Loving Longest 2 (СИ)

— Наверно, — согласился он. — К тому времени честь, да и жизнь я уже потерял. Но я хотел сделать хоть что-то, чтобы спасти братьев от гибели. Чтобы они смогли исполнить свою Клятву.

Она замолчала.

— Мама, что нам делать? — сказали в один голос Элуред и Элурин.

— Дети, — сказала она, — не трогайте их, пожалуйста. Вы этим ничего не добьётесь — только этот юноша осиротеет, а он, — она показала на Элеммакила, — лишится любимого друга. Горя и одиночества будет только больше на свете. Ты же не причинишь нам зла, Келегорм?

Элеммакилу показалось, что близнецы (во всяком случае, Элурин) вздохнули с облегчением.

— Нет, конечно, — ответил он. — Мы хотим только остаться втроём — я, сын и Элеммакил. Клянусь, мы никого не тронем.

— Давайте я вас покормлю всё-таки… — предложила Аредэль. — Вот правда, с яйцами у меня…

Тут на тропинке у домика появился мрачный, высокий, очень тощий темноволосый эльф-лаиквенди с большой корзиной и мешком за плечами.

— Дядюшка! — радостно воскликнула Аредэль. — Ты же принёс грибы? Давайте сразу отнесём в сарай сушиться? Элуред, возьми два-три на суп.

Аредэль и её дети ушли за дом, в сарай для припасов, а Элеммакил подскочил к «дядюшке» и схватил его за локоть, выворачивая руку. Корзина упала на землю.

— Кто ты такой? Что тут вообще произошло?

Элеммакил был вне себя от ярости после пережитого потрясения. Тот попытался вырваться, но его с другой стороны ухватил Келегорм.

— Я тебя знаю, ты слуга Эола! Забыл, как тебя зовут, — воскликнул Келегорм.

— Эдельхарн меня зовут, — ответил тот тихим, высоким голосом. — Пустите меня!

— Что ты сделал с Аредэль?! Как ты притащил её сюда? — спросил Элеммакил.

— Ты-то кто такой? — спросил ещё тише Эдельхарн.

— Я — Элеммакил, страж врат Гондолина. — Эдельхарн раздражённо фыркнул и что-то проворчал. — Эдельхарн, я знал Аредэль с детства. Она моя двоюродная сестра. Что ты с ней сделал?

— Это не я, — ответил Эдельхарн, — это Эол. Послушай, Элеммакил… Эол был великим магом и знал всё о всех минералах и растениях в Средиземье, даже о тех, что растут на берегах Озера пробуждения и за Голубыми горами. Есть некий цветок… я не могу сказать тебе его название, но если его сок попадёт в кровь, эльф заснёт сном, подобным смерти. Никто из нолдор и даже немногие синдар знают о нём, и те, кто знает, считают, что это смертельный яд. Моё племя пользовалось им, чтобы спасать сородичей от плена. Эол нанёс этот яд на свои стрелы и зачаровал их. Тот, кого поразила эта стрела, после пробуждения не вспомнит, кто он такой и где он был, покуда сам Эол не произнесёт заклинание и не вернёт ему память. Прости, Элеммакил, но она не вспомнит ни тебя, ни твоего друга.

— Значит… — Элеммакил присел на корточки и стал помогать Эдельхарну собирать рассыпавшиеся грибы и ягоды, — значит, Эол надеялся усыпить своего сына, ускользнуть из дворца и увезти Маэглина домой?! А дома он должен был бы забыть о своей матери, о Тургоне и о Гондолине — если бы Эол не захотел вернуть ему память…

— И всем было бы лучше, — мрачно сказал Келегорм.

— Но… — Элеммакил замер, — но как он рассчитывал выбраться оттуда? Я бы не… Ох! Какой же я идиот! Я же был там, во дворце, я был там, когда Эол сказал — «это земля тэлери, это вы приносите сюда войну и непокой». Конечно же, Эол знал, где есть выход из долины! Он прожил в Средиземье несколько тысячелетий. Конечно, он много раз бывал в этой долине до того, как был построен Гондолин. Я думаю, он рассказал об этом и Маэглину, когда тот был ещё ребёнком — на случай, если он вместе с матерью всё-таки снова попадёт туда. И… Маэглин, наверно, решил воспользоваться этим выходом только когда совсем отчаялся.

— Думаю, так и было, — согласился Эдельхарн, — но я-то этой дороги не знал. Пробрался туда за Аредэль и Маэглином, — из-за их приезда поднялась большая суматоха, — а выйти обратно уже не смог. Я смог достать Аредэль из её гробницы ночью, после казни Эола; к утру она очнулась. Она считает, что я её дядя: я так сказал ей. Вернуться домой мы не могли, так что я увёл её в горы вокруг долины и мы поселились там в пещере. Потом я увидел, как в горах блуждает её сын; я пошёл за ним и увидел выход из долины. Тогда мы с ней покинули окрестности Гондолина и ушли в лес.

