В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

— Да нет, не за что. Я вот о чем думаю. Возможно, не все потеряно для тебя. Может, твои глаза в буду…

Шисуи замолчал, когда увидел, как Итачи, выронив из рук кунай, согнулся пополам, надрываясь в протяжном кашле. Его громкий хрип, почти надрывной, почти беспомощно умирающий разносился далеко по реке рваными вздохами. Итачи все кашлял, отплевывался сначала мокротой и слюной, а затем практически одной кровью, Шисуи видел, как перемешанная со слюной тянущаяся жидкость просачивается сквозь пальцы, капая на дерево лодки. Хмурясь и оставляя весла, он подсел рядом, осторожно постукивая Итачи по вздрагивающей спине:

— Давно это?

Итачи, немного успокоившись, отплевывался в воду реки, оттирая губы, и осторожно, тихо проговорил:

— Сколько себя помню случалось что-то слабо похожее на это, но было редко и не сильно, а в последнее время постоянно с кровью и до тошноты и головокружения. В груди что-то также неприятно крутит и колет.

— Это распространенное сейчас заболевание, — немного помолчав и подождав, когда Итачи вытрет рот и отплюется до конца, ответил Шисуи. — Это серьезно, ты знаешь?

Итачи смотрел в лицо напротив, но молчал, ни видя ничего.

— Шисуи, — внезапно раздался его голос, — я не знаю, сколько еще мне жить с такими глазами, с этой болезнью, но поклянись, что если что-то со мной случится, ты позаботишься о Саске как о своем младшем брате. Тебе не нужно многое, я не прошу полностью заменить меня или родителей, нет, это моя обязанность, просто следи за ним и береги свиток. Мой брат, он еще… он еще такой глупый ребенок. Такой глупый ребенок.

— Хорошо, я всегда буду рядом с Саске, клянусь, — кивнул Шисуи. Можно было возразить, запротестовать, покачать головой, мол, что за чушь, он уже похоронил себя? — но в таком состоянии, в каком находился Итачи, ему просто необходимо было услышать это обещание, необходимо было получить поддержку, пусть она и так же призрачна, как туман утром над поверхностью озера.

— У тебя, судя по всему, только началось разгораться заболевание. Я же с детства кашлял кровью.

— Ты? — казалось, что Итачи был удивлен: он этого никогда не знал. Шисуи кивнул головой, продолжая:

— Мне немного осталось.

Итачи задумался, помолчав некоторое время.

— Правильно, — наконец, сказал он. — Предатель своих людей, как я, никогда не умрет достойной смертью.

Уголки губ у Итачи легко вздрогнули словно в полу-улыбке. Он отвел одну из прядей волос за ухо, отворачиваясь в сторону.

Шисуи нахмурился.

— Итачи, прости.

Тот удивленно вскинул бровь, снова поворачиваясь к другу.

— Я никогда не прощу себя за все, что сделал, но я обещаю, что до конца жизни буду твоим оружием и глазами. И буду с твоим братом, если ты раньше меня… — Шисуи запнулся. Но тут же добавил: — Без толку говорить о чем-либо сейчас, я понимаю. Я тоже умру бесславно: в грязи, как предатель, от болезни.

— Что ж. Я всегда знал, что моя жизнь не будет долгой, — Итачи поджал губы, не промолвив больше ни слова. Казалось, он вообще больше не планировал разговаривать.

Шисуи опустил глаза вниз, прекрасно понимая, что это значит, понимая, что резкая прогрессия болезни в зрелом возрасте более уничтожающая, чем его, и шансы, что смерть Итачи при таких резких толчках может наступить скоро, были достаточно велики, но Шисуи тут же встрепенулся, как будто даже повеселевшим голосом сказав:

— Не думай об этом. Я могу точно пообещать тебе одно: ты еще увидишь, именно увидишь своими глазами младшего брата.

Итачи, как будто заинтересованно наклонив голову, в ответ слабо улыбнулся, но категорично и твердо отрицательно покачал головой.

— Ни в коем случае. Это нельзя допустить. Даже не думай об этом, и я не смею предположить такое.

— Почему? Ты разве не хочешь его увидеть? — настала очередь Шисуи удивляться. Ему казалось, что такая надежда, пусть и до смеха глупая и ирреальная, непременно поднимет дух.

