Песнь о Гамаюне (СИ)

— Если ты принял решение, то зачем мы здесь? М-м? Ты едва прибыл, лишь переоделся и, даже не отдохнув, расправился с советом и все организовал, не сказав мне и слова, а теперь вместо того, чтобы идти в тронный зал, ты вернулся сюда? Зачем?

— Замолчи, — прорычал Эрик, и на этот раз даже Эмма не смогла противиться его воле и, хоть она все еще пылала от негодования, тихо пробормотала «да, Ваше Высочество». — Хорошо, — одобрил Эрик и провел рукой по растрепавшимся волосам, медленно повернулся к Чарльзу. — Прости, что ты стал свидетелем этой сцены. Женщины. Порой с их истериками ничего не поделать, — он тихо и хрипло рассмеялся, а в его глазах сквозила смертельная усталость вперемешку с решительностью довести дело до конца. Он, словно Эмма и не стояла в его покоях, подошел к своему демону и с почти трепетной нежностью погладил его по щеке, от одного этого прикосновения расслабляясь и успокаиваясь. А затем вовсе опустился на колени, отчего Чарльз встрепенулся на своем кресле и сам хотел встать, но Эрик положил руку на его колено, удерживая на месте. — Сиди, все хорошо. Тебе нужно отдохнуть после дороги, — он взял Чарльза за руку и нежно ее погладил, с усталой вымученной улыбкой посмотрел на смущенного и слегка растерянного юношу. — Я хотел бы, чтобы ты был со мной во время коронации, но это опасно. Для тебя. По крайней мере, сейчас. Перетерпи этот день и больше тебе не нужно будет сидеть взаперти и прятаться ото всех.

— Хорошо, — ответил юноша, когда Эрик умолк, явно ожидая ответа, и от его заботливого взгляда на душе стало теплее.

— Дождись меня, — он коротко прижался губами к руке Чарльза и поднялся на ноги. — Свою коронацию я хочу отметить только с тобой, — уже тише, так, чтобы не услышала Эмма, стоящая у двери, сказал Леншерр и криво усмехнулся, коротко коснулся подбородка Ксавьера, прежде чем направиться к выходу. И Чарльз с удивлением понял, что его недомогания прошли и осталась лишь усталость. Вот только ни он, ни Эрик не заметили волнения в холодных глазах Эммы, которая неотрывно наблюдала за без пяти минут королем Стратклайда и его фаворитом.

Чарльз все еще чувствовал тепло рук Эрика, когда они вместе с Эммой уже скрылись за дверью. Он поерзал в кресле и неохотно посмотрел в окно, из которого можно было хорошо увидеть целое крыло Черного замка. Ему все еще казалось, что в этих стенах живет зло, и, пусть даже Эрик говорил, что скоро даст Чарльзу полную свободу в замке, пока что Ксавьер мог чувствовать себя в безопасности только в этой самой комнате. Все же остальные залы и коридоры, переходы и башни, пусть даже Ксавьер был далеко не во всех, а лишь в тех, где ему приходилось проходить, чтобы добраться до целой башни, отведенной под покои Леншерра, везде он чувствовал тяжесть в желудке и странный морозец. Такой легкий, почти незаметный, словно из соседней комнаты доносилось морозное дуновение ветра, но успевало согреться в жилом доме.

***

В тронном зале пахло ладаном, и, казалось, все заволокло дымом от благовоний. От усталости и ломоты в мышцах Эрик с трудом мог стоять прямо, почти не различая слов священника. Каменные белые стены окружали его и медленно сужались, а фигуры дворян и высокопоставленных священников слегка размывались. Но он отчетливо видел Эмму в ее белом одеянии, стоящую позади него среди приглашенных на коронацию. Ее лицо пересекала голубая горизонтальная полоса, оттеняя холодные серые глаза, почти придавая им цвет. Блеклые глаза. Они ни в какое сравнение не шли с сияющим взглядом Чарльза. Голоса целого хора монахов звучали, как тихое песнопение из глубин самой преисподней. Тихое. Низкое. Глубокое.

Эрик склонился перед Страйкером, который с выражением великой печали на лице медленно и неохотно водрузил тяжелую корону на голову нового короля. Не шелохнулся, когда инквизитор, облаченный в торжественные светлые одежды, коснулся его лба, скрепляя коронацию помазанием миром, и это его прикосновение словно высасывало последние силы из тела Эрика. Голова начинала кружиться, а голоса казались еще громче, звучали словно не снаружи, а в самом черепе. Он приносил клятвы, не слыша своего собственного голоса, поднялся на ноги и прошел к своему трону, пока все вокруг наполнилось гулом раз за разом повторяющихся слов.