— Но Эдельхарн… — сказал Келегорм. — Почему ты ничего не сказал Тургону? Почему ты не сказал хотя бы Маэглину, что его мать жива?!

— А зачем? — Эдельхарн вскочил. Хотя Келегорм был если не выше, то, по крайней мере, вдвое тяжелее, и его рука была, по меньшей мере, в два раза толще руки Эдельхарна — Келегорм отшатнулся. — Вы отняли у Эола сына. Вы его казнили. Моих родителей разорвали волки, когда я был совсем маленьким. Эол меня подобрал и оставил у себя. Я бы всё отдал за то, чтобы быть его родным сыном! Если бы мне сказали — ты станешь принцем, внуком Верховного короля нолдор, лордом одного из домов Гондолина — я остался бы с Эолом, даже думать не стал бы! А сын предал его. Все о нём забыли. Я решил, что его жену я не отдам вам. Я ведь правда, как родную сестру любил её… без неё у меня никого и ничего бы не осталось от моей прежней жизни.

— Почему же сам Эол ничего никому не сказал?.. — воскликнул Келегорм. — Он ведь мог попросить Тургона подождать ещё день, когда Аредэль придёт в себя… Он же мог хотя бы попробовать объяснить ему, что это был не яд!

— Мы клянёмся жизнью не выдавать тайну этого снадобья, — покачал головой Эдельхарн. — Эол не мог нарушить слово. И я тоже не мог.

— А в книге про растения Белерианда, которую написал Эдрахиль, сказано, что это смертельный яд, — вздохнул Элеммакил. — Я же видел в Ангбанде эту книгу с пометками Эола — там куча ошибок. Учёные нолдор, и особенно жители Гондолина очень мало общались с уроженцами Белерианда и совсем не знали того, что знают синдар и лаиквенди, не говоря уж о таких опытных и много поживших авари, как Эол.

— Понимаешь, отец… — неожиданно сказал Рингил, — я однажды разговаривал с Эолом… то есть с Эолином. И он мне сказал так: «Я всегда был слишком гордым: никогда не хотел никому ничего объяснять. Я всегда ждал, когда другие сами поймут меня. А на это не стоит рассчитывать».

— С Эолом?! Но ведь… — Эдельхарн в растерянности смотрел на Рингила. — Ведь тебе ещё не больше двадцати, а Эола нет уже больше ста лет…

— Твой хозяин возродился, Эдельхарн, — сказал Келегорм, — и если вы встретитесь, он вряд ли он похвалит тебя за то, как ты оставил его сына Маэглина сиротой.

— Отец, суд начнётся через полчаса. Нам пора, — сказал Гил-Галад. — Случай, конечно, из ряда вон выходящий, но я за это время много общался с законниками, особенно с законниками-аданами — им всё же чаще приходится иметь дело с убийствами и безумием, — и могу сказать, что мне более-менее всё ясно и я готов вынести хотя бы предварительное решение.

— Хорошо, — сказал Маэдрос.

— Мы сделали закрытое заседание, как ты меня просил, — сказал извиняющимся тоном Гил-Галад. — Сначала мы хотели в башне на первом этаже, но потом дядя Тургон сказал, что лучше в саду.

— Да, в саду лучше, — сказал Маэдрос. — Артанаро, я благодарен тебе вне зависимости от того, что ты решишь. Правда.

— Ну… — сказал Пенлод, — теперь-то ты понимаешь, почему мы здесь.

Они сели вместе на скамейку под цветущей рябиной. Аргон понял: Пенлод имеет в виду как непосредственный повод, по которому они собрались в этом саду в Гаванях Сириона, так и все последствия гибели Финвэ вообще.

— Да, — ответил Аргон.

— Аракано… я таким виноватым себя чувствую, правда, — сказал Пенлод. — Я ведь тебе тогда посоветовал всё рассказать Финвэ наедине… Мне кажется, его за это и убили.

— Да! — ответил Аргон. — Да, мне тоже так кажется. А знаешь, что самое смешное, нет, Пенлод? — Он понизил голос. — Я ведь дедушке так ничего и не рассказал.

— Что?!

— Ну понимаешь, я приехал в Форменос. Это было за неделю до того. Привёз письмо от папы, где он сообщал, что родилась Идриль. И дедушка был такой весёлый, такой счастливый — обнимал меня, говорил — «какая радость, в семье ещё двое детей»… И я просто не смог. Я не смог ему ничего сказать.