Портреты Пером (СИ)

Тень опускает его руку.

– Сволочь…

Он не помнит себя. Отбегает, врезается в стену раз за разом пытаясь вышибить ненавистную дверь.

Это смерть ты не сможешь поговорить не сможешь быть рядом

Всё уже завершилось закончилось

Уже всё

Это просто остывающий труп

– Нет!.. – сдавленным полувскриком-полувсхлипом, от очередного удара о стенку он падает на пол, но карябает извёстку пальцами, сдирая ногти до крови, бьёт по ней ладонями, пинает, орёт от боли, сжимает кулаки и лупит неподвижный камень. – Ничего не поздно… дай мне его увидеть! Дай… мне… увидеть…

Ад хрипит позади. Ад доволен. Ад жрёт его боль и не давится, Ад развратно лижет со стены краски, Ад выпивает застывающую кровь из вен мёртвого Джеймса Файрвуда, Ад заживо прогрызает вены ещё живого Пера, сжавшегося в комок на полу, у подножия рисунка. Он хрипит от алчности и захлёбывается слюнями, он чавкает, хлюпает и стонет, втягивая в себя боль.

Багрянец откатывается, уступая место серости.

После приходит пустота. Холодно.

Арсений, сотрясаясь и стуча зубами, смотрит в стену со следами краски и своей крови. Он видит хаос пятен. Рисунка нет. Он рисовал одни ломаные линии. Безумен.

Потом сквозь них медленно проступают…

– Хватит, ты себя убьёшь так. Думаешь, ад такой умный? – К его лбу прижимается ледяная ладошка. – Ты его уже обманул, накормил несуществующей смертью. Ну, вставай! Вставай и иди, хватит валяться!

– И вправду… – Перо растягивает губы в ухмылке. Призрак, кто бы он ни был, уже исчезает.

Моя сестра немного ошибалась

Тупой, верно сказано. А Перо ещё тупее, раз до сих пор не сложил два плюс два. Ад не видит разницы между портретом Кукловода и Кукловодом, воплощая в реальность одного через другое. Он не видел разницы между мёртвыми марионетками на картине и живыми людьми. Между умирающим в реальности и рисунком, который изображает смерть. Если вложить в это достаточно себя. Если поверить в то, что смерть состоялась. Если написать её портрет… Пером.

Арсений медленно поднимается на четвереньки. В огромных окнах полосками светлеет серое дождливое небо. Трясёт. Ещё костяшки разбиты, да.

– Я обманул тебя. Обставил. Адская блядоёбина, выкуси! – орёт в серый потолок. Напрягаются жилы на горле, его больно, надорванное предыдущими воплями. Перо протягивает руку, скрючивая все пальцы, кроме среднего. – Имей себя сама в свои провалы, сука! Вот тебе вместо моего Джима, на, подавись!..

Он валится на спину с чувством полного изнеможения, но тут что-то происходит со слухом, до этого не воспринимавшим реальность. На него обрушивается жуткий грохот.

Прислушавшись (не без тошноты), Перо различает в нём музыку. Она грохочет, кажется, со всех сторон, взрывая барабанные перепонки. Среди безумного грохота через некоторое время начинает угадываться мелодия.

Перо перестаёт страдать сопливой истерикой, перекатывается на живот, упираясь ладонями в пол, и вслушивается, хмурясь.

Он не спец, но, кажется, что-то из Бетховена. И, кажется, из динамиков, потому как хрипит нещадно.

Трикстер опять что-то вычудил.

Джек с Кукловодом закончили «расчищать» жучки около семи утра, когда по особняку уже начали шататься обитатели. Удивительно, но если молчать и делать дело, даже с этим маньяком можно было неплохо провести время. Он хотя бы не скрывал, что ему на крыса большим счётом плевать. Не строил из себя добренького-заботливого, не спрашивал о раненых руках.

Не то что… эти двое

Уже упахавшийся, Джек поднялся в спальню, сгрыз сухарь с кружкой остывшего чая. В комнате было душно, пахло телами тех, кто провёл тут всю ночь, и травами. Оставалось созерцать пятна. Шкаф, стол, подушки... Всё по памяти, всё угадывается.

Сереет простынями пустующая постель Райана.

Где там брат, интересно? Серенады поёт своему великолепному экстрасенсу?

