Портреты Пером (СИ)

– Мне надо знать, – девушка упрямо сжала губы, – он поправится?

Джим помедлил, убирая со лба прилипшие короткие пряди. Арсению, собиравшему окровавленный инструментарий в тазик, показалось, он прикидывает – врать или не врать.

– Даю пятьдесят процентов, – Файрвуд закинул на плечо сумку. – Он ни разу не болел за всё время здесь, значит, иммунитет сильный. Успели мы быстро. Вопрос только, что он сам успел занести в рану и сможет ли антибиотик с этим справиться. Точнее скажу через несколько дней.

Дженни погладила бесчувственного подпольщика по плечу. Слегка прикусила губу.

Боится. Мне тоже страшно, малышка. А как Джиму страшно, я боюсь представить

– Буду сидеть столько, сколько понадобится. На кухню найду замену, – тихо.

– Джен, сейчас пришлю подпольщиков перетащить его.

– Спасибо.

Девушка кивнула, опуская глаза.

Арсений и Джим вышли из комнаты.

Перо пожал запястье Файрвуда.

– Тебе надо отдохнуть, – шепнул на ухо тихо. – Иди в мою комнату, я принесу чаю.

– А…

– Скажу Лайзе, чтоб занялась дезинфекцией инструментов. Она как-то побольше меня умеет.

Странно, но Файрвуд послушался. Но, когда Арсений через двадцать минут подошёл к своей комнате с чаем, Джима там не обнаружил.

Он нашёлся в спальне, лазал под кроватью.

– Где-то тут следующая записка, – пробормотал, когда Арсений потрогал его за ногу. – Я знаю. Точно знаю.

– Зачем ему вообще было писать эти клочки?

Джим дал задний ход из-под кровати, вылез кое-как. В волосах запутались клочки пыли. Зато к носу Файрвуд предусмотрительно прижимал влажную тряпку, чтоб не наглотаться пыли.

– Вот, – протянул Арсению клочок бумаги. Тряпкой принялся вытирать пыль с волос и одежды. – Забери, видеть её не могу.

– Угу. И всё-таки?

– Прочитай. Есть у меня одна догадка.

– «Диабетик точно чокнутый. Преследует меня, требует, чтоб я с ним поговорил. Я и пальцем не тронул его девчонку, я к ней даже не походил! Ещё кто-то спёр моё успокоительное. Руки трясутся теперь. Я стал часто спать, отключаюсь и не помню потом, как уснул… Страшно. Надо найти хоть какое-то убежище, безопасный угол, иначе мне не жить».

– Написано, заметь, адекватно. Почерк хоть и плохой, но не как в дневнике, – Джим взял у него записку. – В дневнике куча отрывистых фраз на полях, мало связанных между собой, видел? Как бы вообще не распад личности. Похоже на шизофрению…

– Не видел. Значит, он был шизом, при этом ещё и с диссоциацией, потому что он «отрубается и ничего не помнит», – поддакнул Арсений. – Его зеркало почему-то действует как вторая личность, а не как «демон-искуситель», наподобие моего «художника» или твоего «безумного учёного».

– Как Кукловод, – резонно возразил Файрвуд. – Но эта перехватывает ещё и память.

Арсений покосился на мигающую в уголке камеру.

Интересно Обезьян слушает или нет?

– Жарко… Чёрт, я вспотел уже как в бане, – выдохнул, вытирая пот со лба.

– А ещё тебя надо подстричь, – невнимательно кивнул Джим, вглядываясь в записку. – Я подумал, зачем ему были клочки. Возможно, когда он приходил в себя, пытался цепляться за сознание. Оставлять себе хоть какие-то… как бы… – пошевелил пальцами в воздухе, – ориентиры. Потому хватал первые попавшиеся клочки и писал на них о себе, а потом прятал, чтобы никто не нашёл. Так появились его тайники и вот эти вот, – махнул запиской, – кусочки бумаги. Этот вообще оторван от книжной страницы. Тут печатные буквы.

– Джим, мне вот как-то не по себе, – Перо цапнул у него записку. – Если не только у Джона и Алисы сильные зеркала, на что вообще способно проклятие? Если оно каждому может сделать по зеркалу, которым мы даже сопротивляться не сможем?

Джим обернулся к нему. Тёмные глаза едва заметно сощурились.

– Ты своё победил.

– Победил или только пнул, – Арсений дёрнул плечом. – Если пнул, он вернётся. Так же, как Кукловод к Джону. Вопрос времени.

