Снохождение (СИ)

Утомлённая, она вдруг заснула, словно канув в воды Тиамата.

Когда, наконец, разбудило пение птиц, то Миланэ показалось, что она отоспалась на луны вперёд, это раз; и два — что в этом заспанном состоянии она выглядит не просто плохо, а совершенно ужасно, взъерошено и неопрятно.

Оглянулась.

Не имея ни малейшего представления о том, где находится, Миланэ медленно, со слабостью выглянула в окно. Свет яркого дня резал глаза, большая, широкая улица оказалась сухой, будто бы и не было ночной мороси. Стекло дешёвое, с неровной поверхностью, поэтому всё в нём — причудливо. Возле перекрестка играли львята.

В маленькой комнате было светло, ветрено и как-то свободно.

Она вдруг аж подскочила на кровати, и это прогнало остатки сна. Оказалось, что она спала в мастаре — очень длинной, свободной тунике, которую обычно носят старшие львицы — и не по её размеру; Миланэ явственно понимала, что или она была столь беспамятна, что переоделась без сознания, или её некто переодел. Немудрено, конечно: если бы она уснула в мокром, то в лучшем случае надолго простудилась.

— Какой скандал… — тихо сказала Миланэ, согнув левую лапу в колене и подобрав хвост. Так просидела, уткнувшись лбом в колено и совершенно безуспешно пытаясь размышлять о том, что случилось этой ночью; но все размышления сводились к обрывчатому воспоминанию безумных путешествий.

Подняла взор.

Убранство комнаты вообще было довольно скромно и состояло, по большинству, из двух кроватей, перпендикулярных окну со стенкой. Смесь запахов в ней явственно указывала, что здесь живёт самец. У комнаты не было двери. На подоконнике стоял графин. В нём оказалась вода, вполне свежая и хорошая; правда, немного тепловатая.

Миланэ как раз пила, когда вошёл он.

Окинув её взором, уселся напротив, словно чего-то ожидая.

— Как благородная чувствуется? — как-то осторожно спросил он.

Она краем глаза наблюдала за ним. Потом утёрлась, поставила графинчик обратно на подоконник и приложила правую ладонь к груди.

— Хорошего дня. Неплохо.

— Сиятельная помнит события этой ночи?

— Где я? — ответила она вопросом на вопрос.

— Не надо пугаться, безупречная у меня дома, в Марне.

— Я не испугалась.

Он сел на кровать напротив.

— Ещё воды? Хересу? Шериша? Лимонада?

— Нет, спасибо. Где моё облачение?

— Я попросил Свельну развесить всё на улице.

— Кто такая Свельна? — с подозрением спросила Миланэ.

— Соседка.

— Она увидит, что это одежда Ашаи-Китрах!

— Иного выхода не было, сиятельная. Упреждая возможный вопрос, отмечу, что мне также пришлось попросить Свельну освободить огнепламенную от мокрой одежды, потому что сиятельная оказалась такой соней… не хотела просыпаться…

— И надеть вот это, да? — Миланэ двумя когтями подёргала на себе мастару.

— Это всё, что смог достать.

— Где же, решусь спросить у льва?

— У Свельны, — пожал он плечами, выглядывая в окно.

— Я попрошу льва возвратить мою одежду и… кошель, пояс, стамп, сирна!

— Одежда ещё сохнет. А остальное — прошу.

Сирна, стамп, кошель очутились на её кровати.

— Никогда не держал такие кинжалы в руках, — сказал он, вдруг вытащив сирну из ножен.

Чудовищно, Миланэ аж подскочила. Она рывком забрала её, даже слишком порывисто:

— И не смог бы лев. Не вольно их держать тому, кто не надлежит к сестринству, — она схватила его ладонь, держащую сирну.

Вдруг Миланэ поняла, что ведёт себя совершенно дурно и неблагодарно. Ладонь она отпустила, позволив смотреть. Разрешением он воспользовался — повертел кинжал в руках. Потом очень ловко поиграл сирною между пальцев, подкинул её в воздух, поймал, и снова тихо вонзил в ножны.

— Меня зовут Амон, — протянул их.

Миланэ кивнула, чуть прижав уши; всё согласно жестам:

— Ваалу-Миланэ-Белсарра из рода Нарзаи, Сидны дисциплара.