Когда тусклый свет, пробивающийся через заколоченное окно (Кукловод сказал, отдохнут и расчищать будут) начал прорисовывать в пятнах силуэты, Джек отставил кружку и принялся устраиваться спать на ближайшем матрасе. И тогда барабанные перепонки взорвал звук. Громкий. Оглушительный. Прорывающийся сквозь скрежет и дребезжание динамиков, заставляющий вибрировать даже воздух.

Первым порывом – закрыть уши ладонями и выбежать из комнаты. Нужно было найти хоть какое-то помещение без динамиков.

Надо признать, не всё так плохо: среди толпы безмозглых носящихся по прихожей придурков был Билл. Он быстро вытащил откуда-то маркер и написал на стене, прямо на обоях:

делимся

трое ищут на чердаке брезент

остальные со мной

Среагировали не сразу, но всё же. Через каких-то полчаса во дворе под дубом уже красовался брезентовый навес. Вниз постелили всё, что нашли – полиэтилен, резиновые коврики, даже несколько разрезанных мешков для мусора. Всё, что не могло промокнуть. На них накидали матрасы, которые девушки под руководством Уоллис быстро застелили покрывалами. На подушках в центре устроили больных. Райан оттащил свою к дереву и там прислонился к коре спиной. Всё лучше, чем лежать.

Музыка грохотала даже здесь, била по ушам. А дверь закрывать было нельзя. Прикрыли, как могли. Помогло мало.

Люди поглядывали на крышу. Точно надеялись, что в городке под холмом услышат «вечер классики» и вызовут спецслужбы.

Наивные идиоты. Проклятие надёжно экранировало особняк, куда лучше, чем фольга экранирует провода. Исами бы видела это огромным багровым куполом, раскинувшимся над домом. Или Перо.

Вот Энди это явно понимал. Он вытащил на улицу скамеечку, на которой теперь сидел, что-то записывая в блокнот. Изредка поглядывал наверх, в пустое и ровно-серое небо. Старик точно видел там экран проклятия. Клетки с подопытными животными он обернул толстым одеялом, оставив просвет для воздуха сверху. До какой-то степени такая мера должна была спасать зверей от музыки. Коту вот было плохо, Райан сгрёб его за шкирку, притянул к себе и засунул под толстенное пуховое одеяло, щедро выделенное Уоллис как инвалиду великой войны с Трикстером. Кот возился там, но быстро пристроился в ногах и успокоился. Правильно, свою выгоду надо понимать. В одеяле тише, чем на улице.

Вечеринка продолжалась. Баха сменило что-то из оперы. Жуткие высокие голоса резали уши похлеще пилы.

Обитатели морщились и корчили страдальческие рожи, пока их не пнул подошедший Билл, чтоб стаскивали ветки к костровищу. Притащили из подвала топор, Джек слазил на дуб и отрубил несколько полусухих веток. Уже внизу их разрубили на части, и Нортон занялся разведением костра. Кукловод что-то рявкнул уцелевшим дееспособным подпольщикам, уныло собирающим тонкие веточки по двору; через пятнадцать минут они притащили стремянку, а Закери припёр гвоздодёр. Следующий час остальные могли любоваться картиной: подполье отдирало доски с заколоченных окон. Утыканные гвоздями плахи падали на траву, где их подбирал Билл и стаскивал к остальным дровам.

Уоллис и Сазерленд принесли котелок, в который уложили старую жёлтую вату и целлофановые пакеты. Недолго думая, уселись под навесом, прячась от моросящего дождя, и принялись изготавливать беруши.

Воняло брезентом и немытыми людьми. Сквозь всё это пахло холодным дождём. В середине брезент провис под тяжестью собирающейся дождевой воды. Джек от нечего делать сидел там, возле спящей Томпсон, и тыкал наполненную водой выпуклость пальцем.

Райан периодически погружался в мысли, эквивалентно тому, чтобы задремать. Когда возвращался в реальность, смотрел в сторону свежей могилы, где сутки назад закопали Исами.

Думал, что для себя начал хоронить её ещё четыре года назад, когда провалилась попытка с пятым Пером. Теперь он не ощущал почти ничего – разве что… Да так, ерунда, не стоящая внимания.

Музыка гремела. Уши болели. В какой-то момент показалось, что звук нарастает, но это могло быть самовнушением. Милашка Джейн раздала ушные затычки. Но затыкать уши отчего-то не было желания. Лучше уж пускай грохочет чёртов… что там? (Трикстер пытается показать, что у него есть вкус).