Камаэль (СИ)

========== Между этим миром и тем ==========

Там, у третьего порога,

За широкою ступенью,

Верно шёлковые камни,

Бьется надвое дорога, слышишь?

Правый путь ведёт на пристань,

Путь окружный – в горы, к югу,

Но на свете нет дороги,

Чтобы нас вела друг к другу!

Тело ломило, а в горле стоял противный, твёрдый ком, от которого во рту было не просто сухо – там была вулканическая порода, готовая вот-вот лопнуть, треснуть под напором лавы. Подняться с кровати после таких бурных вечера и ночи казалось мне невыполнимой миссией, потому что если бы я и смог пошевелить ногами и руками, то голова отказывалась подниматься с подушки. Скрежеща зубами и дрожа от слабости и боли, я медленно сел, поддерживая голову руками, и едва сдержал болезненный “ох” – задница отозвалась болью, явно предупреждая меня и заставляя передумать. Но я твёрдо решил, что приму холодный душ во что бы то ни стало. Если бы не тренировки Эрика, я бы никогда не добрался до ванной комнаты без воплей и стонов. «Чёртов Аэлирн, – про себя бурчал я, держа ладонь на пояснице и пытаясь залечиться, – я теперь целый день буду хромать!» Забраться в душевую кабинку оказалось не так-то просто – сейчас мне небольшой бортик казался Китайской стеной, как минимум. Но перебороть это досадное препятствие мне удалось, и вскоре холодные капли ударили в лицо, и сперва голова отозвалась адской болью, а затем наступила благодатная пустота, лишённая чувств. Я смог спокойно постоять под душем, смыв с себя потёки семени и крови. А когда мыл шею, почувствовал на ней запёкшуюся кровь, закупорившую следы от укусов Павшего. Цокнув языком, я провёл ладонью по лицу, запрокинул назад голову, тут же невольно ахнул – обо что-то больно стукнулся. И этим чем-то оказалась крепкая бледная мужская грудь. Подняв взгляд выше, я сперва натолкнулся на тонкий, бледный шрам, пересекающий шею, который не смогло бы скрыть, пожалуй, ничто, а следом уткнулся взглядом в сапфировые глаза, наполненные мягким, ехидным блеском.

– Аэлирн, уйди, – простонал я, делая шаг в сторону от мужчины и принимаясь намыливать волосы, – у меня нет настроения на это. Дай мне помыться.

– Да-да, конечно, – небрежно улыбнулся Павший, притягивая меня обратно, разворачивая и заставляя прижаться спиной к прохладной кафельной стене, – я поговорить с тобой хотел, а ты всё об одном думаешь.

– Так я тебе и поверил, – бурчу, пытаясь вырвать руки из неожиданно крепкой хватки тонких, бледных пальцев, – знаю я твоё “поговорить”. Наговорился с тобой вчера на века вперёд.

– Вокруг гостиницы снуют Тёмные. Твой отец отдал приказ отловить тебя любыми способами и затащить к ним. Тебе не выбраться незамеченным. – На одном дыхании выпалил эльф, притискивая меня к стене и впиваясь взглядом в мои глаза. Пронзительный, холодный взгляд, полный уверенности в своих силах, в своих словах и действиях. – Если ты не продумаешь свои действия, тебя заточат в двимеритовую камеру, будут хлестать тебя плетьми, пропитанными серебром, пока ты не испустишь дух или я не вступлюсь за тебя. А если я вступлюсь за тебя, меня вытащат, запрут в сосудах, будут использовать для того, чтобы убивать всех, кто тебе помогал, кто тебе дорог, пока не останется ни одного Светлого существа. Льюис, мы переступили ту черту, за которой уже нет возврата и обратного пути. Соберись с силами, а я сделаю всё, чтобы ты победил.

– А потом заберёшь моё тело в свою власть, – огрызнулся я, хоть слова мужчины и пробудили во мне страх, ужас, и я тут же уткнулся лицом в грудь Павшего, стараясь перебороть дрожь. – Как же мы тогда выберемся, Аэлирн?

– Под мои крылом, – нежный шёпот над моим ухом, холодные руки на талии, а дыхание, которого у духа быть не должно, обожгло холодом. – Ты забыл? Я буду оберегать тебя, потому что эти звери…

– Это всё из-за тебя! – срываюсь на вопль и пытаюсь вырвать руки из крепкой хватки, чтобы вмазать как следует и стереть самодовольную ухмылку с этой рожи. – Если бы ты не был здесь, всё было бы хорошо, не было бы всей этой гонки! Это ты во всём виноват, Аэлирн. Ты и подобные тебе.

