Реквием (СИ)

========== Глава I ==========

Резкий запах лекарств ударяет в нос, я всё ещё не решаюсь открыть глаза, но обстоятельства вынуждают меня. Белый холодный свет электрической лампы больно режет не отвыкшие от темноты глаза. Где я?

Несколько минут я не могу ничего понять. Меня окружают чистые белые стены, сверху покачиваясь из стороны в сторону, весит лампа, я лежу на кушетке, укрытая серовато-голубым лёгким одеялом.

Попытка подняться и осмотреться не увенчалась успехом, я оказалась связана по рукам и ногам. Меня охватила паника, я изо всех сил начала дёргать металлические крепления в бессмысленных усильях вырваться из них. От страха я начинаю звать на помощь и размыкаю ссохшиеся губы, выходит что-то неразборчивое, какой-то сухой жалостный крик.

На шум, через металлическую дверь в другом конце комнаты вбежали два человека в белых халатах, лица их я разглядеть не успела как ни старалась. Люди в мгновение настигли меня и схватив за руки, вкололи что-то.

По телу разошлась жгучая боль, но ни двинуться, ни закричать я не смогла, в глазах всё помутнело и сознание пропало. Удивительно, но я чувствовала ход времени, могла даже предположить, что лежу уже больше часа, но как бы не силилась не смогла даже открыть глаз.

Лежать в таком состоянии было невыносимо, тело просило движения, но мозг отказывался с ним сотрудничать, отчего по мышцам проходили болезненные спазмы. Наконец, после долгих нестерпимых мучений я открыла глаза.

На удивление руки мои были развязаны. Слева на низком стуле сидел отец — лицо его было бледным, под глубоко сидевшими глазами можно заметить ужасные синяки, он оброс обильной бородой, руки его тряслись.

— Ну, привет, — он пыталась начать весело, но тихий дрожащий голос всё выдавал.

— Я так и не доехала домой, — я поднялась на локтях и непонимающе уставилась на него. — Что произошло? Где Семён?

После моих слов отец переменился в лице, его будто заставили вспомнить что-то плохое и страшное.

— Леночка, — он провёл сухой холодной рукой, по моей ладони. — О чём ты говоришь?

— Я ехала домой из института, — я силилась вспомнить, что со мной произошло до всего этого. — На остановку приехал автобус, четыреста десятый, а там был Семён. Семён сказал, что знает, как вернуться в лето, вернуться в «Совёнок» и всё исправить.

Отец пытался держаться, хотя по лицу было видно, что он готов разрыдаться сию же минуту. Это было странно, так как он даже в самых экстремальных ситуациях был абсолютно спокоен.

— Ты что, ничего не помнишь? — Он старался улыбаться, но улыбка была тяжёлой и печальной.

— Что не помню?

— Или тебе надо отдохнуть? — Он внимательно посмотрел в мои глаза. — Ты, наверное, слишком ослабла.

— Что я не помню?!

— Ладно, — мужчина вздохнул и начал. — Когда мы вернулись из института, то тут же уехали из лагеря назад в город. Я замёл все следы, которые указывали на твою причастность ко всему произошедшему и к счастью всё обошлось.

— Верно, — я кивнула головой. — Потом ты отправил меня в Ленинград, учиться.

— Нет, Лен, — коротко изрёк он. — Ты начала искать Семёна, бредила по ночам, спрашивала про него у прохожих, писала письма в милицию.

— Да, но это продлилось недолго, всего пару недель.

— Месяц, — подытожил он. — Затем, когда твои поиски не увенчались успехом, ты стала сама не своя. Ты разговаривала сама с собой, пела что-то, а потом…

— Ну! — Я что есть мои выдавила из себя крик.

— Сначала ты попыталась утопиться, я чудом тебя вытащил, — отца передёрнуло. — Во второй раз ты решилась вскрыть себе вены, скорая приехала вовремя, хоть ты и потеряла много крови.

— Всё было не так, — я не верила своим ушам. — Я училась в институте, вступила в комсомол, проходила собеседование пионервожатой!

— Тебя перевели в психиатрическую больницу, — он обвёл комнату руками. — Тут ты пролежала последний месяц в полной несознанке, сегодня ты наконец очнулась. Кстати, ты потеряла это, когда тебя везли в больницу.

Отец протягивал мне тот странный телефон, который подарил мне Семён ещё летом в том самом институте.

