Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

В эти дни, по словам А. Дризула, «буржуазные полити­ки обратились за поддержкой к эмиссару Москвы А.Я. Вы­шинскому», которому западные историки приписывают ведущую роль в свержении Ульманиса. Последовавшие события убедили многих в том, что первоначальные дей­ствия Вышинского, Жданова и Деканозова в Прибалтике должны были прикрыть следующую стадию плана по включению Прибалтики в СССР в ближайшие же дни. Од­нако многое свидетельствует о том, что события носили более сложный характер. Первые планы Советского пра­вительства исходили из стремления поставить во главе трех республик просоветские, но не советские правитель­ства. И лишь затем они претерпели изменения как под влиянием резких внутриполитических перемен в Прибал­тике, так и международных обстоятельств. Советское пра­вительство могло опасаться того, что Германия, увидев слишком быструю «советизацию» Прибалтики, может ускорить неминуемое нападение на СССР.

Такие опасения имели свои основания. 15 июня Моло­тов вызвал Шуленбурга и официально сообщил ему о вступлении советских войск в Прибалтику. Эта новость была неприятной неожиданностью для германского по­сла. Как отмечал У. Ширер, действия СССР «были униже­нием для Гитлера, но, так как он пытался организовать вторжение в Англию, он ничего не мог поделать по этому поводу». Гитлер понимал, что вступление советских войск в Прибалтику наносит серьезный удар по немецким пла­нам похода на Восток. (Эта реакция Гитлера лишний раз свидетельствует о вздорности заявлений о том, что «пакт Молотова — Риббентропа» передал Прибалтику Советско­му Союзу. Если бы было так, то с чего бы фюреру возму­щаться событию, о котором было якобы договорено еще 9 месяцев назад.)

Ощутив неблагоприятную реакцию Берлина, Советское правительство постаралось успокоить германское прави­тельство. 22 июня ТАСС опубликовал заявление, в кото­ром сообщалось о том, что в Прибалтике размещено не более 18—20 советских дивизий и что «слухи и пропаган­да не смогут подорвать добрососедские отношения меж­ду СССР и Германией»:

Появление в Вильнюсе, Риге и Таллине коммунистиче­ских правительств могло бы вызвать отрицательную реак­цию Берлина. Однако подъем народных выступлений в Прибалтике вносил коррективы в эти расчеты, учитывав­шие лишь внешнеполитические соображения. Как свиде­тельствует участник событий 1940 года А. Зандман, лозун­ги о «демократическом правительстве», которых придер­живалась до сих пор Компартия Латвии, после событий 17—20 июня уже казались неуместными и устаревшими для коммунистов и сочувствовавших им людей.

«23 июня, — вспоминал А. Зандман, — на Лесном клад­бище хоронили товарища Криша, который умер от поли­цейских ран, полученных 17 июня на Привокзальной пло­щади, когда он приветствовал Советскую Армию. На похо­ронах было несколько тысяч человек... После них состоялся стихийный митинг. Выступил товарищ Криевс, бывший политзаключенный, хорошо подготовленный тео­ретически, хороший оратор. Его слушали очень внимате­льно. Но как только он упомянул о демократической Лат­вии, так сразу были выкрики: «Долой! Долой!» Он смутил­ся, замолчал, потом пытался возобновить свою речь, но люди не дали. Вот такое было настроение в массах трудя­щихся в Латвии в 1940 году, то есть подавляющее боль­шинство было за Советскую Латвию».

Движение против буржуазного строя приобретало все более широкие масштабы и перерастало в револю­цию. 21 июня Компартия Латвии организовала 70-ты­сячную демонстрацию в Риге. Из тюрем были освобож­дены коммунисты, в том числе секретарь ЦК КПЛ Я. Кал- нберзин, члены ЦК КПЛ. Массовые демонстрации с требованием ликвидации айзеаргов, введения контроля над производством и банками и с другими демократиче­скими лозунгами состоялись также в Лиепае, Резекне, Даугавпилсе и других городах Латвии. Из слов Дризула ясно, что коммунисты Латвии в эти дни не без оснований считали себя инициаторами происходивших событий, уже вышедших из-под контроля А.Я. Вышинского. Дризул утверждал: «Не Вышинский, а партия рабочего класса —

КПЛ, СРКПЛ и союз революционной молодежи организо­вывали демонстрации и другие массовые выступления трудящихся». Как сообщал латвийский историк, «в заку­лисные провокационные махинации Вышинского вмеша­лись представители КПЛ и потребовали сформировать другое правительство... 20 июля секретариат президента К. Ульманиса сообщил о сформировании нового кабине­та министров во главе с А. Кирхенштейном. Это правите­льство, в котором было только 4 коммуниста, действова­ло до 21 июля 1940 года».

