Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

После таких пересечений Кэндис ловил себя на мысли, что лучше бы его вообще никто от Реджины не спасал и не пытался утешить, когда она уехала.

Лучше бы она действительно избила его тогда и втолкнула лично в ворота академии, окровавленного и переполненного ненавистью ко всему миру.

Лучше так. Только бы не было встречи с человеком, в которого он втрескался с такой силой, что самому, при попытке посмотреть на сложившуюся ситуацию со стороны, становилось противно.

Но нет же. Вмешался посторонний, ныне возненавидевший Кэндиса не меньше, чем Реджина, а то и сильнее. Просто правила приличия не позволяли поднять руку на ученика и отхлестать его по щекам, как того требовала душа.

Мартин в одиночку собрал все вещи, вложил их в сумку и протянул Кэндису.

– Иди в класс. Ты и так порядочно задержался.

– Спасибо, – произнёс Кэндис, покусывая щёку изнутри.

Он потянулся, чтобы взять сумку, перехватил её на удивление неудачно. Частично вещи вновь рассыпались по лестнице.

Мартин проводил их взглядом и посмотрел задумчиво на Брайта.

– Прошу тебя… – выдохнул Кэндис охрипшим, словно после парочки сигарет, выкуренных подряд, голосом.

Вообще-то он не знал истинного звучания собственного голоса после подобных процедур, но подозревал, что приблизительно такой тональность и станет.

– О чём именно?

Мартин был – сама невозмутимость. Как в самом начале, когда только появился на лестнице, так и теперь, спустя определённый промежуток времени.

Кэндис, увы, сохранением былой уверенности похвастать не мог.

Ему хотелось кусать губы, продемонстрировав во всей красе нервозность, но он сдерживал порывы.

Ему хотелось податься вперёд и поцеловать человека, стоявшего в опасной близости. Почувствовать теплоту и влажность его рта, обвить шею руками и потеряться во времени, растворившись в ощущениях, которых должно было быть огромное количество.

Назвать по имени, отбросив в сторону официоз.

Но этого он себе позволить не мог.

– Уйди, – обречённо выдохнул Кэндис. – Мистер Уилзи, пожалуйста.

Мартин хмыкнул, но отвечать не стал.

Взмахнул рукой в воздухе, словно собирался провести ею по чужим волосам, но в итоге ладонь опустилась на перила, скользнула по ним. Прикосновения, даже мимолётного, Кэндису не досталось. Не заслужил и не имел права претендовать на что-то.

Мартин прошёл мимо, оставив Кэндиса сидеть на лестнице посреди разбросанных предметов. В гордом одиночестве.

На урок Кэндиса уже не пустили, и он провёл остаток часа в коридоре, надеясь, что повторно с Мартином не столкнётся, потому что в противном случае грозит ему только один исход – сумасшествие.

Мартин преувеличивал. Кэндис не собирался разбивать палаточный лагерь под дверями его кабинета. Он там вообще редко оказывался, не более пары раз. Да и то, заглядывал к секретарю ради получения необходимых справок и документов, а Мартин выходил и цеплялся за него взглядом.

Сегодняшний день стал исключением. Просто так получилось, что пришлось задержаться в школе, сосредоточившись на выпуске очередного номера газеты. Непрофессиональные журналисты разобрались со своими делами довольно поздно. Пожалуй, к моменту завершения своеобразной планёрки кроме них и директора, больше никого в школе не осталось.

Спустившись вниз, Кэндис услышал приглушённые голоса. Он подошёл к кабинету не потому, что желал в очередной раз напомнить директору о своём существовании. Он просто уловил в разговоре упоминание своего имени, разумеется, в очередной раз исковерканного, вот и решил полюбопытствовать, с кем именно Мартин обсуждает учеников.

Первым делом на ум приходила Трис, но теория оказалась ошибочной.

Мартин разговаривал с братом, был весьма откровенен и в выражениях себя не сдерживал. Так Кэндису довелось узнать правду об истинном отношении господина директора. Хотя, как узнать…

Скорее, получить подтверждение многочисленным подозрениям, что возникали прежде, а сегодня превратились в неопровержимый факт.

