Loving Longest 2 (СИ)

— Они волки! Мой отец — волк! Мы — волки! — со слезами на глазах и потрясая копьём, кричал воин, к которому волк подбегал проститься.

— Король-Чародей! — завопила ликующе Зайрет.

— Наш Король-Чародей! — отзывались люди — и истерлинги, и халадины.

Одушевлённые Белемиром волки, воя и скуля, бросились на Келегорма.

Келегорм понимал язык зверей, и то, что скулили и выли они ему — было страшным, безумным, бессмысленным набором «слов», лишённым всякой последовательности и логики (которой у настоящих животных, как он знал, в избытке). Это было всё равно, как если бы в человека вселилась душа волка или пса, и это существо пыталось бы что-то сказать, используя человеческий язык и глотку, складывая случайные, абсурдные обрывки фраз и сочетания звуков. Это было так жутко, что Келегорм на мгновение застыл.

Звери вцепились в глотку коню, тот, захлёбываясь, заржал последний раз и рухнул. Келегорм вылез из-под тяжелого тела, мимоходом отметив, что кость в правой ноге хрустнула — ещё один перелом. Но сила Мелькора продолжала держать его.

И-за спин людей он увидел Андвира — Андвира, которого он знал, как бывшего слугу Гортаура.

— Ты, предатель! — закричал он. — Иди, бейся со мной!

— Я никого не предавал, — ответил Андвир. — Ты дал клятву ради своего отца Феанора, а теперь ты предал отца и братьев.

— Я убью тебя! — сказал Келегорм. — Даже если твой чародей спасёт твою душу, я убью тебя в любом теле, слышишь?!

— Сначала убей меня в этом, — презрительно ответил Андвир.

И люди, и люди-волки отступили; но когда Келегорм скрестил мечи с Андвиром, его, Келегорма, дружина — орки и служившие Мелькору эльфы — бросились на людей.

Вокруг них двоих всё равно оставался незримый круг. Келегорм был уверен, что сразит человека через несколько мгновений: в конце концов, у него было полтысячелетия боевого опыта, и нечеловеческие силы. Но буквально через десяток ударов он понял, что противник знает то же, что и он, может ответить на любое его движение, разгадать любую хитрость. Он был хитёр, безжалостен и одновременно точен. Келегорм начал думать, что знает эти приёмы, знает эту манеру, эти последовательности движений: ему не хотелось это признавать, но сражаться так мог только нолдо.

Он сам не понял, как растянулся на земле, как противник ухитрился обманным движением сбить его с ног. Андвир поставил сапог ему на грудь и прижал ему к горлу меч. Краем глаза Келегорм увидел, что его отряд полностью разбит.

— Я мог бы убить тебя, — сказал Андвир. — Я должен, но я… Возвращайся к своему господину, Келегорм.

Келегорм увидел, как тот уходит, что-то говорит Белемиру и Зайрет.

Боль накатывала волнами; позвоночник от падения и последнего удара снова будто рассыпался на куски, и лишь рука Мелькора, державшая его тело за незримые нити, помогла встать.

Пошатываясь, Келегорм побрёл по дороге на север.

Когда, по его расчётам, его потеряли из виду, он побежал в лес. Он видел, что туда пошёл и Андвир, и он понял, что тот возвращается, так же, как и он, возвращается в Ангбанд к своему хозяину — только к другому.

Келегорм быстро шёл по лесу, настороженно слушая птиц и животных. Перепуганная синица подсказала ему, в каком направлении искать Андвира. Потом он услышал писк и ворчание: это была лиса с лисятами в норе.

— Человек прошёл, человек прошёл!

— Человек уже прошёл, можно мы выйдем?

— Странный человек, — прощебетала лиса тихим голоском, каким лисы разговаривают с своими сородичами, — странный человек, странный. Вид человека, пахнет, как человек, а шаги, как у квенди. Идёт, как квенди. Непонятно идёт. Не выходим пока.

Келегорм полностью разделял недоумение лисы. Он не понимал, что происходит. Но выбора не было.

Он увидел через ветки и листву спину Андвира, его зелёный плащ, и, бесшумно приблизившись, вонзил в его спину кинжал по самую рукоятку. И, задержав дыхание, не глядя, он бросился прочь.

Ему было невыносимо больно, причём не только физически. Он боялся, что раненый успеет что-нибудь ему сказать. Келегорм не хотел знать, что на самом деле представляет собой Андвир.

