Портреты Пером (СИ)

Арсений против воли улыбнулся. Они снова замолчали. Девушка успокоилась рядом с ним, дрожать перестала; минут через пять Арсений понял, что она задремала, как пригревшийся под застрёхой воробушек. Он не стал её тревожить. Сидел, слушал стук ливня и вой сквозняков, мурлыканье Табурета и сонное дыхание Дженни. Думал, что здорово было бы найти для неё этот фотоаппарат Фолла. Потом – что, верни ему Кукловод свой – отдал бы ей в пользование, не раздумывая. Вон как у неё глаза заблестели, когда он рассказывал о фотографии…

Мысли становились всё неотчётливей, пока вовсе не поблекли.

Он почти уснул. Вздрогнул, поднимая голову. Дженни рядом сонно пошевелилась, просыпаясь.

– Ой, Арсень, я…

Она осеклась, явно увидев то же, что и он. У порога комнаты в полумраке маячил тот самый белёсый туман из прихожей. Он вроде как силился принять очертания человека, но каждый раз на полпути к этому расслаивался и вновь терял чёткие контуры. Кот, зашипев, припал к покрывалу, сжался.

– Подожди… – подпольщик осторожно начал вставать с кровати, одновременно тянясь к сумке, к фонарику в кармане.

Туман, окончательно потеряв форму, вдруг исчез.

– Ты видел?! – Дженни в полумраке обернулась к нему, стягивая на плечах старенький плед. – Он же в первый раз такой чёткий…

Арсений таки дотянулся до фонарика, но луч света бесполезно рассёк полумрак: тумана у порога уже не было. Табурет успокоился, перестал изображать из себя закипающий чайник.

– Я тебе больше скажу, я в первый раз видел, чтобы он оказался в комнате, – подпольщик подошёл к двери, внимательно высветив фонариком стык дверной коробки и стены. Ладно коридор, ладно гостиная, но комнаты обитателей?.. Зачем бы маньяку понадобилось устанавливать голограмму здесь?

Дженни, кажется, поняв всё без слов, присоединилась к нему, достав из-под подушки второй фонарик. Но, как и следовало ожидать, даже вдвоём они ничего не нашли. Арсений хотел излазить тут каждый миллиметр, но девушка спохватилась, что ей пора готовить ужин.

Он проводил её до кухни, освещая путь фонариком.

– Хоть бы он больше не пришёл, – у самых дверей Дженни приостановилась. Она несла зажжённую свечу, и теперь старалась не кренить её, чтобы растаявший парафин не накапал на пол.

– Если придёт – зови. У тебя ж комната прямо напротив моей лестницы, услышу, – на полном серьёзе предложил Арсений.

– Ну да, и перебудить половину дома, – к ней вернулась прежняя «хозяйская» интонация. – Арсень, я его не боюсь. Просто не знаю, как надо себя вести. Вдруг это и впрямь призрак прежнего хозяина дома?

Мимо них прошла парочка подпольщиков с сумками, поприветствовали Арсения поднятыми ладонями. Он махнул в ответ. Один остановился.

– Ты слыхал, чердак открыли?

– Был уже. Манекен за мониторами мне чуть инфаркт не устроил, – хмыкнул Арсений. Краем глаза он заметил, что Дженни проскользнула в приоткрытую дверь кухни. Тёплый ореол свечного света скрылся вместе с ней.

Подпольщик явно настроен был поговорить – опёрся ладонью о стену.

– И не говори! Думал, всё, смерть пришла…

– Вот уж точно…

Он продолжал что-то отвечать на реплики разговорчивого товарища, а параллельно, не отдавая себе отчёта, проведя ладонью по карману, нащупал рукоять старого ножа. Вспомнил о Кукловоде. Портрет был не дорисован, маньяк сказал, что его придётся доделывать. Долго при такой одержимости он не протянет, придёт снова.

Давай, иди

К своему материальному воплощению

====== 3 декабря ======

Джим не пришёл в девять. Не явился он и в десять, и в одиннадцать. Пришёл только после полуночи, когда уже почти переставший ждать Арсений занялся порчей страниц новенького найденного в детской альбома. При свете лампы, конечно, он вообще не очень любил что-то делать при общем электрическом свете.

Док ввалился в комнату без обычных сопутствующих ритуальных действий вроде стука или вопросов. Под внимательным взглядом Арсения проплёлся к кровати, и не сел – рухнул на ком мятого покрывала.