– И это ты говоришь после того, как этой ночью сам просился в мои объятия, сам умолял о том, чтобы я тебя не оставлял и продолжал брать до самого рассвета? – Такое ядовитое и колкое ехидство в голосе бывшего эльфа окрасило мои щёки стыдливым румянцем, а когда уж он с полной уверенностью и властностью стиснул мои ягодицы, боль сорвала с моих губ стон. – После того, как сам разводил передо мной ягодицы и просил “всадить” тебе поглубже, ты говоришь, что было бы лучше без меня? Думаю, даже твой Виктор не смог бы лучше тебя трахнуть.

– А ну перестань! – едва не срываюсь на вопль, когда он разворачивает меня к стене лицом и вталкивается до самого основания в и без того болящую, растраханную задницу.

– Разве тебе было когда-нибудь так хорошо, мой милый однокрылый? – шепчет и страстно вздыхает, начиная двигаться сильно и резко, то и дело прикусывая кожу у меня на плечах, зарываясь лицом в мокрые волосы. – Не говори мне о единении душ с твоим братом. Не смей мне говорить об этом, слышишь? Ты отмечен моим, ты будешь моим до конца своих веков – даже после смерти. Мы с тобой связаны, как сиамские близнецы, связаны крепче кого-либо. И эта связь вознесёт тебя на небеса удовольствием, ты будешь моим и только моим, ясно тебе? Я не отпущу тебя.

Его движения становились лишь грубее, но в то же время доставляли мне столь яркое удовольствие и счастье, что моя уверенность начала давать трещину. Хотелось стонать и молить змия, чтобы никогда не останавливался и не отпускал ни на мгновение, чтобы его руки продолжали так же крепко обнимать меня, чтобы его крылья так же нежно трепетали и ласкали мой слух, а слова успокаивали. Хотелось поверить ему и поддаться, чтобы вечность с этим существом никогда не кончалась и продолжала полыхать пламенем страсти и неуловимой связи, которая пылала на моей спине тёмными символами печати. Слёзы сдавливали горло, а стоны уже никак нельзя было удержать в груди. Крепкая плоть распирала изнутри, то и дело проезжаясь по простате, отчего я распластывался по стене, а ноги мои разъезжались в стороны, дрожали от яркого, мягкого, раскатистого удовольствия, которое жжением распространялось по телу, растекалось неудержимой лавиной, и от этого приятные иглы впивались в тело. Перед глазами плясала тьма, которая то и дело вспыхивала пятнами кристальной воды и белоснежной плитки. Это было невыносимо, сильно и выжигало изнутри. Откуда-то издалека до меня долетали обеспокоенные крики персонала, которые пытались выяснить, отчего же один из их постояльцев, к которому уж точно никто не приходил, вдруг издавал такие сладостные рулады. Уж не плохо ли ему или он мастер одной руки? Тихий смешок Аэлирна вырвал меня из забытия:

– Когда же ты перестанешь шутить в серьёзные моменты, маленький мой?

– Хватит, прошу, остановись, – кричу в голос, впиваясь пальцами в плитку, едва не выпуская когти.

И он исполнил мою просьбу – вытащил свою плоть из моей разгорячённой задницы. Сперва я возблагодарил небеса, а потом осознал, что сейчас сойду с ума, если этот подлец не продолжит и не трахнет меня с толком и расстановкой! Тихий, довольный смех Павшего ласкал слух, пока он медленно (мучительно медленно, сукин сын!) разворачивал моё неповоротливое и непослушное от возбуждения тело к себе лицом.

– Мне всё ещё не стоит продолжать? – улыбается, показывая свои опасные острые клыки и посверкивая сапфировыми глазами с глубинным кровавым отблеском у зрачков. Стоило мне мучительно застонать и прогнуться в спине, как его ладони подхватили меня под бёдра, поднимая вверх и вынуждая обнять его у талии ногами. – Ну же, хороший мальчик, попроси. Только попроси, и я отдам тебе всё удовольствие, предоставлю тебе весь мир, все миры, мой сладкий. Я отдам тебе всё – лишь позволь иногда направлять тебя, как сейчас, как вчера.

– Прошу тебя, – выдыхаю почти беззвучно, обвивая шею мужчины руками, уже не желая выказывать сопротивление, упираться. Ведь уже и так ясно, что он… Необъяснимый, непонятный, отвергнутый, одинокий, преданный, ожесточившийся, кровожадный и такой нежный, как сейчас, когда обнимает меня, поддерживает и направляет, подсказывает. И пусть, пусть этот путь не доведёт меня до добра, пусть приведёт меня в горящие костры Ада, во тьму Чистилища – в эти мгновения ничто не могло быть лучше прикосновений его губ к моему лицу, к моим губам, его ладоней на бёдрах и ягодицах, и его плоти внутри меня, что распирала и давила на простату. – Прошу, Аэлирн!