Loving Longest 2 (СИ)

— Ну давай подождём, пожалуйста, — ответил Пенлод.

Теперь он и сам уже не в силах был смотреть по сторонам; он сидел, уткнувшись лицом в колени. Потом, подняв голову, увидел, что уже почти стемнело.

— Ты хоть понимаешь, что мы из-за тебя потеряли нашего сына? — жестоко сказал ему Тургон.

Пенлод не выдержал и безудержно разрыдался.

— Я не понимаю; да, я не понимаю, да, прости! Я люблю его, я его погубил!.. — Он схватил Тургона за руку — не для того, чтобы удержать его от пощёчины, а потому, что боялся, что тот уйдёт.

Тургон обнял его; несколько минут они пробыли так, вцепившись друг в друга. Пенлод, наконец, нашёл в себе силы сказать:

— Давай… давай хотя бы подождём до утра, Туринкэ. Я всё-таки надеюсь…

— Нет, — ответил Тургон. — Мы отсюда сейчас уйдём. Если они не отпустили Гилфанона, не исключено, что и нас могут схватить и бросить за решётку.

— Неужели ты думаешь, что твоя дочь…

— Меня тем более не пощадят. Собирай вещи и туши костёр.

Пенлод встал и подошёл к тропинке, ведущей к дороге; он замер — вдали он увидел свет и услышал стук копыт.

— Я посмотрю, — сказал он и бросился к дороге.

Пенлод схватил Гилфанона в объятия, едва только они остановились; подросток не успел даже спрыгнуть с коня и нога у него осталась в стремени и чуть не вывихнулась.

— Да что ты делаешь, твоя мать просто вне себя! — воскликнул Пенлод.

— Дядя, прости, пожалуйста! — сказал Пенголод. — Это всё я виноват. Хотел с ним поговорить… показать ему больше книг. Я ему дал три книги с собой… хотя я не подумал, вам будет тяжело их нести…

— Ладно, вернулся — и хорошо, — сказал Пенлод. — Спасибо тебе, Пенголод, но теперь оставь нас скорее, пожалуйста.

Идриль тайно последовала за Пенголодом. Несмотря на уговоры, она оставила своего слугу у дорожной развилки, оставила коня и дальше пошла пешком — она догадывалась, что тут недалеко. Она тихо, пригнувшись, пробежала по дороге в своих мягких сапожках; услышав, что Пенголод возвращается, спряталась, потом поспешила дальше.

Идриль корила себя за глупое любопытство. Но она говорила себе: может быть, несчастной матери Гилфанона, изуродованной пытками, обречённой на одиночество, нужно женское участие? Может быть, она всё-таки захочет поговорить с ней, Идриль, после того, как та по-доброму отнеслась к её сыну?

Но в её сердце были и гораздо более грустные и страшные мысли. Они вынуждены были вынашивать и рожать детей — звучало у неё в голове. Пленник, переживший подобное, должен ещё больше страшиться быть отвергнутым…

Идриль остановилась; из-за деревьев она увидела слабый отсвет костра и услышала голоса; она стала медленно, бочком, идти по тропинке туда, где был свет. Может быть, они заметили бы её приближение, если бы не были так взволнованы. Она увидела Пенлода, который продолжал прижимать к себе сына — и увидела со спины такую знакомую, столь же высокую фигуру, и услышала любимый голос, который уже не ожидала услышать.

Но первой её мыслью всё-таки было — «бедный Гилфанон, да ему хоть сквозь землю провалиться!».

Тургон выговаривал ему, как он обычно это делал — нудно, однообразно и тяжело:

—… Допустим, что твой кузен Пенголод оказался так расположен к тебе с первой встречи, что действительно хотел пообщаться с тобой как можно дольше, но всё же нельзя приучать себя злоупотреблять вниманием других, даже если речь идёт о твоих близких родственниках. Как правило, следует вежливо отказываться от подобных приглашений, тем более, что твой кузен, собственно, не является хозяином в доме, в который он тебя пригласил, и насколько я понимаю из твоего рассказа, госпожа Идриль отнюдь не распространяла свою любезность к тебе так далеко, чтобы пригласить тебя остаться на ночь и вообще чтобы задерживаться в её доме настолько…

— Отец! — закричала Идриль захлёбывающимся, сдавленным голосом и бросилась к нему. Тургон обернулся; она увидела его глаза, полные ужаса. Он на мгновение схватил её протянутые к нему руки, сжал их — и тут же развернулся и побежал прочь.

