Loving Longest 2 (СИ)

На следующее утро Майтимо собрал свои вещи и уже седлал коня. Луиннетти о чём-то беседовала с Финдуилас; обе улыбались, почти смеялись.

И вдруг Майтимо как громом ударило. Как он мог это пропустить во время разговора с ней?

Он подбежал к Луиннетти и сказал:

— Можно тебя на пару слов?

— Конечно, Майтимо.

Он отвёл её в сторону.

— Луиннетти, ты вчера… ты вчера… когда ты рассказывала про дом Финарфина, ты сказала — жена Маглора. Какая жена?! Кто это? Он же не женат, у него и невесты никогда не было…

Луиннетти пожала плечами.

— Ну ты же сам сказал, что он не женат, значит и жены у него нет никакой, разве не так? — ответила она.

— Но ты же сказала…

— Как я могла сказать, что у него есть жена, раз ты, его брат, говоришь, что её нет? Тебе, наверное, лучше знать? — сказала Луиннетти.

Майтимо начал уже думать, что ему это приснилось. Он развёл руками и отошёл.

— Ты быстро подружилась с Финдуилас, — заметил Маэдрос. Он и Луиннетти ехали рядом во главе отряда.

— Да, — ответила она. — Просто… понимаешь, я очень любила Ородрета, когда он был маленьким. Самый милый ребёнок на свете, — она грустно улыбнулась. — Мне жаль, что я не могла быть на месте Куруфинвэ, когда он жил в Нарготронде.

— Но как ты узнала столько о Нарготронде? И про… — Маэдрос с самого начала хотел задать этот вопрос, но не успел договорить. Луиннетти ответила:

— Гвайрен мне всё рассказал, — она кивнула на Гвайрена, который ехал верхом между Карантиром и Амродом; его руки на всякий случай всё-таки привязали к седлу. Карантир что-то дружелюбно говорил ему; Амрод смотрел недоверчиво. — Ну если не всё, то очень многое. Он точно там жил и знал Финрода, это правда.

— Тебя долго готовили? — Маэдрос в этом не сомневался, но всё-таки спросил.

— Долго, — кивнула Луиннетти. — Но я всё запомнила. То есть если я чего-то не знала, то потому, что не знали они, а не потому, что я забыла. И вот так всё — в один день…

— Ну хорошо — Нарготронд, — согласился Маэдрос. — Но откуда тебе известно про всё остальное? Про Тирион, про наш дом… Неужели брат тебе рассказывал и про мой шкафчик в Форменосе, и про занавески в детской спальне в нашем доме? Не мог же тебе об этом рассказать этот Гватрен — или Гвайрен?

— Гватрен, конечно, не один меня учил, если честно, — сказала Луиннетти, — но это не так уж важно. Понимаешь, Майтимо, я сама не знаю, от кого и когда точно были получены все эти сведения.

— Как это?

— Ты же слышал, как погиб Финрод Фелагунд: Саурон не узнал его, хотя подозревал, что он — важное лицо среди нолдор, и Финрод погиб случайно, — стала рассказывать Луиннетти. — Саурон не получил от этого никакой выгоды. Почему так произошло, понятно: ведь Саурон до Битвы Внезапного пламени почти не покидал Ангбанд. Мелькор его не очень-то отпускал от себя, и о нолдор он знал немного. И вот после этого происшествия Саурон решил сделать всё, чтобы такое не повторялось. Он завёл картотеку на всех знатных или чем-то замечательных нолдор: короли, их ближайшие приближённые, учёные, певцы… Причём он собирал материалы не только о живых, но и о мёртвых: о них могли найтись сведения, с помощью которых можно было влиять на оставшихся в живых родичей. Кроме того, умерший же может возродиться — вот, как Финдуилас.

— Да, — подтвердила подъехавшая к ним Финдуилас, — это всё так. Меня держали несколько лет в Ангбанде и расспрашивали именно для этой картотеки, причём в основном о тех, кого уже не было — просто Майрон хотел, чтобы картотека была полной. Он мне, знаешь ли, гордо так сказал, что если в ходе и после Битвы Внезапного пламени и Битвы Бессчётных слёз он наделал много ошибок, то при взятии Нарготронда моя гибель (а не плен) стала практически единственной оплошностью, а во время нападения сыновей Феанора на Дориат и при взятии Гондолина практически всё прошло так, как он хотел. Если Майрон тогда просто так поубивал всех друзей Финрода, то теперь у него про каждого целый том: имена родителей, место рождения, где учился и что любил на завтрак.