– А у Алисы тоже зеркало, и она с ним, судя по всему, борется. В одиночку, – заметил Джим негромко.

– Ну, ей помочь мы точно не сможем. – Арсений обнял его за плечи, слегка притянул к себе. Жарко, вроде б не до обниманий, но тут всё время это дурацкое ощущение, что если не сделаешь чего-то сейчас же, немедленно, как оно пришло в голову – уже не доведётся. – Что скажете, медиум, где нам искать следующий клочок?

Джим сонно нахмурился.

– Пока не знаю. Сплошные догадки. Рядом с тобой… не получается быть одержимым.

Он устроил голову у Арсения на плече и прикрыл глаза. Перо не шелохнулся. Слабость после димедрола ещё не до конца отступила.

А почему так жарко

Здесь же проветривание есть

На улице тепло но не до такой же степени

Из-под полуприкрытых век он вяло осматривал комнату. Догадок, почему такая жара, не было. Даже Билл не мог больше с похмела натопить печку – не было топлива ни для печки, ни для старика.

Почудилось разок что-то туманное у входа – может, Мари бродила по комнате, страдая и заламывая руки. Слегка напахнуло ледяным, гниющими лилиями, как в покинутом склепе, подтверждая догадку.

Арсений рисовал, пристроившись на горячем полу у стола. В чердачное окошко заливались косые полосы света. На полу поблёскивали рассыпанные акварельные карандаши, наследство Кукловода.

Недавно он выяснил, что безопасней всего рисовать: а) на чердаке, потому что из-за страха перед Мэттом сюда почти никто не заходит, и б) рядом с Райаном. Ему пофиг, а остальные не лезут с «подай – принеси».

Рядом, в кресле, расположился и сам хвостатый: рылся в ящике, перебирая детали. Мелочь вроде резисторов-транзисторов, Перо не вдавался. Перед ним на столе лежала собранная на монтажной плате простенькая цепь: нескольких проводков, батарейки и лампочки. Пока что всё выключенное. Отобранные детали он тщательно осматривал и откладывал в небольшую коробочку из-под печенья.

– Перо, карандаш дай, – попросил сквозь зубы.

– Это с какой ещё стати?

Длиннющие пальцы цапнули перед носом, и карандаш оказался в них.

Арсений стоически вздохнул.

– Твои расчёты теперь будут такие акварельные… – произнёс мечтательно.

– Мэтт отрубил вентиляцию, – процедил хвостатый сквозь зубы, точно его не услышав. – В подвале своя, не задохнут, а в испытательных теперь обмороки начнутся.

– Вентиляция – это плохо… А ты не повернёшься немного боком? А то свет плохо падает.

– Перо, вали попадай где-нибудь в обморок. Желательно на первом этаже.

Хвостатый слегка обернулся, и Арсений, цапнув взглядом новый ракурс, усиленно завозил карандашом по бумаге.

– Сегодня идём, – коротко сказал Райан, поворачиваясь обратно.

Секунду Перо не мог понять, о чём он, потом сообразил. Первая операция с работающими обманками. Первый выход в ночные коридоры особняка. Что странно, по коже побежали мурашки от предвкушения. Мэтта они могут и не поймать с первого раза, зато – какой простор для творчества.

– Зря отвернулся, хороший был ракурс.

Хвостатый фыркнул, вернувшись к своим деталькам.

Дверь открылась, и на чердак вошёл Джим.

Арсений удивился.

– Почему ты чешешься? – обратился Файрвуд сразу к хвостатому.

Райан, который и впрямь задумчиво поскрёбывал голову, страдая с акварельным карандашом над расчётами, недовольно обернулся.

– Что, в ваших подведомственных владениях уже и почесаться нельзя? – осведомился иронически.

– Стрижка, – провозгласил Джим, теперь полностью заходя на чердак и демонстрируя ножницы. Вид у него был почти маньячный. – Удачно, что вы тут оба. Арсень, будешь вторым.

– Не нужна мне стрижка, Файрвуд. Катись отсюда, у тебя ещё Уолкман с белками в подозрение на бешенство не попал.

Арсений хотел было задать вопрос, чем именно не угодил старый профессор Райану, но не успел.

– Ты чешешься, – повторил Джим и спокойно прошёл к креслу, в котором сидел хвостатый. Форс ощутимо напрягся. – А если педикулёз?

– Он при контакте с заражёнными бывает, – Райан отодвинулся. – У нас таких нет.