Камаэль (СИ)

Он ответил на мольбу поцелуем. Именно таким, который мог бы меня поддержать сейчас, не дать сломаться и свалиться в снежную пургу ужаса и отчаяния. «Прости меня, Виктор, прости. – Мысленно шептал я, приникая к холодным, жгучим губам Павшего, забываясь и отдаваясь его поцелуям, рукам, негласно принимая сладкую патоку его власти.» Пусть. Пусть будет так. В какой-то момент, когда мужчина сорвался на резкие и едва не грубые движения, мне показалось, что изнутри меня заполняет тоска, гулкая и гадкая, обволакивающая – не моя грусть. И Аэлирн это почувствовал, мигом притискивая меня к себе, обнимая ещё и крылом, кусая за шею не до крови, лишь отвлекая от чужих чувств, которые я не был обязан делить, которые не обещал брать на себя. Не сейчас, слышишь? Может, именно это моя судьба – кровожадная, мстительная, судьба воина, осмеянного и изгнанного прочь. Всё было, как в тумане, и лишь удовольствие, коим меня наполнял эльф, заслоняло меня от ужаса и неопределённости. Сейчас, именно сейчас надо делать самый последний выбор и шаг – раскрыть чёрные крылья войны и уничтожить тех, кто причинял нам боль – мне и ему – или позволить себе облачиться в неподъёмные белоснежные доспехи спасителя, которые потом не снять, пока не захотят другие. Пока не решат облить доспехи смолой, украсить чёрным, тьмой, выдать благородство за подлость и обличить в том, что ни коим образом к нам не относится. Да, именно сейчас, Аэлирн. Лучше нашей необъяснимой страсти и любви быть ничего не может. Никому не объять это, не понять и не объяснить – они далеки от подобной тайной близости.

И именно тогда, когда это понимание настигло меня и осветило разум, удовольствие, которое готово было разорвать меня на куски, перехлынуло через край вместе с моим криком, который приглушил поцелуй Павшего. Плоть, до того напряжённая до невозможности, исторгла струю семени, которое сперва тяжёлыми каплями украсив мой торс, затем стало стекать вслед за водой, а я почувствовал, как мою задницу наполняет прохладное семя мужчины. Пока я стонал и пытался собрать себя в кулак, Павший обнял меня, а после, покинув моё тело, осторожно и так ласково, как никому было не суждено, поднял на руки, и вскоре прохладные простыни и перина приняли меня в свои объятия. Когда он рухнул рядом, довольный и, не побоюсь сказать, счастливый, облизываясь и едва не урча, перина под ним ощутимо прогнулась, как если бы он стал абсолютно телесным. Какова же наша сила теперь, Аэлирн, на что мы теперь с тобой способны? Перебарывая дрожь и слабость, я подкатился к нему под бок и уткнулся носом в подмышку:

– И что дальше?

– Обсохнешь, съешь завтрак и отправимся в Уайзмен, – проворковал мужчина, приподнимаясь на локте и нависая надо мной.

Белоснежные пряди упали мне на лицо, чуть пощекотали и обдали приятным запахом – пряным, точно корица и гвоздика смешались вместе. От людей так не может пахнуть. Но он и не человек, не чистокровный эльф. Погибший, воскресший и сейчас уже более чем когда либо похожий на живое создание. И такая нежность теплилась в груди, урчала под сердцем маленьким домашним котёнком, что улыбка невольно расползалась по губам. Тихо фыркнув, я подался вперёд и осторожно прикусил некрупную жемчужину его соска, сорвав с его губ едва слышный, довольный вздох. Пальцы его зарывались в мои волосы, перебирали, ласкали, а я утыкался в его торс лицом, вдыхал неуловимый запах, обвивал руками его крепкое, прохладное тело. А затем осмелился и осторожно коснулся его крыльев. Боги! Какая мягкость и шелковистость окружили мою ладонь, точно коснулся самых облаков, сотканных из шёлка, бархата и любви – возвышенной и чистой. Но в то же время я чувствовал стальную крепость, которую он мог сомкнуть вокруг меня и спрятать от всего на свете. Почему у него два крыла, а у меня лишь одно и то – шрамы, оставленные когда-то давно, когда я смел ненавидеть это создание?..

