Философия в будуаре, или Безнравственные учителя (Другой перевод)

Долой сомнения: любая религия – колыбель деспотизма; первыми на свете деспотами становились священники; первый римский царь Нума и первый римский император Август присоединили к своим званиям священный сан; Константин и Хлодвиг более походили на аббатов, нежели на властителей; Гелиогабал служил жрецом бога солнца. Деспотизм и религия неразлучны – во все эпохи и во все века; вознамерившись разрушить деспотизм, необходимо подорвать основы религии, поскольку законы одного из этих институтов неизбежно обусловливают законы другого. Тем не менее я вовсе не призываю к ссылкам и расправам; такого рода бесчинства глубоко чужды душе моей, я и в мыслях не оскверню себя ими ни на миг. Довольно убийств и изгнаний: ужасы эти к лицу только королям и берущим с них пример злодеям; желая вызвать отвращение к негодяям, негоже действовать их методами. К идолам применим силу, а для их служителей прибережем насмешки: язвительные замечания Юлиана для христианской религии гораздо вредоноснее всех зверств Нерона. Покончим же раз и навсегда с представлением о Боге и произведем жрецов в солдаты; кое с кем из священников так уже случилось; пусть теперь осваивают это весьма почетное для республиканца ремесло и прекращают разглагольствования о своем мифическом сверхсуществе и о презренной своей вере. Вынесем приговор святошам-шарлатанам: первый из них, кто заведет разговор о Боге и религии, будет осмеян, посрамлен и забросан грязью на всех перекрестках всех французских городов; провинившегося дважды ожидает пожизненное тюремное заключение. Цель ясна: искоренить из сердец и из памяти рода людского эти небезопасные детские игрушки; следует узаконить оскорбительные богохульства, разрешить свободное хождение атеистической литературы; объявить конкурс на лучшее произведение, способное просветить европейцев в этом важном предмете; и пусть внушительная награда, присуждаемая народом, достанется тому, кто все выскажет и все наглядно объяснит настолько убедительно, чтобы моим соотечественникам захотелось схватиться за косу и срезать под корень ненавистные их открытым сердцам призраки. Полгода – и с бесчестным Богом будет покончено навеки: он канет в небытие, а мы, избавившись от него, отнюдь не станем менее праведными, мы по-прежнему будем дорожить уважением окружающих и трепетать перед мечом правосудия; мы останемся людьми порядочными, осознающими, что истинный патриот, в отличие от королевского прислужника, не позволит распоряжаться своей жизнью каким-то заоблачным химерам; не легкомысленная надежда на лучший мир, не страх перед великими карами, превосходящими по жестокости бедствия, насылаемые природой, станут отныне руководить нашей душой – нет у республиканца другого вождя, кроме добродетели, и иного сдерживающего начала, кроме совести.

Нравы

После выявления непригодности теизма для республиканского образа правления представляется необходимым доказать еще большее его несоответствие французским нравам. Статья эта чрезвычайно важна, поскольку обоснованием готовящихся к изданию законов должны послужить именно нравы.

Вы, французы, – народ вполне просвещенный и понимаете: новый образ правления неизбежно приводит к изменению нравов; не пристало гражданину свободного государства вести себя, подобно рабу короля-деспота; полное несходство интересов, обязанностей, взаимоотношений – отсюда совершенно иное поведение в обществе. Множество заблуждений и проступков, считающихся в наши дни незначительными, при монархии расценивались как весьма серьезные – высокая требовательность королей объяснялась необходимостью обуздывать своих подданных, играя перед ними в респектабельность и недоступность; при республиканском же образе правления, не признающем ни государей, ни религии, некоторые преступления – известные, например, под названиями «цареубийство» и «святотатство» – просто исчезнут за ненадобностью. Поразмыслите, сограждане: вам предоставили свободу совести и свободу печати, теперь недалеко и до свободы действий; исключите то, что непосредственно расшатывает основы строя, и останется очень незначительное число наказуемых проступков; в обществе, основанном на принципах свободы и равенства, немного найдется действий, на самом деле заслуживающих звания преступных; взвесив и проанализировав все за и против, мы обнаружим, что предосудительным привыкли считать лишь то, что отвергается законом; природа же диктует нам попеременно поступки то порочные, то добродетельные, исходит она из нашего устройства или, выражаясь по-философски, в соответствии со своими собственными потребностями в пороке или добродетели, и внушения ее не дают четкого представления о том, что есть добро, а что зло. Для дальнейшего развития моих идей относительно столь важного предмета потребуется классификация различных человеческих поступков, которые до сегодняшнего дня принято было именовать преступными; итак, прикинем на глаз, как они соотносятся с истинными обязанностями республиканца.

Во все времена обязанности человека рассматривались в трех основных аспектах:

1. Обязанности, предписанные совестью в связи с верой в Верховное Существо.

2. Обязанности, вменяемые человеку по отношению к своим собратьям.

3. И наконец, обязанности человека перед самим собой.

Уверенность в том, что никакое божество не вмешивается в наши дела и что мы потребны природе ничуть не больше и не меньше, чем растения и животные, просто в качестве созданий, которым невозможно не существовать на земле, – так вот, эта уверенность разом сметает все обязанности первого рода – имеется в виду придуманная нами ответственность человека перед Всевышним; заодно исчезает само понятие о религиозных правонарушениях, известных под расплывчатыми и неопределенными названиями «нечестивость», «святотатство», «богохульство», «атеизм» и так далее, – словом, все, за что в Афинах столь несправедливо поплатился Алкивиад, а во Франции – несчастный Ла Барр. Воистину, верх странности – наблюдать, как люди, способные познать Бога и его требования, руководствуясь исключительно своим ограниченным умом, берутся выносить решение – удовлетворится или рассердится сей смехотворный фантом их воображения! Не взирайте безучастно на различного рода культы; свободно подвергайте осмеянию и глумлению любое вероисповедание. Лиц, собирающихся в каком бы то ни было храме и изображающих обращение ко Всевышнему, должно рассматривать как комедиантов на сцене, чью игру дозволено высмеять любому. Если оценивать религии иначе – придавать им важность или относиться к ним всерьез – они вновь завладеют умами, а от теологических дискуссий недалеко и до религиозных схваток; [12] предпочтение или поддержка той или иной религии приведет к нарушению принципа равенства, заложенного в основу нашего образа правления, и восстановленная теократия очень скоро перерастет в аристократию. Не устану повторять: довольно богов, французы, довольно с вас богов, если не хотите, чтобы пагубное их влияние вновь ввергло вас во все ужасы деспотизма; истребить кумиров можно, только смеясь; едва вы начнете раздражаться или придавать им значительность, они тотчас возродятся, вовлекая вас в опасную ловушку. Идолов опрокидывают не в гневе: их разбивают на мелкие куски, играючи, так ложная идея растворяется сама собой.

Теперь, надеюсь, с достаточной убедительностью доказано: не нужно издавать никаких законов, карающих за религиозные преступления, ибо оскорбивший химеру, не оскорбил никого; ни одна из религий не имеет преимуществ перед остальными, поэтому крайне неразумно наказывать того, кто поносит или презирает какое бы то ни было вероисповедание – такие действия неизбежно приведут к пристрастности, и тогда под угрозой окажется равенство – важнейшая из основ нового образа правления.

Перейдем к рассмотрению второго вида обязательств человека, а именно тех, что связывают его с другими людьми; здесь, конечно, потребуется обзор более широкий.