Майтимо нервно засмеялся.

— Это что ж, если бы я сейчас попал в плен, то меня бы пытали не чтобы узнать секреты отцовских сплавов, а чтобы я сказал, ел ли отец на завтрак кашу с маслом?

— Ты зря смеёшься, — сказала Луиннетти, — Майрон говорит, что пришёл к выводу, что для того, чтобы управлять разумными существами, знания о них самих и их отношениях гораздо важнее, чем знания о вещах. Так что да, все пленные должны были давать сведения для картотеки, — иногда сами не понимая, насколько это важно.

— То есть тебе оставалось просто выучить все эти записи наизусть? — поражённый Маэдрос вспомнил слова Саурона: «Я правлю Средиземьем — ты этого не заметил?». Он не знал, насколько действительно может быть всеведущим Мелькор, но в любом случае Саурон, хотя и не был одним из Валар, практически достиг той же степени могущества с помощью разума и знаний.

— Да, конечно. С моим мужем Куруфинвэ это было нелегко, — сказала Луиннетти, — потому что он долго прожил, много знал, — в том числе язык гномов, будь он проклят, — с ним много всего случилось и у него много братьев и других родичей. После того, как я всё выучила про Куруфинвэ, изображать, например, тебя, Финдуилас, с помощью этих записей я могла бы через два-три дня.

— Мне сказали, что один эльф стал прислужником Майрона, поставив условие, что он никогда не даст никаких сведений для картотеки… — заметила Финдуилас, но Маэдрос уже не слушал.

«Саурон потратил много месяцев, обучая Луиннетти, задействовав и свою картотеку, и знания своих помощников, — подумал Маэдрос. — Значит, я был прав — письмо действительно имеет ценность сейчас».

Он задумался, и прослушал, как Луиннетти, Финдуилас и присоединившийся к ним Аракано заговорили о другом.

-…Хотел увидеть Средиземье, пока мы шли, — сказал Аракано. — Знаете, я так хотел добраться до него, и не так, как обычно идут путешественники — лес, река, тропки там, поляны; это всё как-то бессмысленно, вроде как в толпе толкаешься, и каждого спрашиваешь «как тебя зовут» — всё равно не запомнить. Хотел подняться на самую-самую высокую гору или даже полететь на спине орла, чтобы увидеть всё сразу. Нельо, помнишь ту огромную карту Валинора, мозаику на площади, которую можно было увидеть с вершины Миндон Эльдалиэва в Тирионе?

— Я вот видел эту землю со спины орла, — вздохнул Майтимо, имея в виду своё чудесное спасение из плена. — Если вспомнить сейчас, то это было прекрасно. А тогда, честно говоря, я чувствовал лишь отвращение к месту, где я оказался.

— Ну вот, — вздохнул Аракано, — теперь мне придётся придумать что-то новое. Мы говорили про совсем-совсем неосуществимые желания. А у тебя такое есть, Нельо?

Майтимо грустно улыбнулся. Аракано отдёрнулся; он подумал, что своими словами неосторожно напомнил ему о своём брате, о Финдекано, которого Майтимо (он это знал) так сильно любил. Но Майтимо заговорил совсем о другом.

— Мне легко ответить на этот вопрос, — сказал он с неожиданной для самого себя откровенностью. — Я всегда знал, что моё желание заведомо неосуществимо, и всегда хотел этого больше всего на свете. — Он оглянулся на братьев — Маглора, Карантира, и Амрода, которые были шагах в десяти от них и вряд ли могли услышать его слова.

— Мы никому не скажем, — Луиннетти ласково, по-сестрински коснулась его левой руки, погладила по пальцам.

— Я всегда хотел превратиться в своего деда Финвэ. Мне всегда было как-то неловко, что я совсем не похож на него — и за себя, и за отца, — но я хотел этого не поэтому. Мне всегда хотелось подойти к отцу, обнять его и сказать: «сынок, я люблю тебя, для меня существуешь только ты, ты моё самое любимое дитя». Прости меня, Аракано, но я знаю — мой отец так хотел бы это услышать! Финголфин не обиделся бы, я знаю. Ему самому стало бы легче, если бы он почувствовал, что Феанор абсолютно счастлив. Отец всегда обжигал Финголфина своей болью и гневом.