— Сегодня ночью ехал по Сафскому мосту. Личные дела не дают покоя и ночью… Ещё издалека заметил львицу, стоящую в нерешительности у перил моста; а затем она решила утонуть. Правильно я понимаю?

— Не вижу причин, согласно которым должна держать полный отчёт в происшествиях того дня. С другой стороны, я очень ценю несомненную помощь льва…

Вдруг она закрыла лицо ладонями.

— Нет, не так, — со вздохом молвила, убрав ладони. — Прости меня. Я — Ваалу-Миланэ-Белсарра. Но ты зови меня просто Миланэ, без номена.

Он протянул руку навстречу; она тоже, левую. Он очень просто поцеловал её, без излишней слащавости, без всех этих ужимок и долгих удержаний.

— Где мы?

— В Марне.

— Но где именно?

— Разве не заметно? Впрочем, кроются подозрения, что безупречная не из Марны.

— Почему? — Миланэ, удобно усевшись на кровати, крепко сжав лапы вместе и укрывшись тонким покрывалом, поблёскивала ему глазами.

— Произношение. Черты, — взял он графин в руки, потом оставил.

— Черты?

Амон поднял взор.

— То ли андарианские, то ли юнианские. Скорее, андарианские.

— Да, я — андарианка. Хотя, говорят, во мне ещё есть иная кровь.

— Несомненно есть, — сразу согласился он, властно вздёрнув подбородок.

У него был этот жест: он словно весь приосанивался, выстраивался но неведомой внутренней команде, сжимался.

— И какая, может ли знать проницательный лев?

Амон усмехнулся.

— Наверное, ты проголодалась?

— Нет, спасибо. Тем более, я не смею больше задерживать и обременять своим присутствием. Я хотела бы получить своё облачение, поблагодарить, благословить и уйти, — сказала Миланэ, тем не менее, не торопясь со сборами.

— Оно ещё сохнет. Надо ещё немного солнца… Но если дело к спеху, то могу отдать, — смотрел он прямо на неё.

Миланэ вздохнула, погладила себя по загривку.

— Пусть сохнет, коль так. Время за полдень, мои планы и так все расстроились.

Немножко посидели, посмотрели друг на друга.

— Что ты делал в столь поздний час возле Сафского моста?

— Да так, были дела. У меня много дел. Жизнь такая.

— А чем занимаешься, решусь спросить?

— Да так, всем помногу. Сегодня одно дело, завтра — второе. Понемножку, понемножку… Вот так живу. То тем, то сем.

— Лев темнит, — вздёрнула она бровью, повела ухом: её редкий жест, её тайное оружие.

Похоже, оружие подействовало, но недостаточно сильно. После некоторой заминки Амон ответил:

— А что мне остаётся делать?

— Да признайся. Даю слово Ашаи, что не выдам, если здесь есть наличествует нечто… контроверсионное.

— Я — взломщик замков, шулер и аферист.

Миланэ засмеялась, а потом прикрыта рот ладошкой и замахала ею, мол, не обращай внимания на дурацкий смех.

— Миланэ, ты ведь не из Марны. Тебе сейчас надо куда-то уехать или тут остаёшься, в городе?

Спрашивал он как-то чётко, раздельно, подбирая слова.

— Я не из Марны, но у меня здесь дом.

— О, тогда не о чем беспокоиться.

— Я в Марне всего несколько дней, и мне условно ведомы лишь несколько главных улиц, немного Квартал Торговцев — у меня там дом, кстати — и некоторые главные места. Дворец Императора, Сады, Дом Сестёр. Библиотека Марны… С которой всё началось… Вся эта моя марнская жизнь, — чуть покачивалась она, роняя почти с каждым словом хвост на кровать.

— О, библиотека! С неё началась марнская жизнь? Было бы лестно услышать, что Миланэ там служит. Тогда у нас наверняка есть общие знакомые. Это так?

— Нет. А что?

— У меня там много знакомых, — увильнул он.

«Опа, опапа», — тут-то Миланэ и пригляделась к нему. — «Так-так-так».

— Ты там работаешь? — спросила прямо, в упор.

— Нет. Я же говорил: я — взломщик. Взломщики не работают в библиотеках. Им вообще не нравится работать.

— И не боишься в этом признаваться?

— Наш брат никогда не поверит словам имперчика, но верит слову Ашаи.

— Я не нарушу клятвы. Ашаи-Китрах — хранительницы клятв и доверия.