Портреты Пером (СИ)

– Благодарю вас, молодой человек. Сведения необычайно интересные… Я упомяну, что это вы, да…

И застрочил что-то с бешеной скоростью в свою тетрадку.

Арсений улыбнулся, поднимаясь.

Вернулся к костру, где к этому времени остался один Джим-подпольщик, решивший нести добровольную вахту у огня.

– Чай?

Перо не стал отказываться. Его второй день тошнило от любой еды, но чай-то... святое. Нортон зачерпнул отвара из котелка и протянул ему.

Арсений разглядывал его искоса.

Загадка века… Вот уж точно.

Джим-подпольщик тоже потягивал чай и ёжился в своём дождевике. Обычный человек. Кудрявые волосы взлохмачены, немытые, щетина недельной давности минимум. Смотрит куда-то в костёр, и в слабом свете видно – ресницы длинные и тёмные. Сидит, слегка ссутулившись, баюкает в ладонях чашку. Бинты намотаны кое-как, на правой руке так и вовсе развязался. А поди ж ты, даже так в нём есть… что-то сильное, спокойное… величие, мать его.

Арсений по привычке фотографа выделяет все эти детали, в воображении поворачивает кадр так и этак, по расположению света, чтобы суметь уловить вот это самое, к чему слова не подбираются.

Подпольщик ловит его внимательный взгляд и чуть ухмыляется.

– Интересно? – он издаёт странный звук, вроде кашля или смешка. – Ты ж любопытный.

– Я Перо. Бывший журналюга и фотограф, – поясняет свой интерес Арсений. – Что ты был на войне, знаю. Мне интересней, откуда такой кулинарный талантище.

Джим заглядывает в кружку, обнаруживает, что там закончился чай, и наклоняется зачерпнуть ещё.

– Тебе надо?

– Не, этот не допил.

– Ну… – Новая порция чая греет его перебинтованные ладони. – Война тебе точно не интересна. И мне. Так что не о ней. А после войны… Пустота. Я всегда думал, что стрелять так, как я могу – талант. Я был наёмником, элитой. Поручали задания, за которые остальные бы не взялись. Талант же грех зарывать в землю. Оказалось, проклятие. Сколько трупов на моей совести – считать не возьмусь. А убийство, Перо, человека раздваивает.

– Вот уж точно, – тихо проговорил Арсений, вспоминая, что чувствовал после своего. Иначе, как «раздвоением», это назвать сложно.

– Не у всех, – продолжал подпольщик. – Каким и легко даётся. А меня раскололо. Будто я, а будто и нет. Со стороны на себя смотрю и ничего не могу увидеть. Нет меня. Решил завязывать со своей военной карьерой. К псам её. Вернулся в Лондон… у меня тут от матери квартирка осталась. Что я умею, кроме как стрелять? Что делать? Вондылялся полгода, чуть не запил. Потом вдруг подумалось: строят же люди дома на пустырях. Пожар был, да, но возвращаются, тащат материалы, копают фундамент. И новый возводят. Может, лучше даже. Вот я и стал строить, как получалось. Много не требовал от себя. В газете о кулинарных курсах вычитал, недалеко от дома. Было всё равно, что делать, а тут… занятие мирное. Вот и… дальше – больше…

Арсений сам зачерпнул чаю, чтобы не отвлекать. Нортон рассказывал спокойно, неторопливо. Не забывал и про чай.

– Через два года уже устроился в хорошем ресторане, даже зарабатывал неплохо. Выше не лез, работал себе потихоньку. Понял, что дом-то уже и возвёл, для себя незаметно. Новый человек. Мне посетители благодарности передают – и больше ничего и не надо. Хорошо. На выходных к сестре съездить, её и племянников порадовать чем вкусным. Она со мной знаться не хотела, когда в наёмники пошёл. А тут… Работа, отношения с семьёй нормальные, жизнь не бессмысленная. Никаких убийств. И вот тут-то, как всё утряслось совсем, перед новым тысячелетием, за шесть дней ровно, меня и накрыл Кукловод.

Он обернулся на навес. Арсений тоже. Вышеупомянутый маньяк работал.

– Думал, дом не устоит, а он устоял. Ещё во многом благодаря Дженни. Когда её в январе Кукловод в особняк притащил… У некоторых людей внутренняя сила есть. Не только для себя, для других. Она такая. А когда на неё смотришь…

Джим улыбался. Арсений кивнул. Да, тут и без слов всё понятно.