Мартин не испытывал к Кэндису тёплых чувств, он его ненавидел, а ревность со стороны невесты, спровоцированная нелепым стечением обстоятельств, только подогревала это неприятное чувство, увеличивая до максимальной отметки.

Кэндис сомневался, что его присутствие рассекретили с первых секунд, а потому нарочно разыгрывают спектакль, рассчитанный на одного зрителя. Если кто-то и заметил его, то точно не Мартин. Виной тому стала вовсе не беспечность и неумение конспирироваться, а простая случайность. Значок, у которого периодически произвольно открывалась булавка, расстегнулся в самый неподходящий момент. Вещица с легким стуком упала на пол, но этого было достаточно, чтобы Терренс насторожился и постарался определить источник звука. Кэндис хотел наклониться и поднять значок, но тут понял, что его заметили. Старший из братьев Уилзи сделал шаг к двери, а Кэндис отступил назад, понимая, что о его визите обязательно узнает и Мартин, раз уж улика осталась на месте преступления. На самом видном месте.

Плюс один пункт в копилку поводов для ненависти. Отторжение, что никогда не достигнет своего пика, с каждым промахом планка будет подниматься всё выше, и так до бесконечности.

Дверь общежития хлопнула, закрываясь. Кэндис прижался к ней спиной и прикрыл глаза. Постарался успокоиться, чтобы сердце больше не колотилось в груди с такой бешеной частотой и отвратительным, как будто оглушающим стуком. Разумеется, слышал это только он, но фантазия представляла иной расклад. Казалось, что слышат все. Все же понимают, что послужило причиной повышенной нервозности.

Кэндис провёл ладонью по ткани шейного платка, проверяя на всякий случай, надеясь на невозможное чудо. Разумеется, значка не было. Идиотская штучка с надписью, которая бесила в исполнении других, но отчаянно нравилась, когда её озвучивал Мартин. Было в этом произношении особое очарование, а ещё моментами посещало подозрение, что Мартин нарочно теряет в обращении последнюю букву. Ему нравится выводить Кэндиса из состояния равновесия. Пламя раздражения, мелькавшее в зрачках, стоило только ошибиться, допустив намеренную оговорку в имени, и вовсе приводило Мартина в экстаз.

Большую часть времени Кэндис его не понимал.

Лишь изредка мелькали какие-то искорки осознания реальной подоплёки совершения тех или иных поступков, и появлялось обманчивое мнение, будто два столь разных человека внезапно оказались на одной волне, а потом наваждение исчезало, всё становилось на привычные места.

Загадка, которую никогда не разгадать.

– На территории академии появились волки?

– Что? – удивлённо спросил Кэндис, посмотрев на одноклассника, так стремительно материализовавшегося перед ним.

– На территории академии появились волки? – терпеливо повторил свой вопрос Розарио.

Попытался придать лицу благодушное выражение.

Улыбка у него была весьма и весьма специфическая, а ещё производила эффект, обратный задуманному. Большинство людей, с которыми Кэндису доводилось сталкиваться на жизненном пути, улыбка украшала. В исполнении Роуза она походила не на проявление хорошего настроения, а на какой-то излом, трещину, проходившую по лицу, делавшую его неестественным.

Да, если говорить откровенно, то не только улыбка… Он сам по себе был специфическим, производил на окружающих неоднозначное впечатление и, в общем-то, давно заслужил славу человека, у которого не все дома.

Кэндиса это нисколько не смущало. Он давно пришёл к выводу: не существует людей без странностей. Вот только для каждой отдельно взятой личности предел этого определения будет разным. Пока небольшие отступления от общепринятых правил находятся в границах разумного, всё нормально. Почему, собственно, они должны напрягать и вводить в ступор?

Об этом он как-то сказал в столовой, сидя напротив Гаррета, утверждавшего, что Роуз, имевший в прежние годы склонность к поползновениям в сторону готики, чокнутый.

Розарио тогда не удержался и выплеснул Гаррету в лицо свой кофе. Холодный, само собой. После чего гордо удалился.