Я не верила своим ушам, я прожила такую странную, порой несчастную жизнь, но всё-таки это была жизнь. Теперь же оказывается, что всё это были лишь мои галлюцинации, сон, бредни! И та последняя поездка в автобусе, найденный Семён…

Железная дверь снова отворилась и в палату зашёл невысокий пожилой человек в белом халате и в очках с чёрной оправой. Он внимательно посмотрел на нас и добро улыбнувшись, заговорил с нескрываемым еврейским акцентом.

— Дорогой товарищ, давайте-ка не будем мешать молодой девушке отдыхать, — он взял непонимающего ничего отца под руку. — Ей таки нужен отдых. Знаете, моя мама говаривала, что после болезни больше всего раздражают родственники.

— Но, — отец смотрел на меня испуганным взглядом.

— Она жутко не любила мандарины, — человек всё дальше уводил его. — И когда мы с моим братом Яковом таки приходили к ней, она прикладывала руку ко лбу и говорила: «Почему больная женщина не может побыть в покое».

Голоса их удалились за дверью, а я вновь осталась наедине с скрипящей лампой под потолком и холодными белыми стенами. Больше всего мне хотелось наглотаться таблеток, которые стояли на небольшой тумбочке слева, но даже этого была сделать не в состоянии.

Теперь я была просто ненужной, не знала, что мне делать дальше. Как снова начать жить, если всё уже потеряно? Я закрыла глаза и попыталась уснуть, но вместо этого лишь погружалась в воспоминания о прежней жизни.

Через пару минут мой покой снова нарушил скрип открывающейся двери. В палату вошла высокая молодая девушка, лицо её было невыразительное и серенькое, потому она старалась как можно сильнее подчеркнуть его косметикой, отчего макияж её выглядел пугающе.

Она несла с собой железный поднос с тарелкой макарон по-флотски и стакан с чаем. Не уверена, что хотела есть, но была убеждена, что углеводы сейчас не повредят. Девушка поставила поднос на стол и села напротив, нацепив на лицо раздражающую улыбку.

Гремя алюминиевой вилкой, я поглощала принесённую девушкой пищу, она же продолжала молчать и улыбаться. Такое поведение начинало пугать, но я старалась не обращать на это внимание.

Когда я закончила с едой, она наконец соизволила представиться. Хоть мне это было и не нужно, но раз уж тут так принято.

— Здравствуй, солнце, — раздался певучий голос. — Меня Мария Георгиевна зовут, но ты зови меня Машей.

— Лена, — сухо ответила я и снова улеглась на подушку.

— Идём, тебе нужно погулять, подышать свежим воздухом.

— Это обязательно? — Спросила я безучастно.

— Конечно, обязательно, — девушка подошла к зеркалу и поправила причёску.

Я с трудом поднялась с кушетки и неуверенными шагами, зашлёпала босыми ногами прямиком к зеркалу. Когда же мне удалось до него добраться, я отшатнулась, не узнав себя в отражении: бледная кожа, которая разве что не просвечивала, впалые глаза, потрескавшиеся губы и растрёпанные волосы.

— Да, красивая ты, красивая, — было неясно, то ли девушка злорадствует, то ли пытается подбодрить.

Отойдя от зеркала, я медленно поплелась за медсестрой, которая всё с такой же глупой улыбкой приглашала меня в открытую железную дверь, выводившую в коридор.

***

Темнота здешних коридоров обхватила меня в свои объятия, ужасная палитра запахов мешала дышать, а гулкое эхо шагов моей проводницы и вечные непрекращающееся ни на минуту: мычания, стоны, смех вперемешку с неразборчивыми песнями и невнятными разговорами.

Девушка шла впереди и не переставала улыбаться, будто для неё всё вокруг было не просто привычным, но даже забавным. Навстречу нам везли каталку на которой сидел молодой мужчина, на вид ему было лет двадцать, его стеклянный взгляд поднялся на меня, он схватился за бритую голову и скорчил жуткую гримасу, вытащив язык и медленно проговорил:

— Я вас не боюсь, не боюсь!

Совсем скоро он и два врача в масках скрылись в темноте, я же продолжала следовать за Марией. Серые стены вокруг словно постоянно сжимались и казалось, что они вот-вот раздавят тебя, а ты не сможешь убежать.