– Ржавый гвоздь, – сообщил бесцветно. Говорил он тихо, с замедлением, как бы совершая над собой усилие.

– Что – ржавый гвоздь? – не понял Арсений.

– Подпольщик. Наступил на старый… – Джим низко опустил голову и потёр лоб ладонью, – крайне ржавый… гвоздь длиной в четыре дюйма, впал в панику от боли, дёрнулся и напоролся на лезвие. От воплей в ушах звенело. И ты бы видел, в подвале лужа крови… Эфира не было, промывать и зашивать пришлось на живую… Ну, не важно. – Джим кое-как расшнуровал и вялым движением скинул ботинки, забрался на кровать с ногами и явным напряжением воли сфокусировал взгляд на Арсении. – Где там дневники? Я и так припозднился, поэтому начнём… сразу.

– Ну нет, – Арсений решительно сел, положив руку на его плечо. – Никаких дневников. Ты же засыпаешь сидя.

Джим с трудом сфокусировал на нём непонимающий взгляд.

– Арсень, – заговорил тихо и как-то слишком благоразумным тоном. Как взрослый дядя, пытающийся увещевать ребёнка. – Времени нет. А мне надо. У меня есть гипотеза. Я по Юнгу попытался…

– По Юнгу, значит… – нехорошим тоном протянул Арсений, вытаскивая из-под Джима (явно ничего не заметившего) покрывало. Подпольщик взял плед в обе руки, приподнял, как будто собирался сложить вдвое.

– Да, и если сопоставить записи с психотипами…

Договорить док не успел. Арсений, широко разведя руки с натянутым между ними пледом, рывком запахнул в него Джима, крепко обнял поверх и повалил на кровать. Ровненько, как раз головой на примятую подушку.

– Если не хочешь баиньки сам, я его тебе устрою, – тихонько сообщил прямо в ухо тоном мамаши, собирающейся петь колыбельную. Джим сделал вялую попытку вырваться, но Арсений только крепче сжал руки. – У тебя два выхода: либо спать, либо я тебя задушу обнимашками, – ультимативно заявил подпольщик.

– Никаких… баинек… – вяло, но попытался вырваться последователь, – я вообще спать не хочу, я хочу работать… Арсень…

– Ладно, – согласился Арсений, не ослабляя «объятий». – Будем работать, но только после того, как полежим минут пять так. Мне приспичило пообниматься. Недостаток тепла и доброты в организме. Идёт?

Джим что-то буркнул в ответ.

– Пять минут, не больше… терапия… – разобрал Арсений еле слышное. Впрочем, пяти не понадобилось: где-то на второй док сонно засопел, уткнувшись в подушку.

– Терапия, – вполголоса довольно сказал подпольщик сам себе. Подумал и не стал убирать руки. В конце концов, спать ему по милости Джима предстояло без пледа, а это всегда теплее делать рядом с кем-то.

Джим давно не просыпался с таким ощущением уюта. Когда тепло, мягко, и не потому что одеяло такое, а потому что…

Он резко открыл глаза.

Вчера он пришёл к Арсеню поработать с дневниками. Вспоминалось немного с трудом, он уже когда пришёл, полусонный был.

Как я собирался работать в таком состоянии?

Но сейчас не об этом.

Арсень что-то говорил… потом, кажется, плед на него набросил, а дальше память отказывалась воспроизводить произошедшее.

Ну, судя по тому, что проснулся Джим почти что утыкаясь носом в небритый подбородок подпольщика, они сразу завалились спать. Последователь мысленно отвесил себе хорошего тумака – он упустил единственную возможность поработать с дневниками. А это было важно, у него только начала складываться довольно стройная теория там описанного. Специально отрядил Энди отыскать все книги, где упоминалась юнгианская концепция личности, просмотрел почти все. И надо же было так бездарно проспать свой шанс.

Джим вздохнул. Подпольщик уютно сопел куда-то ему в волосы, и будить его настолько не хотелось, что док решил как-нибудь выскользнуть из пледа самостоятельно: вдруг удастся сейчас, пока рано, пролистать дневники и сделать конспект. Пусть краткий, как угодно.

А хорошо было лежать так, в объятиях. Хоть и неудобно, он и проснулся из-за того, что рука затекла. А если немного отодвинуться, видна всё ещё расцвеченная заживающими синяками по скулам всеми цветами радуги физиономия Арсеня: довольная, умиротворённая. Подпольщик спал с удовольствием, с полной отдачей процессу. Почти самозабвенно спал.