Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

Среди предложенных кандидатов в состав нового эс­тонского правительства преобладали левые социалисты, члены фракции «Трудового народа» Государственной думы (И. Варес, министр иностранных дел Н. Андрезен, министр внутренних дел М. Унт, министр юстиции Б. Сепп). Немало было беспартийных (министр просвеще­ния И. Семпер, министр хозяйства Ю. Нихтил, замести­тель премьер-министра Г. Круус, военный министр гене­рал Т. Ромберг). Многие из министров занимались лите­ратурной деятельностью, группируясь вокруг журнала «Лооминг» («Творчество»). По оценке полпредства, насе­ление одобрительно отзывалось «о качествах и популяр­ности членов нового правительства, за исключением командующего армией Ионсона, о котором говорят как о человеке, не находившемся свыше 15 лет в трезвом со­стоянии».

Отставка правительства вызвала всеобщее возбужде­ние в стране. Вопреки приказу главнокомандующего ар­мии генерала Лайдонера по всей республике проходили собрания и митинги. Как констатировал К.Н. Никитин, «слух, что Советское правительство участвует в организа­ции правительства Эстонии, проник во все самые глухие уголки и везде встретил сочувственный отклик, но в неко­торых городах он преломился совершенно неправильно. Часть людей не поняла нашей политики и смену правите­льства расценила как революцию и в демонстрацию вне­сла элементы Октября».

«Элементы Октября» вносили прежде всего члены ком­мунистических партий Эстонии, Латвии, Литвы. После многолетних репрессий эти партии были немногочислен­ны (в Компартии Литвы — около 1500 членов, в Компартии Латвии — около 1000 членов, в Компартии Эстонии — 133 члена). Успех их деятельности был возможен лишь при условии широкой поддержки народных масс. Выступая на научной сессии латвийских историков в 1988 году, быв­ший второй секретарь ЦК Союза трудовой молодежи Лат­вии Э. Берклав не был склонен преувеличивать возможно­сти латвийских коммунистов и комсомольцев 1939—1940 годов. Как отмечал Э. Берклав, «в рядах Союза трудовой молодежи в то время по всей Латвии было 250, самое бо­льшее 300 членов. Коммунистов было примерно 500, мо­жет быть, 600 человек. Это и были, пожалуй, единствен­ные, принимаемые всерьез силы против правительства Ульманиса, в распоряжении которого были хорошо обу­ченная армия, большое количество айзеаргов (к июню 1940 года в рядах айзеаргов насчитывалось 45 тысяч че­ловек, в женской организации айзаргов, именовавшихся «айзсардес», было 12 тысяч, в молодежной организации, так называемых яунсаргов, — 11 тысяч. — Авт.), полиция. Мне кажется, что в таких условиях даже смешно с такими силами говорить о какой-то революционной ситуации, о намерении свергнуть существующую власть. Правда, мы, подпольщики, призывали это делать, и призывали честно, такова, несомненно, была наша цель. Но всерьез мы об этом не думали, так как были достаточно разумны, пони­мали, что с такими силами, какие были у нас, бороться за свержение власти, конечно, несерьезно. Может быть, можно рассуждать так, что народные массы были более революционными, чем мы, подпольщики... Правда, значи­тельной части народа действительно не нравилось, что Ульманис ликвидировал политические партии, закрыл де­мократическую прессу, но экономическое положение в Латвии в то время существенно не изменилось».

Вступление советских войск на территорию прибалтий­ских стран явилось импульсом для активизации борьбы против фашистских режимов. Как отмечалось в докладе А. Дризула 8 июля 1989 года, «в феврале 1939 года, за­долго до начала войны и заключения договоров, в Риге не­легально под руководством Я. Калнберзина собралась XXVI конференция Коммунистической партии Латвии, ко­торая выработала платформу антифашистского Народно­го фронта, получившую одобрение Социалистической ра­боче-крестьянской партии Латвии и Союза трудовой мо­лодежи Латвии, с общей целью свержения диктатуры Ульманиса, завоевания демократических свобод и созда­ния революционного правительства Народного фронта. Компартия Латвии указывала, что первой задачей после свержения режима Ульманиса будет «укрепление демо­кратического строя и реализация платформы Народного фронта». На пленарном заседании ЦК Компартии Латвии 3 марта 1940 года была выдвинута задача — свержение правительства Ульманиса и замена его правительством Народного фронта». Аналогичные решения принимались и другими компартиями в Прибалтике.

