Портреты Пером (СИ)

– Ну, валяй, возьми меня в кустах, похотливая зверюга, – выдохнул хрипло, утрированно имитируя развратный полустонущий голос не обременённой моралью дамочки. – Изнасилуй, уложив жопой в этих колючках, милый! Я не смогу без тебя жить!

Подействовало. Крыс подпрыгнул на нём, как кот, на которого неожиданно водой попрыскали, плюхнулся на задницу и… моргнул.

– Ты блин… чего? – Охрипло.

Арсений приподнялся в кустах и заржал.

– А ты бы видел свою рожу в этот момент! Я не видел, но представляю очень ярко!

– Да иди ты… – Уже почти обиженно, – пидор. Стоеросовый. Я с ним серьёзно…

– А я тоже серьёзно! – взвыл Перо, протягивая к нему руки. – Своих слов назад не беру… – и, понизив голос, ласково проворковал: – Милый. Тебе же так не хватало моего внимания… надо было сразу понять. Иди сюда, поглажу.

Судя по хрусту веток, Джек отполз назад. Через секунду над ними как молот рока нависла тень.

– Вы что тут делаете? – Спокойный голос Джима.

– Предаёмся разврату, – отрапортовал Арсений. – Всё согласно инструкции по здоровому образу жизни. В час ноль-ноль жёсткий трах в кустиках, в час пятнадцать мирный сон с сопением в подушечку и снами о розовых пони. Джек, не забудь почистить зубы в промежутке.

– Понятно. – Тень Джима кивнула. – Вазелин нужен?

– Уже… ох… – Вздох вырвался непроизвольно, при попытке встать и опереться ладонью, которую тут же резануло дикой болью. – Поздно. Народ, помогите жертве маньячных репрессий подняться из куста. А то так и заночую тут.

– Два идиота.

Беззлобно пробурчав, Джим ухватил его за запястье, помогая подняться. Потом протянул руку к Джеку, но тот, косясь на них как-то странно, забубнил, что он сам может, и так, переваливаясь, выбрался из кустов самостоятельно.

Арсений поднялся, тихо посмеиваясь, принялся выбирать листики и веточки из всклокоченных волос.

– Да не, хорошо получилось. Мне даже понравилось.

Джек при этом переминался с ноги на ногу примерно шагах в пяти от них. Вроде сказать что-то собирался, но потом передёрнул плечами и отошёл подальше, в тень.

– А ну не заныкивайся туда! – позвал его Арсений. – Давай сразу, что собирался. Заяви, так сказать, миру и общественности.

Из тени его негромко послали в далёкое пешее путешествие. Зато теперь насторожился Джим. Ночью выражение лица не особенно видно, а поза – вопросительная. И руки на груди скрестил, и голову чуть склонил набок.

– Арсений, что у вас?

– Да так, младшенький твой собирался раскрыть секрет своего хмурого лика, – Внутри опять начала просыпаться весёлая злость. – Заодно и снять всякие сомнения, правда, Джек? Ну, чего ждёшь? Прекрасный шанс в лицо сказать брату, что о нём думаешь. Мне же не постеснялся.

Снова невнятный голос из темноты. Не особенно ясно, что именно говорит, но точно ругательное.

– Ну, раз ты мнёшься, скажу сам. Он решил, что мы его с тобой, Джим, считаем балластом и решили радостно сбыть куда подальше, чтобы заняться без помех любовными утехами на белых простынях, в перерывах кушая персики, попивая вино и высмеивая никому ненужного никчёмного полуслепого бедолагу. Сердце кровью обливается, чес-слово.

– Безусловно. Вокруг же одни только белые простыни да персики… и… заняться больше нечем…

Джима явно проняло – ответил заторможенно. Джек же как будто скукожился там в своём уголке. Уже потом, не выдержав паузы, дёрнулся будто и зашагал обратно, к навесу.

– Джим, говори с ним, – Арсений почесал лоб тыльной стороной ладони. – Меня он не слушает. А если щас упустить, опять залезет в свой колодец.

– Да тут… врезать только… слова не проймут, мне кажется…

Джим обернулся в сторону уходящего сгорбленного Джека. Кивнул.

– Ладно. Ты тогда спи иди, я тебе завтра руки обработаю. Мы подежурим.

– Я у костра посижу ещё, подсохну. А то из кустов этих весь… А, – Арсений махнул рукой и пошёл к светлеющему пятну костровища. Погреться и впрямь не мешало.

