Портреты Пером (СИ)

А уж как хотел бы брат... Он и так свободой грезит. И Дженни явно не место на кухне, вместо кухарки и прачки на ораву безответственных мужиков.

А Закери – ребёнок совсем.

Им, всем, точно лучше не знать. Джим и сам рад бы забыть – да скальпелем к себе в голову не то что бы очень залезешь. Алису разве что попросить, она в таких делах помочь только рада.

Джим горько усмехнулся.

Опыт надо продолжать, да как-то и мысли сбились, и настроения нет.

Он подошёл к столу, рассеянно взвесил в руке пробирку со спиртом, и, выдохнув, сделал большой глоток. Внутренности обожгло, зато и думать стало легче… и потеплело на порядок.

– Работаем, – поставил спирт на место. Теперь злиться уже не хотелось, теперь было смешно. Горьким таким смехом. – Работаем, Джимми. Ныть будем, когда выйдем.

Сон – бесполезная трата времени, что бы ни думали по этому поводу экзальтированные барышни и витающие в тонких материях не-барышни.

Именно поэтому Кукловод предпочитал предоставлять разгребаться с этой глупой потребностью Джону. Раньше он, когда мог, проводил в теле весь день, и только почувствовав жжение в глазах, тяжесть в голове, выпускал Джона и толкал того на кровать. Это было, когда в их союзе ещё не возникло нынешних противоречий.

Сейчас спать приходилось. Кукловод и так чувствовал, что сдерживать Джона, особенно после визита к Арсеню, получится недолго.

Четыре утра. Почти, – он поднял уставшие глаза на часы, – нужно купить новые. Электронные. Эти меня доконают.

Часы равнодушно тикали.

Он сможет продержаться ещё где-то час. А в восемь – вставать, принимать первых проходильщиков.

Портрет стоял посередине комнаты, на мольберте, где Джон обычно рисовал свою архихорошую возлюбленную. Дженни готовит, Дженни спит, как ещё до Дженни в душе не додумался? Ах, да, мы же не такие…

Всё, что влюблённый романтик Фолл успел накалякать, было засунуто под кровать, конечно, завёрнутое в бумагу. Порчи своих шедевров мальчик не перенёс бы. И вот, на освобождённое место был водружен Портрет – незаконченный, непрофессиональный, но это неважно. Портрет.

Кукловод смотрел на него в перерывах между наблюдением за комнатами, между заполнением бумаг, между разработками новых испытаний и ловушек. Впитывал каждый мазок, жадно пил линии, черты собственного лица, складки ткани – Арсень был новичком, но сам воздух, саму суть в своей мазне как-то умудрился передать; в картине была жизнь. И – издёвка «юного художника» – реалистично был выписан он сам, тень Джона и марионетка в его руке; всё остальное – обстановка, тяжёлые складки штор – нереально, почти декоративно.

Что непокорная кукла хотела этим показать?

Впрочем, и так ясно. Другое дело, стоит ли его за это наказывать…

Кукловод поднялся из-за стола.

Арсень мог дрыгаться сколько угодно, но этот Портрет уже жил, он жил, оживлял, как будто переливался в Кукловода, давал силы закрепиться в теле.

Кукловод подошёл ближе к мольберту. Он с трудом подавлял желание взяться за кисть, поправить некоторые ошибки: здесь неровно лёг свет, здесь тень прописана недостаточно. Что странно, желания закрасить – или вырезать с портрета – Джона не возникало. Марионетка была права, как ни печально – здесь он нужен. Пусть присутствует, тенью.

Вынув кисть из стоящего рядом стакана, Кукловод обвёл ворсом свои руки, выше – через локти к плечам, огладить овал лица.

Ночь.

Тихо.

Только белеющие пятна на тёмных прямоугольниках мониторов.

Тиканье часов.

Точно нужно купить электронные. Давно бы купил, да Джону эти нравятся.

Из динамиков донеслось тихое скрипение.

Кукловод отложил кисть.

Понятно, кто это. Кто ещё пойдёт проходить испытание в такой неурочный час? Да и паззл Арсень собрал вечером.

Два клика клавишами – и один из шести тёмных квадратов на мониторе, тот, где беспокойно мечется небольшой круг света, занимает весь экран. Кукловод не знает, зачем ему наблюдать за испытанием – понятно, что никаких диверсий не предвидится, это не стиль Арсеня. Но он смотрит.