— Во-первых, в этом случае я нарушу договор с Шимура-сама, а рисковать в сотый раз жизнью Саске ради своей прихоти я не хочу, больше я этого не хочу. Во-вторых, он ни в коем случае не должен видеть меня таким. Это может его удержать около меня, а быть для него обузой я не хочу. К тому же, раз так получилось, тем более после того, что я сделал, Саске должен жить и идти вперед, я уже не способен этого делать, заставлять его быть со мной в этой трясине — жестоко.

Шисуи нахмурился, задумчиво смотря на гладь воды. Немного помолчав и поняв, что Итачи больше ничего не собирается добавить к своим словам, он осторожно, чтобы лишний раз не раскачивать лодку резкими движениями, сел обратно, замечая, как на горизонте расплывается краска рассвета.

— Рассвет, — прошептал он тихо, медленно подгребая веслами. Лодка снова поплыла, рассекая тупым носом воду.

— Люблю рассветы, — Итачи казалось, что он повернул голову к светлой полосе, но он смотрел все так же на темнеющий запад. Шисуи вздохнул.

— Рассвет позади тебя.

— Вот как? — Итачи небрежно пожал плечами. — Неважно, я все равно его не увижу.

Он выглядел ужасно и отвратительно жалко. Поникшие плечи под тонким темным плащом, окровавленные уголки рта, грязные и обожженные волосы, растрепавшиеся, впервые в жизни они выглядели так некрасиво; впалые глаза и щеки, ожог на подбородке, красным распухшим пятном уродующим лицо; такие же ожоги были почти по всему телу, кроме спины, торса, шеи и бедер.

— Итачи, — Шисуи поднажал на весла, разбрызгивая вокруг воду, — я действительно сильно болею, я не шучу, это серьезно, силы давно оставляют меня, потому я не способен догнать тебя. Мне недолго осталось. Смотря на тебя, мне невыносимо сидеть напротив, понимая, что я тоже виноват.

Итачи все так же молчал, находя слова, сказанные только что, лишними и бессмысленными.

— Но, — продолжил Шисуи, сильнее подгребая и налегая на весла, — я обещаю тебе как своему любимому названному брату, что ты еще увидишь рассвет, не вешай нос. И еще я никогда не пойму, почему ты так дорожишь своим младшим братом, ведь он просто родственник, такой же как те, убитые тобой.

Итачи усмехнулся, но так ничего он больше и не сказал, закрывая своим молчанием эту тему, как и весь разговор в целом. Путь они продолжили в полном молчании.

Ветер, более легкий и теплый, по-утреннему свежий, развевал выбившиеся пряди волос Итачи, опуская их на лицо и ничего не видящие глаза, тонкие аристократичные пальцы с поломанными ногтями и распухшей кожей убирали их со лба, отводя назад.

Почему?

Почему все спрашивают, неужели им это так важно знать? С этой тайной Итачи не желал делиться даже с Саске, а тем более, разглашать кому-то еще.

«Потому что я сделал выбор. Я понял себя. Потому что между Конохой и Саске, я выбрал его. Потому что я люблю своего брата. Люблю больше своей деревни и больше своего долга шиноби».

Жалкое примирение с истиной. Сколько Итачи ни бегал от этого, все равно в первый и в последний раз в жизни признался себе в том.

Итачи думал, что никогда не любил своего брата больше, чем просто младшего родственника. Но как получилось так, что он стал всем, — оставалось загадкой.

Снова поднялся ветер, уже только теплый, снова рябь по воде и плеск весла.

Лодка отдалялась все дальше от Конохи, которую уже никогда в своей жизни не увидят эти путники.

========== Часть 3. Месть. Глава 1. ==========

Akaku sukitooru yuugure no

Ato hoshitachi wa sora ni suwari, sorezone no oto wo kanadeteita

Sunao ni nare to iwarenakutemo namida wa mou,

Boku no omoi wo tsurete ashimoto de chiisana umi ni natta

Sora wa ugokanai hi ga nobori, oriru dake

Jimen wa ugokanai kimi ga aruku ka, arukanai ka dake da

Mayonaka no uta ga sakenda boku hontou wa hitori ga kirai da daikirai da

«Taisetsu» wo shitte shimatta ano hi kara zutto

Aa shiawase nante chiisana supun de sukueru kurai de juubun nanda

Wakeaeru hito ga iru ka, inai ka dake da (Aqua Timez — Mayonaka No Orchestra)(1)