Однако, время было не на нашей стороне, и я с неохотой покинул кровать, принимаясь одеваться. Аэлирн лениво и царственно повёл рукой, облачая своё тело в светлую ткань рубашки, старинные кружева которой великолепно оттеняли его лицо, а длинный плащ укутал его, не пряча чудесные крылья. А пока я впрыгивал в брюки и пытался перекинуть через плечо отросшие мокрые волосы, чувствовал на себе его ехидный и мягкий взгляд, почти вещественный. В коридоре послышался шум, снизу донеслись крики и раздался отдалённый гул полицейской сирены. Я успел лишь дёрнуться и напялить на шею амулет Куарта, когда двери снесло с петель. Если бы не моя реакция, щепки бы впились в лицо, а не в предплечья и ладони. Следом в ушах зазвенело от громогласного взрыва, полетела пыль, штукатурка, дышать стало невозможно.

– Хватайте его, ребята, живо! – донёсся до меня издалека знакомый со вчерашнего вечера голос, и следом две пары рук впились в мои плечи, затем закрутили руки за спину. – Где Павший, Льюис? Отвечай сейчас же!

Острая боль обожгла лицо ударом плети, и я смог лишь засипеть – всё только начало доходить до моего отуманенного сознания. Я начал брыкаться, кричать, пытаясь перекрыть шум и чужие вопли и хохот. Меня вздёрнули в воздух, не давая вырваться. Затем перед взглядом возникло лицо отца – он ликовал и улыбался, скаля клыки и сверкая тьмой в своих глазах. Истинный повелитель тёмных созданий, порождений ночи и низких пороков. Град ударов вновь обрушился на меня, и я заорал лишь громче.

– Аэлирн! – Вопль взвился под потолок, пошедший трещинами, вырываясь куда-то за пределы материи. – Аэлирн!

Будь другое положение, я бы не позволил яростному отчаянию зазвенеть в моём голосе, который срывался от пыли, что налипла на язык и горло, сводя болью. И он отозвался. Сперва я ощутил касание его губ на своей щеке, там где горел след прикосновения плети, а после крепкие крылья объяли меня, вырывая из чужих рук. Его ярость, бешенство были столь чистыми, что обжигали меня, чего уж говорить о тех, кто был рядом со мной, пытаясь прорваться сквозь пламя, разжигаемое моим хранителем. Он толкнул меня, пронёс сквозь пламя, и я схватил свои вещи, а в следующий миг произошло чудо, которое я никогда не забуду. Крепкие руки обхватили мою талию, и я едва успел последовать его яростному, звонкому крику: «Держись за мои руки!» Он схватил меня столь резко и сильно, что на миг перед глазами всё померкло и я едва не задохнулся, вцепляясь в руки Павшего, дабы не рухнуть в пламя. Белоснежные крылья распахнулись, врезались в слишком узкие для них стены, снося их, точно они были игральными картами. Резкий взмах, и поток горячего воздуха ударил мне в лицо, едва не выжигая изнутри лёгкие, раздались грохот и треск, дрожь, на голову мне обрушился поток мелкого камня, который вот-вот был готов обратиться в песок. Вопли становились лишь громче, лишь отчаянней, я едва мог разглядеть что-то через бешеную пляску никак адского пламени. И вот чистый, холодный воздух дохнул мне в лицо, отогнал жар, и я разглядел внизу догорающую гостиницу, полупустынное шоссе, быстро заполняющееся зеваками и полицейскими машинами – у одной из них напрочь были снесены левые дверцы, всюду мелькали вспышки фотокамер, телефонов, полицейские орали что-то в мегафоны, целясь из своих укрытий в нашу сторону. Павший дышал с трудом, хрипло вздыхая в перерывах между взмахами крыльев – после столь долгого перерыва ему было тяжело летать. Особенно, с ношей вроде меня.

– Льюис, справа! – кричит он, и я едва успеваю сосредоточить силы в ладонях, наугад выкрикивая формулу огня, и поток чистого, сконцентрированного пламени срывается в полёт, прошивая насквозь одного из тех вампиров, что целились по нам из арбалетов. – Теперь слева! – внизу, затерявшихся в толпе зевак и полицейских, число наших преследователей все прибывало.

И снова, снова, пока силы иссякали, становилось трудно дышать. Мужчина над моим ухом крикнул – звонко, протяжно, точно райская птица, распахнул крылья, и звенящие потоки воздуха и пламени взметнулись ввысь, обходя нас стороной, устремляясь вниз, к людям, в стороны, сжигая наших преследователей, а затем перед глазами у меня всё померкло, растаяло, и лишь крепкая хватка и терпкий запах не давали мне окончательно потерять себя.