Портреты Пером (СИ)

Арсений подошёл ближе, так же оперся перебинтованными ладонями о край раковины.

Джим слегка обнял его за плечи одной рукой. Он спокойно смотрел, как вода всасывается в слив. Неподвижный, только нижняя челюсть слегка двигается.

– Ты разделся, – тихо и утвердительно.

– З-заебло, – отозвался, стуча зубами. – Джим, к-кажись, щас блевану.

Джим молча посторонился, пропуская его к раковине.

Пару раз потянуло вхолостую, потом вытянуло желчью. Тяжело дыша, Арсений склонился над раковиной ниже. Плеснул водой в лицо, промочив бинты. Зато трясти сразу перестало. Во рту только остался мерзкий кисловато-горький привкус.

– Я насилия не переношу, – прохрипел тихо, но вполне внятно. – Органически, как видишь.

– Вижу. Давно?

– С тех пор как сам убил. С семнадцати.

Пришлось выдавить в рот немного зубной пасты и побулькать с водой. Мятный привкус пасты странным образом прояснил мозги.

Напившись ледяной воды, Арсений закрыл кран, отлепился от раковины и кинул взгляд на Джима. Хотел трусливо отвести глаза, но пересилил себя, встретился с ним взглядом.

– А разве этого я тебе не говорил? – вытер губы ребром ладони. – Чуть больше месяца назад я снова убил. Пусть не тело, личность, содержащуюся внутри. Но убил ведь. И мне с тех пор от себя тошно.

– Говорил.

Джим придвинулся ближе, обнял его.

– Я отвратительно разбираюсь в психологии.

– А я типа превосходно, да, – Арсений неуверенно хмыкнул. Чуть повернул голову, ткнувшись носом в мокрые пряди его волос у виска. Ладонь легла на тёплую – даже сквозь рубашку – поясницу, слегка поглаживая. – Забей. Пройдёт, – тихо. – Ты только одну вещь скажи… Мне и раньше иногда рядом с тобой резко становилось плохо. Ни с того ни с сего, трясло, тошнило, силы будто в никуда утекали. Мы нашли причину или решили, что у меня идиосинкразия?

– А мне иногда, если сильно плохо, рядом с тобой легче становилось. – Джим прикрыл глаза. – Может, ты это как-то… оттягиваешь? Не знаю, – меж бровей пролегла морщинка, – метафизика – не моё. Так, предположение.

– Фигня полная… Даже материться расхотелось. Джим… если не против… пойдём, трахнемся тихо, а? Ну, вариант для замученных жизнью борцов с проклятием. А то хрен усну.

– Пойдём. – В волосы Арсения скользнули его пальцы, и так же быстро выскользнули. – Только ты сверху. У меня сверху никого больше трёх лет не было.

Арсений сквозь сон ещё услышал возню, но глаза открывать не хотелось.

Что вам надо

Спать хочу

А может, уже переместились?

Он шевельнулся. Хрустнула куртка, силы на этом закончились.

– Подъём, хватит дрыхнуть. Видел, во что твой подопечный превратился за ночь?

Рядом зашуршало откидываемое одеяло – Джим выбирался с раскладушки.

– Знаешь, если хочешь, чтоб он сдох, скажи сразу, – донеслась до слуха утренняя порция яда от Форса. – Я во сне убью, мучиться не будет.

Джим не ответил.

– Файрвуд, я тебе говорил держаться подальше от особняка.

Загремела крышка от кастрюли, тихонько зашипело о горячую печь мокрое алюминиевое днище.

Тяжкий раздражённый выдох.

– Объясняю популярно. Ты – чёртово слабое звено, губка для проклятия. Набираешь его в себя и избавиться сам не можешь. А Перо что-то вроде молниеотвода, пропускает всё через себя, нейтрализует – и в землю. Только вот нутро не выдерживает, потому что в отличие от молниеотвода он не железяка. Сейчас уровень поднялся, значит, в прошлом умирают люди. Предлагаешь ему с тебя каждые пять минут стягивать то, что ты натягиваешь?

– Понял. Сейчас уеду, – тихий голос Джима.

Шаги, зашуршало одеяло. Легло тёплой тяжестью. Ко лбу прижалась ладонь. Потом вялое запястье ощутило на себе хватку и вдавленные два пальца. Раз, другой, по минуте.

– Это плохо, – тихо. Запястье выпустили. – Может развиться брадикардия. В пакете зелёный чай, завари и пои его, с мёдом. За день должен выпить две чашки. Витамины он знает какие принимать. Пусть отдыхает, а как станет лучше, выйдет во внутренний двор, пройтись. Надо, чтобы нормальный ритм сердца восстановился. Станет хуже – звони.

– Я тебе что, сиделка, Файрвуд?

