Тайны имперской канцелярии (СИ)

Граф даже начал подозревать - уж  не вернулась ли прежняя душа  на место, но, слава богу, тот сам развеял его сомнения, произнеся:

-    Видит бог, как я вам благодарен, Иван Алексеевич. Вы ведь моего родного отца от виселицы спасли. Премного виноваты мы перед вами. Это я  в том смысле, что рад всегда отблагодарить.

-    Ну, полно, полно вам, Гавриил Эдмонтович, - совсем входя в свою роль, заговорил граф, - это ведь не я спас, а царь.

-    Ну, царь царем, а вы челобитничали перед ним. Мне-то уж известно. Так куда вы говорите нужно поехать?

-   Знаете загород?

-    Довольно неплохо. Там проходили мои юные годы.

-   Доедете до Петровского монастыря, а там направо по околесице. Вдали имеется дом свежесрубленный и подкрашен слегка...

-    Знаю, знаю это место. Царевич там проживает, -кивал головой учитель, не обращая внимания на удивление губернатора.

-   Так вот, - продолжил тот с минуту погодя, - постерегите там немного.

-     А кого?

-     Посмотрите, как там его охраняют.

-     Хорошо, не волнуйтесь, все сделаю, - снова перешел он на тон дворника.

-     Только не высовывайтесь, - предупредил граф, - чтоб не видел никто. Лошадей можно в лесу спрятать неподалеку. Деньги я дам, чтоб подождал  возница. А сейчас, потрудитесь дать мне перо и бумагу. Я напишу пару строк  супруге.

Гавриил Эдмонтович  встал и поискал то, что просили. Спустя минуту он подал это графу, а сам вышел из комнаты и закрыл дверь.

-  Вот тебе на, - подумал про себя Иван Алексеевич, - тут тебе дворник, а  тут и светский человек. Всего два часа и совершенно иное. Наверное, в  этом есть что-то дьявольское, не иначе.

Граф взял перо и начал писать записку. В ней он извинился перед женой  за  немоготу  встречи и упредил об опасности. Заодно просил разузнать обстановку  у других и ему передать через того же человека.

Сложив лист бумаги вчетверо, а затем еще вдвое, граф вложил его внутрь того же платка и позвал учителя.

Тот, очевидно, находился зa дверью, так как, едва услышав голос, сразу вошел.

-    Вот, - сказал губернатор, протягивая платок, - здесь все написано. Помните, лично в руки и чтоб никто не уразумел.

-    Не волнуйтесь, я это умею делать, - успокоил его учитель, - не раз доводилось.

Граф хотел спросить, откуда ему это известно, но тут же понял, что это было бы неуместно, потому просто сказал:

-    Я не сомневаюсь, но все ж хочу упредить. В случае чего, сожгите или  выбросьте, чтоб не нашли.

-    Хорошо, - кивнул учитель и быстро вышел из комнаты.

Правда, минут через  пять он вернулся и спросил:

-    А на словах ничего не надобно?

-    Нет, лучше так, - ответил граф, укладывая свою голову поудобнее.

-   Тогда все, я пошел, - произнес Гавриил Эдмонтович и вышел из комнаты.

А Иван Алексеевич  снова окунулся в свои грустные мысли.

Что-то надобно предпринять. Но что? Донести Николаю о готовящемся? А, что это даст? Надо, как следует, поразмыслить.

Скоро Рождество. Но кто на праздник собирается выступать?

Никто. Все об этом знают, что в праздник перевороту не свершишь.

Народ гуляет и надеется на хорошее. Готовится встретить Новый год, как следует и уже заготавливает мак  да   мед на крещенские пироги.

Сегодня  пятнадцатое и до Рождества остается совсем мало. На что надеются выступавшие? На какой случай или на чье-то предположенное самоличное выступление?

Но Василий хитер. Он не будет лично возносить себя. Уж лучше быть не провозглашенным, чем быть не признанным царем. Потому, он подождет до их выступления, хотя и готовил же его тайно он сам.

Интересно, все ли он сам делал или кого подсылал? Скорее всего, второе. Только вот потом подчищал лично, унося их жизни к себе в монашескую келью.

Что ж, Василий готов сложить себе из них свой трон, чтоб на нем сидеть. Но хватит ли у него самого жизни на все это?

Надо что-то предпринимать. Как жаль, что не могу сейчас никуда поехать и хоть что-то узнать. А остается мало времени.