Младший был хмур, молчалив. По крайней мере, когда Джим позвал его дежурить, долго смотрел и не двигался. Но не отказался.

Стоя в темноте, поодаль от костра, смотря на затянутое тучами небо, Джим снова ощущал желание закурить. Бывает же так – один раз лишь попробовал, не понравилось, а хочется.

Джек стоял рядом. Руки в карманы, голова к небу.

Молчал.

Необычно для него – в такой ситуации молчать.

– Я не буду промывать тебе мозги и читать нотации, – произносит Джим спокойно, наблюдая за тем, как на самом краю горизонта тучи истончаются, открывая чернеющие провалы неба.

Младший слегка пожимает плечами.

– Отлично.

– Но что с тобой происходит, мне интересно. Обещаю не занудствовать.

Он вздохнул и поёжился. Опустил голову, сильно щурясь в сторону костра. У огня собралась небольшая группка желающих погреться. Кто-то – тёмным силуэтом – поставил на огонь котелок.

– Я уже понял, что был неправ. Арсень не зря орал. Так что забей.

– Пусть так, но я до сих пор не знаю, в чём ты был неправ…

Джим втягивает в себя холодный воздух. Это летний холод, мягкий, совсем не похожий на пронизывающий мороз Сида. Выдыхает наружу еле видимое облачко пара.

Надо же, я буду жить

Не успел к мысли о смерти привыкнуть, как на тебе

– Может, лучше не будем? – осведомляется младший. – Подожди.

Он уходит к костру. Возвращается минут через пять с двумя чашками чая. Подаёт одну Джиму.

– А то холодно, – тихо.

– Спасибо.

К холоду в лёгких, контрастом, присоединяется тепло в ладонях.

Джим делает глоток.

– Не будем, – соглашается. – Я же обещал не занудствовать.

– Вот уж точно… – не пойми к чему соглашается Джек. Держит кружку в обеих ладонях. В темноту поднимается пар. – Придумал уже, что будешь делать, если выйдем отсюда?

– Ну… государство же должно нам какие-то компенсации выплатить, да? – Втянуть в себя пар чая. Немного жаль отпускать ласковый холод летней ночи, но так, кажется, нужно. – Найду себе хорошую работу, параллельно, как всегда мечтал, буду учиться. А по тому врачебному опыту, который я тут приобрёл, можно несколько хороших трудов написать.

Младший кивнул.

– Хорошо.

И зашвыркал чаем. Джиму лишь оставалось сделать то же. Правда, когда кружка наполовину опустела, а облака на горизонте так истончились, что стали пропускать мерцающий свет звёзд, тихо признался:

– Мне страшно выходить, младший. И думать об этом страшно.

– Разберёмся, – он махнул свободной от кружки рукой. – Да и Стабле сначала по каске настучать надо. А у нас не очень-то пока получается.

– А, там тоже какие-то эзотерические сложности, в которых я не смыслю… – Джим качает головой, плотнее обхватывая кружку. – Я просто буду делать то, что умею. Лечить. Помогать обеспечивать тыл. Это ваша компания грудью на амбразуру лезет.

– Работа у нас такая, Джимми, – Джек неожиданно легко салютует ему кружкой. Хмурится и заглядывает в чашку. – Стынет на раз-два… Надо Арсеня выловить и вытрясти термос, а то до утра тут без горячего чая стоять…

– Тогда давай поближе к кустам переместимся, что ли… А то ещё и бегать туда каждые полчаса.

– Да вон, к лавке. А я за термосом тогда.

Джек переадресовывает ему свою кружку и идёт к навесу, засунув руки в карманы джинсов. На ходу он слегка сутулится и смотрит в землю.

Арсений сходил до Энди: он сидел с краю навеса, возле спящих вповалку людей, и опять что-то писал при свете фонарика. А у Пера перед ним должок.

– Профессор, – позвал негромко, присаживаясь на корточки у скамейки, – проклятие… Ад. Он не различает реальные объекты, и те, что нарисованы. Если поверить в то, что рисуемый объект… реален. Вложить в него достаточно… – попытался показать руками, – веры в материальность. Такое моё наблюдение.

Энди внимательно уставился на него и сквозь очки.

– Значит ли это, – загнусавил в своей обычной манере, – что любое произведение искусства…

– Совершенно верно.

Профессор кивнул.