– Ты. Это. Сделаешь. А я завтра привезу нитроглицерин, последнее осталось.

Форс тихо фыркнул.

Да что у вас там происходит

Шуршание другое, так шуршит пальто. Шарканье ботинок о пол. Шаги прочь, скрипнувшая дверь. Тишина.

Арсений сидел на лавочке. Под ней была здоровенная лужа, и резиновые сапоги Райана всей подошвой утонули в жидкой грязи. Бледное солнце, едва пробивающееся из-за туч, тянуло по двору слабенькие тени. Оно было серебристое, холодное, как закатившаяся в снег монетка.

Ветер быстро гнал тонкие, матовые облака, гудел в старой крыше, колыхал верхние ветки деревьев, но здесь, внизу, его не было – мешали стены.

На весу Перо держал почти изрисованный альбом и разложенным рядом набором цветных карандашей рисовал фрагмент особняка в обрамлении веток каштана.

Он как раз светло-серым мазнул пару бликов в тёмном стекле верхнего окошка, когда со стороны ворот послышался рокот подъезжающей машины.

Эту он узнал сразу, автомобиль ещё не вполз в ворота. «Форд» Софи.

За рулём она была сама. Выбралась, хлопнув дверцей, и Арсений тихо присвистнул. На ней была походная тёмная куртка, из-под которой виднелся тёплый свитер. К этому прилагался почти что наряд японской школьницы: шерстяная красная юбка в чёрную клетку, чёрные тёплые колготки и… резиновые сапоги. Через плечо висела небольшая спортивная сумка.

Он поднялся навстречу, отложив альбом.

Софи отважно пробралась к нему через грязь и воду, только в последний момент ухватилась за протянутую руку.

– Я – будущая хозяйка этого… дома, – за словом отчётливо угадывалось «развалюхи», – и должна уметь противостоять всем неприятностям… которые могут возникнуть.

– Держишься превосходно, – уверил Арсений, сдвигая коробку с карандашами, чтобы она могла сесть.

– Спасибо, – Софи мило улыбнулась и тут же потянула к себе его альбом. Перелистала.

Арсений сел обратно. Сапоги чвакнули в грязюке. В этот момент ветер прогнал тонкие облака, и лужа холодно заблестела в протёкших в коробку двора бледных лучах.

– Неплохо… – Софи чуть хмурилась, но взгляд, которым она окидывала его рисунки, был взглядом профессионала. – Ты и впрямь рисовал, и не один месяц. Перспективу изучал в университете, потому тут накладок нет. Очень хорошо выстроены линии, сокращения… С законами композиции знаком… Из фотографии знаешь теорию света. Осталась техника. – Она протянула ему альбом. – Кто бы мог подумать. Для меня ты не рисовал даже в шутку.

– Я начал делать это из любопытства.

– Ты всё делаешь либо из любопытства, либо потому, что задницу припекло, – она фыркнула, – типичный эгоист.

Он улыбнулся в ответ на её улыбку. Софи вытащила из сумки чистый альбом, но отдавать не спешила.

– Я оставлю тебе рисунок в нём. А ты нарисуй мне что-нибудь в своём, прежде чем отдать.

– Тут одна последняя страница осталась.

– Вот как раз на ней.

Арсений перекинул ногу через скамейку, чтобы сидеть боком, загородился от неё альбомом.

– Не смотреть?

Она улыбнулась из-за своего альбома.

– До конца, Саймил. Если что, в этой сумке ещё карандаши.

Они рисовали больше часа под тусклым солнцем. Во двор выходил Табурет, но в их лужу не пошёл; обогнул по дуге, забрался на дерево и там свернулся шаром в развилке веток. Может, грелся на слабеньком ноябрьском солнце.

Арсений слышал, как шуршат карандаши о бумагу в её руках и предвкушал. Не пытался угадать, это убило бы всё. Софи потрясающе работала с цветами. Даже форма становилась не такой важной в её работах – цвет поглощал всё, всем собой, становился данностью и говорил со зрителем на откровенном, ясном языке переживаний. Она не боялась сообщать рисункам себя. И ждать чего-то заранее было бы верным способом предать её доверие.

Он некоторое время думал, что нарисовать, потом поймал себя на том, что не отрывает взгляда от её рук с зажатыми между пальцев карандашами. Под ними рождался рисунок. Это и следовало рисовать. Эти руки, облекаемые тонким светом. Правую, создающую мир линий и штрихов, левую с тонким браслетом-цепочкой на запястье и чужим кольцом на безымянном пальце – удерживающую альбом. А между ними бесконечность создаваемого рисунка. Он не мог знать, что она рисует, потому оставил лист пустым: под остриём карандаша только-только зарождается первая линия.