Судя по всему, все должно сбыться перед Рождеством, то есть до двадцать пятого. А может, они специально ждут это число, чтоб сказать народу о новом помазанике божьем?

Это ведь день рождения Христа. А царь - его преемник на земле. Это ведь так, согласно всем законам. И люди об том знают.

Так вот, в чем кроется секрет всего этого. Вот, что уготовил Василий.

Он хочет, чтобы народ думал, что богу угодно это, ибо все свершается именно  в тот день - День Рождества Христова. Вот оно что. Ну и хитер монах. Недаром прозвали его лисой еще с детства.

Ну что ж, теперь понятен его замысел. Но как его сорвать?

Как объяснить люду, что это вовсе не так. Бог-то он есть, но вряд ли станет вмешиваться в наши дела земные.

А может, так и надо? Раз Бог допускает такое?.. Да, нет, нет. Просто ему до этого дела нет.

Какая ему разница, кто править людом будет. Тот или иной. Главное, чтоб ему молились и не творили мракобесия на земле...

Нет, тут что-то не так. Может, спросить  у Иннокентия, раз он все и так знает?

Или прикидывается, что знает? Бог его знает...

Ну, вот снова бог. Куда не кинь - он самый. А что же мы? Что сделали, чтоб уразуметь что-либо изо всего?

Прав, наверное, знахарь,  что пустые мы люди. Ничего не даем, а только уносим и творим неизвестно что. Но ведь что-то и создаем, хоть и грешим. Но, опять же, кому это надо, как не нам самим.

Богу? А зачем ему столько? Зачем та же пахота или скот, золото, утварь какая. На небесах это не нужно. Так чего же мы хотим? К чему стремимся? И чего добиваемся?

Может, прав Иван Васильевич? По-своему, конечно, прав, но в его словах кое-что имеется.

Или правы восставшие внутри пока? Что они за люди? Чего хотят?..

Нет, наверное, не правы. Зачем менять одного на другого, чтоб послужить Отечеству. Служить можно и при этом, только надо понять другого. Того же царя, других, как они.

Тех, кто сейчас служит, как вот и я. Не знаю, не понимаю пока всего. И у кого спросить не знаю. Может, старый друг поможет? Но чем?

Ему ничего не надо, хотя он плачет, что всего недостаточно. Служить не хочет, так как считает, что должен заниматься другим.

А может, он действительно прав? Может, это и есть то решение, которого хотят добиться все, в том числе, и собирающиеся выступить?

Беда только в том, что не понимают ни те, ни другие, чего же они действительно хотят! Желают изменить? Но что? Жизнь?

Так  ее не изменишь. Самих себя?

Так смелости не хватает и духу. Окружающее?

Так оно уже давно изменено и вовсе не то, что было раньше и меняется со временем, не стоит на месте. Так что же мы на самом деле хотим? Чего ищем здесь все, не зная в какую сторону примкнуть? Кто разрешит извечную проблему эту? Снова бог?

Но ведь я знаю, что  ему это не нужно. Остаемся мы и снова мы, будь ты неладен. Теперь, куда не кинься, возникает это « мы ».

Мы строим, но не вкладываем душу, мы хотим чего-то, но боимся признаться искренне другому. Мы наблюдаем за другим, а он за нами.

И главное - никто не считает себя виноватым в чем-то. Все правы. Каждый по-своему.

Так, где ж тут выход? Какой-то тупик. Может, не жить вовсе? А что это даст?

Умру я, умрут другие, не оставив после себя ничего и что? Земля будет пустовать, а дикая тварь размножаться? К этому разве мы стремимся?

Нет, не к нему. Тогда к чему?

Неужто, к тому, чтоб и вовсе ничего не было, окромя нас и творений рук наших. Так помрем ведь без тех же тварей.

Значит, надо как-то уживаться среди всего прочего. Значит, надо стараться понимать других: таких или не таких, не исключая и твари.

Живет же вон внизу крыса или выдра, как говорит Иннокентий. И ничего.

Он с ней, наверное, ладит, хотя та и языка не понимает. А человек с собакой, с лошадью, гусьми и так далее?

Ведь общается и пользуется тоже без языка. Тварь бессловесная. Что она может знать о нас? Так нет, очевидно, знает, раз слушается. Так, что же мы сами? Друг друга понять не можем или, быть может, просто не хотим?..