— All hail, Lehnsherr!

Эрик устало рухнул на трон и окинул взглядом собравшихся дворян и священников, которые не переставали повторять одно и то же, вбивая эти слова в его сознание и подтверждая реальность этого момента.

Он так долго ждал этого дня, этого мгновения. Но сейчас, наконец-то оказавшись на троне, все, чего хотел Эрик, — это рухнуть в кровать и наконец-то выдохнуть, прежде чем продолжить воплощать в жизнь свой план, уже зная, что самая сложная часть позади. Среди мужчин, облаченных в черное, Эмма, стоящая чуть в отдалении в тени колонн, казалась светлым пятном, тихой белесой тенью, наблюдающей за ним с тревогой и волнением, и, чтобы доказать, что ее волнения напрасны, Эрик попытался улыбнуться, но вышел лишь кровожадный оскал, пропитанный смертельной усталостью. Девушка едва заметно покачала головой, и в это мгновение Эрик краем глаза заметил движение в дальней части тронного зала, словно кто-то незаметно пытался выскользнуть из него или наоборот, войти внутрь, но, когда он обернулся к двери, то никого там не обнаружил, кроме неподвижно стоящей охраны.

Он с трудом помнил, как все завершилось, словно что-то или кто-то намеренно ускорило время, не позволяя ему различить детали, только проносящиеся мимо него присяги на верность, клятвы и разговоры, поздравления и соболезнования. Люди вставали перед ним на колени и тянулись к его руке один за другим, словно безликие образы, делающие одно и то же, они нервно дышали и касались сухими губами его руки снова и снова, а он сдерживал себя, чтобы не убрать ее и больше не чувствовать бесконечных пустых прикосновений своих слуг и подданных, но они все продолжали, вставая с поклоном, и зал наполняли клятвы, поздравления и соболезнования. Он старался отвечать каждому, но больше слышал голос Страйкера, который привычно устроился по правую руку от короля. И сегодня Эрик позволял ему эту малость. Только сегодня в его последний день на посту главного советника, но, стоит только солнцу вновь зайти, как в этих залах будет красоваться его Чарльз. Так много нужно сделать, стольких людей заменить. Ведь все, кто был верен Шоу, представляют для него угрозу сейчас. И коронация, которая началась, еще когда солнце ясно светило на небе, закончилась глубокой ночью, Эмма так и не последовала за ним после коронации, и он был ей благодарен за это, иначе бы пришлось самому ее отослать, а охрану он оставил у нижней двери, которая вела к винтовому длинному подъему в его покои. Эрик едва переставлял ноги, когда добрался до своего крыла, почти возненавидел бесконечные ступеньки винтовой каменной лестницы, ведущие в покои в его башне. Но даже это не заставило его задуматься о том, чтобы сменить расположение своей спальни. Он видел покои Шоу, пусть они были в пару раз богаче и просторнее, к ним было слишком много подходов и балконов, не говоря уже о том, что при должном умении можно было бы легко взобраться по стене из внутреннего двора. Никакой безопасности. В его же спальню, которая была изначально насмешкой его покойного отчима, вел лишь один узкий высокий проход, который без труда можно было бы защитить, а с земли до окон башни никак нельзя было добраться, разве что обратиться вороном и научиться летать. А безопасность важнее вида на пышный внутренний сад.

Он отпер тяжелую металлическую дверь, слыша, как от поворота ключа щелкают и смещаются множество пружин сложного замка, и, приоткрыв ее лишь наполовину, проскользнул в свои покои, отчего-то торопливо запер ее за собой, словно чувствуя, что его кто-то преследует. Вот только стоило двери надежно закрыться, как это ощущение, возникшее столь внезапно, так же резко развеялось. Эрик встряхнул головой, отгоняя наваждение, и медленно двинулся по полутемной спальне, в которой горело всего с полдюжины свечей, оплавленных почти до основания. Их длинные тени дрожали на стенах из белого камня, изгибались на резных колоннах и едва дотягивались до широкой кровати, но ей и без жалких попыток огня хватало серебристого света луны, проникающего через высокие, заостренные, словно наконечники стрелы, окна.