К тому же, ему очень интересно, как марионетка среагирует на его подарки из тайника.

Арсень молчит. Это не Джек, экспрессивно реагирующий на каждый второй предмет в комнате, не вечно разговаривающая с Учителем Алиса. Сплошная деловитость и собранность.

Кукловод растянул непривычные к улыбке губы.

Нужно осваиваться с телом. Как-никак, очень скоро это будет его тело.

Предпоследний предмет – карманные часы. Будто не заметив ступенек, подпольщик взбежал за ними на пролёт лестницы, схватил и кинул в общую кучу. Затем метнулся к столику, чуть не открутив нужную ножку, потом к телефону. Когда нужные цифры были набраны, заскрипела, отходя, планка стола.

В этот раз Арсень не сгребал всё не глядя. Швырнул в бездонную пропасть своей сумки жетоны, – это дело привычное, – покрутил в пальцах тяжёлый металлический ключ с прикреплённым паззлом. Две пачки дневниковых листов его явно заинтересовали – он пробежал глазами каждую из первых страниц, пожал плечами и отправил вслед за жетонами. Марионетка, дама в светлом шёлковом платье. Сентиментальная причуда Джона. Её Арсень засовывать в сумку не стал, правильно, вещица хрупкая.

Кукловод решил, что пора высказаться.

– Много лет назад красивая женщина лежала здесь в луже крови, а маленький мальчик рыдал рядом. Мне до сих пор жаль их...

– Тебе – и жаль? – Кажется, подпольщик нисколько не удивился ни его рассказу, ни последней, насквозь ядовитой реплике.

– Эта марионетка – память о ней. – Кукловод решил не вступать в прения. – Сейчас она у тебя, и я советую правильно распорядиться этим даром.

– То ли ты не знаешь, как я ей распоряжусь.

Проходильщик, фыркнув, отвёл фонарик от тайника, выискивая последний предмет для испытания, зонт, но Кукловод не замолчал.

– Арсень, ты уверен, что осмотрел тайник хорошо?

Кружок света, дрогнув, метнулся обратно. Арсень пошарил фонариком по тайнику и, додумавшись, заглянул в один из плохоосвещённых углов, где к стенке прилипла измятая, исчерченная линиями бумажка.

– Это что? – Осмотрев её, Арсень соизволил обратиться к Кукловоду сам. Кажется, он очень разозлился. – Что ты мне подкинул?

– О, всего лишь несчастная разрисованная бумажка, – Кукловод откинулся на спинку стула. Заберёт, куда денется, и отдаст кому надо. – Ты ведь знаешь, что это, верно? Несколько маленьких обрывков вполне заменяют взмах крыльев бабочки…

– Кукловод…

– Время, Арсень. Или ты хочешь проходить испытание заново?

Зонт уже через две секунды прилетел в общую кучу. Видимо, подпольщик заприметил его заранее. И, кажется, он был готов к тому, что три двери прихожей по окончании испытания не откроются автоматически.

Догадливая марионетка.

Не услышав щелчка, он сел на нижнюю ступеньку, и, светя фонариком, принялся рассматривать найденную даму.

Кукловод молчал, рассматривая, в свою очередь, Портрет.

– Что тебе ещё нужно? – Арсень не выдержал. Отложил фонарик, мазнувший пятном света прямо по объективу камеры. Кукловод кинул невнимательный взгляд на монитор. Теперь всё, что он мог видеть там – кусок обоев и белёсое пятно платья хрупкой куклы. – Портрет у тебя.

– Ты же понимаешь, что над ним ещё работать и работать, – взгляд Кукловода как раз задержался на неопрятном ошмётке масла в углу картины.

– А я думал, что ты посчитал его законченным – забрал же, – пятно марионеточного платья сместилось ниже, туда, где, гипотетически, находилась ступенька. – А это так, милые проявления твоей клептомании…

Нарывается. Вон голос какой… насмешливый. И ведь прекрасно понимает, что не стоит этого делать.

– Тренируйся, Арсень, – сухо посоветовал Кукловод. – В библиотеке есть книги, в детскую тоже стоит заглянуть. Как раз сегодня, часов в десять утра. Портрет не окончен. Тренируйся.

Когда Кукловод отключил динамики и разблокировал двери, Перо ещё некоторое время сидел неподвижно. Потом ушёл – Кукловод не застал этот момент. Он снова смотрел на Портрет.