В воззвании, опубликованном в апреле 1940 года, Ком­партия Эстонии исходила из того, что сами по себе внеш­ние обстоятельства или внешние силы не смогут осущест­вить означенные выше цели. («Ошибаются те «оптими­сты», которые считают, что победа придет сама собой, что ее принесут нам какие-то посторонние силы».) Воззвание констатировало усиление полицейских репрессий. Отме­чая, что эстонские коммунисты «понесли относительно больше жертв, чем любая другая коммунистическая пар­тия», КПЭ призывала своих членов «организовать трудо­вой народ на борьбу за свои ближайшие требования, что неизбежно приведет их к борьбе против диктатуры Пят­са — Лайдонера — Улуотса».

Используя легальные возможности профсоюзов и дру­гих общественных организаций, а также подпольные ме­тоды борьбы, коммунисты Прибалтики вели агитацию за свержение диктатур Пятса, Ульманиса, Сметоны и уста­новление народного строя. Как отмечал А. Дризул, в Лат­вии «в 1939 году листовки и воззвания Народного фронта распространялись на рижских предприятиях, их расклеи­вали в рабочих районах на стенах домов или бросали в почтовые ящики... Кратковременными забастовками и ле­тучими митингами... рабочие Риги отметили день 1 Мая, а также 22-ю годовщину Октября». Карательный орган ре­жима Ульманиса — Политуправление — «в своем обзоре в конце 1939 года указывал: «Рабочие многих фабрик в сво­их разговорах высказываются, что при существующих условиях рабочий класс рано или поздно выйдет как побе­дитель на путь революции».

Агитация против правительства Ульманиса оказывала свое влияние на массы. Судя по числу жертв полицейских репрессий в Латвии, поддержка антифашистских лозунгов выходила далеко за пределы небольшого круга коммуни­стов и комсомольцев. Только с января по май 1940 года в Латвии было репрессировано около 3700 человек, из них в Риге — 2100. Аналогичные процессы происходили и в двух других прибалтийских республиках.

Еще более способствовал нарастанию оппозиционных настроений резкий рост антинемецких и антигитлеров­ских настроений среди широких слоев населения. По сло­вам латвийского историка Э. Жагарса, «у населения Лат­вии тяжелое впечатление оставила оккупация Дании и Норвегии в апреле 1940 года... разгром Голландии, Бель­гии, Франции в мае-июне 1940 года. Военный атташе Лат­вии в Германии А. Пленснер, которому (вместе с атташе других стран) гитлеровцы показали разгромленные бель­гийские укрепления, писал о полной бесполезности для малых стран сопротивления агрессору. Куда после раз­грома Франции двинется Гитлер и его вермахт? Этот во­прос волновал советское руководство, народы Прибалти­ки и их правительства».

Осознание, что фашистские правительства Прибалтики готовы вступить в сделку с Гитлером и установить в этом крае режим, подобный тому, который нацисты установили в Польше, Дании, Норвегии, Голландии, способствовало активизации антиправительственных настроений. Вступ­ление Красной Армии в страны Прибалтики, как справед­ливо отмечал Э. Жагарс, «явилось своеобразным катали­затором. С вступлением частей Красной Армии резко из­менилось соотношение классовых сил... 17—20 июня 1940 года — четыре дня — это дни глубокой агонии фаши­стского режима Ульманиса. Вся власть в его руках: в бое­вой готовности армия, на улицах полиция и айзсарги. Уль- манисом введено осадное положение. Против кого? Про­тив рабочего класса Латвии. Это последние попытки спасти буржуазный строй. «Оставайтесь все на своих мес­тах. Я остаюсь на своем месте», — призывал диктатор в речи 17 июня 1940 года. Но это были тщетные попытки. Если бы в Латвии не было революционной ситуации, то не было бы событий 17 июня 1940 года в Риге, событий 19—20 июня 1940 года в Лиепае. Откуда взялись тысячи участников демонстраций протеста? Почему коммунистам в считаные часы удалось вывести на улицы более 100 ты­сяч рабочих? Эти силы созрели в условиях революцион­ной ситуации. В одном потоке слились социалистические и антифашистские силы, созданный коммунистами и ле­выми социал-демократами за годы подполья революци­онный актив».