— Гилфанон, пожалуйста, успокой мать! — воскликнул Пенлод. Тот побежал вслед за Тургоном. Пенлод виновато развёл руками, глядя на Идриль.

— Прости… я не хотел… Я не должен был никому ничего говорить. Он не хотел, чтобы я что-то говорил. Я же не мог! Идриль?..

— Он ваш ребёнок, да? — спросила Идриль. — Твой и отца? Никакой другой матери ведь нет?

— Откуда ты… как? О чём ты?

— Пенлод, не надо! Только не надо обманывать. Я же слышала твои слова. И мне рассказали… Мне рассказал один из бывших пленных, что там такое делают…

Пенлод присел на лежащее на земле бревно.

— Хорошо, что ты догадалась… что ты уже знала… Я бы не вынес объяснять, — сказал он.

Идриль устроилась рядом с ним.

— Он… он один у вас? Тебя… тебя вынудили?..

— Не знаю, как тебе и сказать, Идриль. В общем… в общем, есть ещё дети от Маэглина.

— Дети? — тут она действительно пришла в ужас. — Дети? Сколько?.. Кто?

— Двое… они близнецы. Мальчики. Мы не могли взять их с собой. Пришлось их оставить. С ним. С их отцом.

Идриль молчала.

— Идриль… я понимаю, но с этим уже ничего не поделаешь… Это звучит ужасно, но Маэглин не такой уж плохой отец. Насколько я мог видеть.

Пенлод счёл, что про то, что близнецы, собственно, являются вновь появившимся на свет Эолом, лучше не рассказывать.

— Как вы вообще?.. Почему вы их оставили? — наконец выговорила она.

— Гортауру прислуживал один авари, который раньше был близким другом Эола. Ему стало стыдно за то, что Тур… Тургон вынужден так страдать из-за Эола; он решил помочь нам бежать. Он направил нас к своим друзьям, которые живут на землях Дориата.

— Но Гилфанона же вы смогли взять с собой! — воскликнула Идриль.

Пенлод не сразу понял, насколько для неё будет страшно думать о детях, которые находятся во власти Маэглина, иначе он всё-таки не стал бы говорить ей всю правду.

— Гилфанон… Гилфанон тогда ещё не родился, — сказал Пенлод и покраснел. — Идриль… он наш желанный ребёнок, зачатый в любви. Нас никто не заставлял. Можешь думать что угодно.

Идриль вздохнула и взяла его за руку.

— Я же всегда знала, как сильно ты любишь отца.

— Спасибо, — ответил Пенлод.

— Я… я могу надеяться с ним поговорить? — спросила Идриль. — Хоть раз.

— Я не знаю, Идриль: он боится, что вы с Туором или убьёте нас, или, во всяком случае, отберёте у нас Гилфанона, — сказал Пенлод.

Идриль в задумчивости несколько раз щёлкнула пальцами; Пенлоду всегда казалось странным, что она делала это точно так же, как её прабабушка Индис, которую дочь Тургона никогда не видела.

— Пенлод, я боюсь, что ты отчасти прав, — сказала она. — Многие из нас настороженно относятся к тем, кто бежал из плена. Но я не могу не верить отцу; я знаю, что никакие пытки не могли бы его сломить…

— Меня — да, — сказал Тургон. Он стоял поодаль, в тени, но Идриль видела его очертания, его, как и раньше, высоко поднятую голову. — Но я бы не вынес, если бы они стали делать что-то с тобой. С твоим ребёнком. С кем-то, кто мне дороже моего собственного тела, моей жизни, даже моей чести. Мне не пришлось проходить через это, Идриль. Не пришлось чувствовать, как рвётся моя душа. Не пришлось бросаться в бездну, откуда возврата, скорее всего, нет. Да, меня растоптали, обесчестили, меня свергли — во всех смыслах этого слова — но мне не пришлось топтать себя самому. Поэтому мне можно верить.

— Отец, ты ведь в любом случае не захочешь вернуться… — сказала Идриль. — Но может быть, ты сможешь побыть со мной хоть немного?.. Давай… давай я попрошу Кирдана разместить тебя в своей башне. Ты ведь доверяешь ему?

— Безусловно, — кивнул Тургон. — Если ты клянёшься соблюдать тайну — да. Когда сюда прибудут сыновья Феанора, мне лучше быть в Гаванях. Но мы должны отправить Гилфанона как можно дальше отсюда — туда, где он вырос. И ещё, Идриль: я слышал, что твой сын собирался отправиться в дальнее путешествие. Пусть он увезёт с собой Сильмарилл. Да и свою жену Эльвинг в придачу.