Loving Longest 2 (СИ)

— Я сам это сделаю, — сказал Элуред. Из-за своих светлых, как прошлогодняя трава, волос, он был чем-то похож на Рингила. Келегорм сразу узнал их, хотя видел их всего несколько мгновений — двух мальчиков, которые в ужасе забежали за отцовский трон.

Келегорм мог идти, но сопротивляться у него сил не оказалось. Элуред связал ему руки и бросил за землю.

Элурин отшвырнул Элеммакила и приставил свой меч к горлу Рингила.

— Я бы начал с его сына, — сказал Элурин.

— Не ожидал, что мы тебя выследим, Келегорм? — сказал Элуред. — А мы-то думали, что ты погиб. Но сейчас ты ответишь.

Келегорм — разбитый, до сих пор страдающий от боли — смотрел на Элуреда. Он испытывал не только ужас, но и что-то вроде жалости. Впервые он как будто бы смотрел на себя со стороны: у светловолосого юноши горели щёки, пылали яростью расширившиеся глаза, сильные пальцы побелели, сжимая меч Тингола. Этот жар был так хорошо знаком ему. И сейчас для него это желание убивать, мстить и одновременно страх перед боем, перед убийством (раньше Келегорм думал, что он только чувствует это в глубине души, что этого не видно — но как же это было заметно!) казались и пугающими, и одновременно отвратительными и в чём-то смешными.

— Разве один Келегорм виноват перед вами? — спросил беспомощно Элеммакил.

— Мы знаем, что это он предложил своим братьям напасть на Дориат, — сказал Элурин. — Он убил нашего отца Диора. Он пытался убить нашу сестру Эльвинг. Из-за него погибла наша мать. Ты сам кто?

— Я страж врат Гондолина. Меня зовут Элеммакил. Я… я его друг.

— Можешь уходить, — сказал Элуред. — Мы тебя отпускаем.

— Нет, — сказал Элеммакил. — Меня тоже убейте тогда. Мне не жить без них обоих.

— Пощадите моего ребёнка, — наконец, выговорил Келегорм. — Прошу вас.

— Из-за тебя погибла наша мать, — сказал Элурин. — Будет только справедливо, если твой сын тоже погибнет. Ты ведь не пощадил нас. Да, мы знаем, что это не ты, что это твои дружинники решили отомстить за тебя двум маленьким детям, выбросив их на мороз в лесной овраг. Но это всё из-за тебя, Келегорм.

«Неужели мой сын появился на свет только для того, чтобы через него мне отомстили за всё, в чём я повинен?..»

Он смотрел на сына и поймал себя на том, что пытается запомнить его лицо. Бессмысленно — ведь ему самому жить осталось несколько минут.

«Наверное, он сейчас ненавидит меня. И Элеммакил ненавидит меня».

— Отец, прости меня, что я убежал от дяди, — сказал Рингил. — Ты не смотри больше, не надо. Может, им меня хватит, чтобы отомстить. До свидания.

Элеммакил не выдержал и заплакал.

— Нет, — Элуред взял брата за руку. — Не надо быть такими, как они. Даже хуже, чем они: сыновья Феанора верили, что творят правое дело, потому что в Дориате было их сокровище, их Сильмарилл. А у нас только месть. Мальчик нам и вправду ничего не сделал.

— Ты чужих детей делал сиротами, — сказал Элурин, — и ты думал, что с твоим сыном такого не будет? Что твой сын должен жить, а другие пусть погибают?

— Его тогда ещё не было на свете, — ответил Келегорм. — Он родился спустя год. Если бы у меня тогда был сын, я не смог бы так поступать.

— Ладно, Элуред, — сказал темноволосый, вкладывая тяжёлый меч Тингола в золотые ножны. — Пусть наша мать решит.

— Вы же говорите, что… что её больше нет, — сказал тихо Элеммакил.

— У нас есть другая мать, — ответил Элуред. — Та, что согрела и воспитала нас, когда мы остались одни.

— Пойдёшь с нами, — Элурин поднял Келегорма с земли.

— Отпустите сына сейчас, — сказал Келегорм.

Элуред и Элурин переглянулись.

— Здесь небезопасно, — ответил Элурин. — Он не выживет в лесу один, хотя он уже и почти взрослый. Мы ведь и вправду не такие, как ты.

— Мама, — позвал Элурин. — Мама?

Из маленького домика донёсся какой-то грохот: похоже было, что несколько металлических предметов упало на пол. Потом раздался какой-то треск и женский визг.