Почему А.Я. Вышинский пошел на уступки Компартии Латвии, отказавшись от кандидатуры Калныня на пост премьер-министра и согласившись на включение четырех коммунистов в состав правительства? Вероятно, немалую роль сыграли аргументы латвийских коммунистов, а глав­ное — высокая активность революционных выступлений против Ульманиса. В то же время эти уступки не означали отказа уполномоченных СССР от главной задачи — со­здать правительства, которые бы не допустили захвата Прибалтики Германией, и от основной тактики — сохране­ния в Эстонии, Латвии и Литве прежнего строя.

Уже после сформирования нового правительства во главе с А. Кирхенштейном (при сохранении К. Ульманиса на посту президента) в своем выступлении с балкона со­ветской миссии в Риге А.Я. Вышинский осудил демонст­рантов, которые требовали включения Латвии в СССР. Он закончил свою речь по-латышски: «Да здравствует сво­бодная Латвия! Да здравствует нерушимая дружба между Латвией и Советским Союзом!»

Аналогичным образом развивались события и в Эсто­нии. Как вспоминал очевидец этих событий X. Аплик, «на фабриках происходили стихийные забастовки, на улицах и площадях — митинги. На каждом углу, на улицах — соби­рались люди, шли обсуждения и споры. «Тишина» пятско- го режима враз была сметена. Правительство еще пыта­лось что-то сделать, чтобы помешать свершению неиз­бежного. Полиция арестовала некоторых наиболее активных профсоюзных деятелей. На углах были расклее­ны приказы главнокомандующего Лайдонера, в которых запрещались массовые сборища и собрания. Но на них никто не обращал внимания». «Вечером 20 июня в Рабо­чем спортзале на Пярнуском шоссе состоялось собрание представителей рабочих организаций, на котором была дана информация о событиях последних дней и выдвинуто требование ухода правительства Пятса. По всем выступ­лениям было видно, что настало время решительных дей­ствий». После вечернего собрания таллинского партакти­ва состоялось заседание Оргбюро Компартии Эстонии, на котором было принято решение назначить на следующий день всеобщую забастовку и демонстрацию, требуя от­ставки правительства Юримаа и образования народного правительства.

Тем временем член ЦК КПЭ И. Лауристин обсуждал с А.А. Ждановым состав эстонского кабинета министров. Ветеран партии И. Лауристин, просидев в тюрьме 15 лет, вышел на свободу лишь в 1938 году. Талантливый журна­лист и писатель, он, находясь в заключении, написал два романа. По воспоминаниям его супруги, И. Лауристин вы­ражал недовольство и недоумение по поводу состава пра­вительства, согласованного Ждановым с умеренными кругами общественности. «Если бы дали задание подпо­льной компартии подобрать состав правительства, — за­являл И. Лауристин, — то были бы другие люди». Это мне­ние разделяли и другие члены руководства КПЭ. Они жа­ловались на работников полпредства Изметьева и Бочкарева, которые «подсказывали тов. Жданову состав правительства и, не зная людей в Эстонии, подвели его».

В соответствии с решением руководства КПЭ 21 июня на таллинской площади Свободы состоялся 4-тысячный митинг, участники которого требовали «убрать правитель­ство, провоцирующее войну против Советского Союза», и «создать правительство, способное неуклонно провести в жизнь Пакт о взаимопомощи. Демонстрация рабочих про­ходила с пением революционных и советских песен. Оста­новившись у дворца, демонстранты требовали отставки правительства Юримаа, освобождения политических за­ключенных, предоставления свободы профсоюзам. Поя­вившийся на балконе дворца Пяте заявил, что не может выполнить требования рабочих. Тогда по призыву одного из ораторов демонстрация двинулась на захват арсенала, полицейского управления и тюрьмы».