— Тар-Майрон, у меня плохие новости насчёт… Андвира, — сказал Натрон.

— Плевать на Андвира: люди ушли? — спросил тот.

— Да, там никого не осталось; Келегорм нанёс Андвиру смертельную рану, но бой с эдайн он и его отряд проиграли полностью, — сказал Натрон. — Андвир умирает. Он внизу, в лаборатории. В сундуке, кроме сокровищ, были документы. Вот они. Андвир говорит, что хотел что-то ещё тебе сказать…

— Отлично! Я этого ждал. Насчёт Андвира — так даже лучше; людям лучше верить в мёртвого благородного князя-спасителя, а духу несчастного поруганного эльфийского юноши, — в голосе Саурона была нескрываемая ирония, — давно пора в чертоги Вефантура. Я уже узнал от него всё, что хотел. Но я сейчас спущусь.

— Вот, — проворчал Маэглин, — несчастного, поруганного… меня что-то никто не пожалел, как будто я и не нолдо. Нет, конечно, отец у меня авари, но он ведь принадлежал ко Второму роду, так что если бы отправился в Аман, то был бы нолдо…

— А чего тебя жалеть, — рассмеялся Саурон, — как будто тебя кто-то насиловал!

— Как будто нет, — буркнул Маэглин ещё более неразборчиво.

— Да ладно, Маэглин, — отмахнулся Саурон, — ты о чём? Кому ты нужен?

— Послушай, — сказал Гватрен, и в его голосе не слышалось обычного презрения, — что с тобой случилось? Это было во время штурма города? Кто тебя обидел?

— Да ладно, вам же всё равно, — сказал Маэглин и попытался покинуть комнату.

— Подожди, Ломион, — Гватрен положил руку ему на плечо и удержал. — Что случилось?

Маэглин исподлобья посмотрел на Гватрена, потом прикусил губу, глянул на Саурона и ответил:

— Что теперь говорить… На свадьбе Идриль это было. Я сильно напился. Было уже темно, только светила луна. Я его не видел почти. Только знаю, что это не Туор, он уже ушёл с ней в спальню. Да он это и не мог быть. У людей такой силы нет. Он… он был явно квенди, намного старше меня и сильнее, я вообще шевельнуться не мог, чуть не задохнулся. Вот.

— Ты поэтому так возненавидел дядю? Думаешь, это он? — спросил Гватрен.

— Не знаю… — Маэглин беспомощно оглянулся, как будто ища поддержки у Саурона; потом он ответил, обращаясь к Гватрену: — Я бы с ним и не против, может, дядя Тургон заскучал тут один, я же люблю его… но вот так вот… Всем всё равно… потом никто не подошёл ко мне… я думал, меня или выгонят совсем из города за такое… или накажут того, кто это сделал… А они так, будто ничего и не было. Я долго ждал…

— Почему ты хотя бы не спросил Тургона, он ли это был? — сказал Саурон.

— Стыдно как-то… — ответил Маэглин. — Маме я бы всё сказал… Вдруг это был не Тургон, тогда бы он обо мне плохо подумал…

— Но здесь же ты мог его спросить? Ведь наверняка ты, когда его насиловал, говорил ему — вот мол, попробуй сам то, что сделал со мной, разве нет? — настойчиво спросил Саурон. — Ты же его спросил?

— Да нет… ну я же говорю, я не хотел, чтобы он обо мне плохо думал, ну в смысле думал, что я раньше этим занимался… ну в смысле занимался этим сам в Гондолине, а не после того, как я стал служить Владыке… — Маэглин развёл руками.

— Минуточку, Маэглин, можно ещё раз? Ты насиловал и избивал Тургона, сделал ему ребёнка и при этом постеснялся его спросить, не насиловал ли он тебя, чтобы он не подумал о тебе плохо? — Саурону казалось, что он уже привык к Маэглину, но внуку Финголфина всё-таки удалось снова его удивить.

— Ну да, конечно, — ответил Маэглин.

— Гватрен, я пошёл, — сказал Саурон. — Поговори с ним, что ли, узнай ещё какие-нибудь подробности. Хотя ты знаешь, Маэглин, я сейчас несколько изменил о тебе своё мнение: ты ведь у нас очень даже себе на уме.

— А ты только сейчас заметил, Майрон? — насмешливо спросил Гватрен.

Кроме Келегорма, до Ангбанда удалось добраться только трём эльфам из его отряда.