Навестить пришел, — ровным голосом ответил он.

— Поттер, ты приболел? — в голосе слизеринца послышалась фальшивая забота. — Ты бы к Помфри подошел. Она тебе зелье даст.

— Я себя чувствую великолепно, — ответил Гарри.

— А… Ну тогда все равно сходи к ней: она объяснит, что я не при смерти, и твой вид все равно меня не убьет, так что можешь не терять времени.

— Ладно, — вздохнул Гарри, — обязательно у нее справлюсь о твоем и своем здоровье, когда она придет.

— А ее нет?

— Пока нет. Мы здесь одни.

Малфой медленно выпрямился и поправил подушку за спиной. Гарри прекрасно разгадал маневр. Слизеринец не хотел выглядеть больным и усталым перед лицом врага. Вот и храбрился.

— Ладно. Раз так — давай проведывай.

— Проведываю.

Гарри устроился поудобнее, закинув ногу на ногу. Он прекрасно видел, что Малфой нервничает. В таком состоянии слизеринец не мог это скрыть достаточно хорошо, и Гарри вдруг понял, что и правда знает его, как никого другого. Например, Малфой всегда поджимает губы, когда злится или раздражается. И голос понижает. Вот как сейчас.

— Поттер, что ты меня так разглядываешь? Я ведь волноваться за твою психику начну.

— Не стоит. Тебе и так волнений хватило. Я правильно понимаю?

— О чем ты? — устало спросил Малфой.

— О сегодняшнем дне.

— То есть?

— Расскажи мне о нем.

— Поттер, с каких пор тебя интересует распорядок моего дня?

— Отлично. Давай тогда поговорим о летних каникулах.

— Чего? — опешил слизеринец.

— Например, о том, как ты провел предпоследний день летних каникул.

Гарри с наслаждением наблюдал, как меняет цвет физиономия слизеринца. На бледных щеках в мгновение ока появились красные пятна.

— Что? Вижу — вспомнил.

— Я-то всегда помнил, — негромко откликнулся слизеринец. — А тебя каким боком это коснулось?

— Я все знаю.

— Мерлин! Поттер! Хватит играть в дешевый детектив. Что ты знаешь?

— Твой отец и Волдеморт похитили меня летом. Гермиона… — Гарри отметил, как взгляд слизеринца на миг оторвался от его лица при звуках этого имени, но тут же вернулся вновь, — …оказалась у тебя. Вы вместе отправились за помощью. Ну и продолжение я тоже знаю, поэтому сэкономлю время. Мне интересно знать, почему ты это сделал?

— Поттер…

— Я только что долго разговаривал с Гермионой.

Гарри увидел, как лицо слизеринца на миг поменяло выражение, став из надменно-скучающего растерянно-затравленным. Впрочем, лишь на миг. И Гарри понял, что если бы не знал Малфоя так хорошо, вряд ли вообще сумел бы это заметить.

— Рад за вас обоих, — язвительно откликнулся слизеринец.

— Малфой, как Волдеморт мог тебя использовать? — Гарри не позволил глухой злости вырваться наружу. Он пришел поговорить о деле.

— Что? — судя по ошарашенному виду, слизеринец ожидал подобного вопроса меньше всего.

— Ты слышал. Я знаю о том, что произошло. Так что давай отбросим в сторону расшаркивания и поговорим о деле.

— О каком деле, Поттер? Ты рехнулся?! Иди к черту!

— Только что оттуда, — огрызнулся Гарри.

Драко Малфой устало провел ладонью по лицу.