– Вот и вся история. Нечего рассказывать. Сейчас из дома своего пришлось выйти, туда, на пустоту. Но как всё закончится – я в него вернусь и буду жить там с ней. Это самое важное – построить правильный дом.

Нортон выплеснул остатки чая в траву и поставил кружку в стопку других, у котелка. Носком ботинка подтолкнул выкатившийся крупный уголёк обратно к дотлевающему костру.

– Ты бы спать шёл, Перо. А то дело к рассвету. Тоже скоро пойду, как тепло от костра перестанет идти.

– Может и неплохой совет… – Арсений взглядом нашёл Файрвудов. Стояли себе у двери, о чём-то разговаривали. Вроде не ругались. – Спасибо за историю.

Джим-подпольщик кивнул и сильнее закутался в свой дождевик.

– Да не за что, чего... – И непоследовательно добавил: – Всегда перед рассветом мёрзну.

Элис – красное.

Она лежит на кровати, лениво поигрывая ножом. Тем самым, каким резала японку. На лезвии ещё остались следы засохшей крови. Элис водит по ним пальцем.

Улыбается задумчиво. Алое бальное платье – в последнюю свою вылазку в город добыл для неё – всё не помещается на кровать, складками опускается на пол. Ворохи алой ткани. Взрывы алой ткани. Куски алой ткани.

Когда-нибудь весь особняк оденется в алое.

А пока она пожелала увидеть, как будет мучиться Перо.

Лишить его сестры.

Лишить доктора.

Джека и не надо толкать в пропасть – достаточно было дать ему задание на сбор микрофона. О, Элис была довольна. Она смеялась, глядя, как убивается полуслепой калека, пытаясь в тёмных комнатах отыскать крохотные детальки. Как раздирает руки о шипы, молча, молча, гордо, напитывая бинты кровью безо всякой надежды.

Ломается.

Кажется, они могли слышать треск, с которым воля младшего Файрвуда переломилась пополам.

– Пусть живёт, – сказала Элис, откидываясь в кресле. – С него больше нечего взять.

И они оставили малыша Джека в живых. Ни Перо, ни Джим пока не догадались, что случилось.

Впрочем, Перо уже сходит сума – изрисовывает стены какими-то пятнами и линиями и ломает об них пальцы…

Трикстер улыбается. В комнате полумрак. Надо поглядывать на мониторы – куклы нуждаются в присмотре; а так он сидит на полу, скрестив ноги, и крутит бумажные розы.

– Так, лепестки вырезал… – он бросает взгляд на раскрытую книгу. Книга раньше принадлежала Уоллис, поделки из подручных материалов. То, что нужно, нашлась статья об изготовлении бумажных цветов. – Теперь всё надо надрезать…

Обрезки красной бумаги падают из-под ножниц на пол. Куча лепестков.

Музыка сюда почти не доносится, так, слабым отголоском. Прослушку они отключили. На центральном мониторе внутренний двор. Куклы вяло шевелятся под брезентом. Но даже там музыка должна взрывать им мозги.

Это пока не максимум громкости.

На тумбочке стынет чай; Элис иногда становится скучно, она тянется за чашкой и с ней подсаживается к мониторам. Доливает из чайника. Постукивает по клавишам пальцами, наблюдая за сменой картинок.

А хорошо, что электричество они берут от генераторов; в доме третий день нет доступа к интернету, и мало ли, вдруг и свет бы отключили. Фолл все очень хорошо устроил…

Элис прошуршала к монитору, плюхнулась в кресло. Палец щёлкнул по клавише.

Трикстер закрутил из проволоки стебель первой розы, обмотал толстой зелёной ниткой. Удерживая поделку на весу, чтобы не помять лепестки, потянулся к своей кружке. Чай остыл, кружка возвращается на пол. Не суть.

– Как думаешь, тридцати штук хватит? – спросил у Элис, демонстрируя полученный цветок. – Ему нужен большой букет, как-никак. По числу прожитых лет.

Она смотрит, и по намазанным алым губам взрезом проскальзывает улыбка.

– По числу лет? Хорошо придумано. Мне нравится.

– Да вот и лепесточков как раз нужное количество заготовлено. – Первая роза отправляется в подготовленное ведёрко. Ну не в вазу ж ставить их, в самом-то деле. Пальцы принимаются за сбор второй. Теперь подсказка из книги не нужна, он уловил принцип. – А остальное уж есть.