— Это коробка с яйцами, — упавшим голосом сказал Элуред. — Мама?

— Ну что ты там стоишь! — закричала женщина. — Иди сюда и помоги! Я только хотела достать сковородку для блинов, а тут всё поехало…

Элеммакил так растерялся, что сел на землю. Этот голос был ему очень хорошо знаком — даже лучше, чем голос его собственной сестры.

— Мама, у нас тут дело, — сказал Элурин. — Нам нужен твой совет. Это очень важно! Ты можешь выйти?

— Сейчас попробую, — отозвалась она. — И ещё эти яйца! А что случилось? — спросила она, судя по голосу, уже откуда-то из прихожей. — Сейчас, только сапоги надену, а то после дождя всё развезло.

— Мама, — сказал Элуред, — у нас тут Келегорм. Сын Феанора. Нам его можно убить?

— Можно, мама? — спросил Элурин, бросив суровый взгляд на брата: он считал, что первый должен это сказать.

Всё это звучало так наивно, что Келегорм рассмеялся бы, если бы это не касалось его самого.

Она появилась на крыльце. На ней была серая куртка, штаны, сапоги и изящный беретик с серебряной пряжкой и пером.

— Вот это сын Феанора? — она показала на Элеммакила.

— Нет, вот этот, с белыми волосами, — ответил Элурин.

Элеммакил и Келегорм переглянулись; они оба были так потрясены, что даже перестали бояться.

Они оба были её двоюродными братьями. Элеммакил хранил её покой много лет. Келегорм был её другом и спутником на охоте и в дальних поездках.

А теперь Аредэль не узнала их обоих.

— Элуред, — сказала она, — Элурин! Разве можно убивать связанных пленников? Кто научил вас такому? Развяжи его!

— А если я нападу на них? — спросил Келегорм, обращаясь к ней.

— Он не может, — сказал Элурин. — Он ранен. Он ходит с посохом.

— И отпустите мальчика! Дети, ему же от силы шестнадцать! Он не мог участвовать в штурме Дориата.

— Это его сын, — мрачно сказал Элуред. — А это его друг. Он из Гондолина.

— Пусть меня убьют вместе с ним, — попросил Элеммакил. — Прошу тебя.

— Откуда-откуда ты?.. Гондолин? Кажется, мы там были с дядюшкой. Не бойся, тебе никто ничего не сделает. Можно я поговорю с Келегормом, дети?

Аредэль подошла к нему.

— Здравствуй, — сказал Келегорм. — Ты меня совсем не помнишь?

— Нет, — она развела руками, — никогда раньше тебя не видела и его, — она кивнула на Элеммакила, — тоже. Я всегда жила с дядюшкой — в горах, потом в лесу. Я почти никого и не знаю. Потом вот мы нашли детей.

— Как? — спросил Келегорм. Ему рассказывали, что его братья, особенно Маэдрос, отчаянно искали их несколько дней.

— Не знаю даже, — ответила она. — Я иногда как будто слышу, как в лесу кто-то разговаривает… Голоса какие-то… Я всё время слышала что-то вроде: «Иди, иди, туда, туда, там маленькие из вашего рода, они кричат от голода, им нужна помощь». Я пошла. Дядюшка очень не хотел, но я знала, что там дети гибнут, и мы их нашли — через день, после того, как услышали голоса.

Келегорм улыбнулся ей. Он знал, как это получилось.

Давным-давно, ещё в Амане, когда он и Аредэль — она в белом охотничьем платье и в берете, он в алом кафтане — верхом, в сопровождении обеих его собак ездили по опасным тропам ущелья Калакирья, он передал ей немного своей магии — магии Оромэ, способности понимать язык зверей и птиц. Он так хохотал, когда услышал, как какая-то птичка верещит ему: «Беги, беги, эта белая сейчас догонит тебя и съест, съест, съест!», что ему пришлось это сделать. В тот день они уже не могли ехать дальше — просто валялись на траве и смеялись. Он только собирался встать и сесть на коня, как Аредэль говорила — «Съем!», и он снова заходился в хохоте.

— Спасибо тебе, — сказал Келегорм.

— Келегорм, я всё хочу понять, зачем ты это сделал? — спросила она. — Зачем ты их убивал. Я понимаю, ты хотел получить назад свой Камень.

— Я давал клятву вместе с отцом, — сказал он. — Я поклялся всей своей жизнью и честью.

— Но разве вся твоя жизнь стоит жизней всех тех, кто там погиб? Ведь это всего лишь ты один, Келегорм. Может быть, лучше было потерять жизнь и честь?