Рядовой свидетель эпохи.

Еще в декабре 1944 года, когда бригада перед зимним наступлением в Восточной Пруссии была переброшена в леса за Белостоком, я приспособился охотиться на коз с автоматом ППШ. Здесь же, в лесоозерном крае под Штеттином, возможности для охоты многократно увеличились. Оружие, патроны, гранаты валялись несобранные или плохо собранные. Немецкие винтовки и патроны к ним мы подсобрали и припрятали на «черный» день, сознавая, что рано или поздно со своим оружием охоту придется прекратить. Повесили несколько немецких винтовок в лесу, стволами вниз, запаслись патронами, припрятали гранаты, запалы к ним, фауст-патроны.

На охоту выбирались также часто, как ходили в караулы. Начальники караулов, все — свои ребята, все знали, на какие посты нас ставить и разрешали самим договариваться с сослуживцами о сменах пребывания на посту. Выбирали обычно четырехчасовую смену вечером и такую же рано утром. И после неё — сразу в лес. К вечеру несем дикую козу, чистим оружие, сдаем его и все в ажуре, все довольны. Иногда, когда не были связаны караульной службой, ночевали в лесу у костра. Иногда вместе с офицерами уходили на ночь караулить кабанов у картофельных полей, засаженных еще в конце весны, видимо, нашими хозяйственниками.

Опыта охоты на кабанов тогда ни у кого из нас не было. На Ярославщине, где прошло почти все мое детство и юность до войны, кабаны не водились совсем, поэтому коллективные наши выходы за кабанами здесь, в Германии, были, как правило, безрезультатными. Не знали, что кабанов надо караулить тогда, когда они перед сумерками выходят на поля, голодные и не очень осторожные. Хороший опыт кабаньей охоты я приобрел много — много лет спустя в конце 1960-х, в 1970-х годах, когда кабаны расплодились в наших лесах. Зато тогда под Штеттином более удачной была охота не только на диких коз, но и на оленей. За кабанами бегать, хотя и впустую, но очень увлекательно и полезно для выработки выносливости.

Однажды целый день пробегал за кабанами, за большим .стадом на сравнительно маленьком болоте, заросшем кустарником на краю большого леса недалеко от картофельного поля. Пробираешься тихо по кабаньей тропе, совсем тихо, начинаешь думать — все, кабаны ушли далеко, но вдруг совсем рядом трещит кустарник, самих кабанов не видно, но болото ходит ходуном две, три минуты, и снова тишина. Пытаешься зайти к ним с другой стороны под прикрытием кустарника, подпускают близко, срываются за кустами и перебегают на прежнее место. И так — целый день. Голодный, взмокший, усталый, но довольный.

Не менее интересны были и случайные встречи с кабанами. Запомнилась особенно одна. Поднимаюсь из оврага в хорошо знакомом уже месте по холмистому лесу, и вдруг навстречу несется огромное стадо кабанов самого разного возраста. И большие, и средние, и совсем маленькие, полосатые, наверно, больше ста штук. Еле успел отскочить за дерево, все стадо пронеслось мимо меня и исчезло в овраге. Подбежал вслед к краю оврага и выстрелил вдогонку из карабина не целясь навскидку, мимо конечно. Никогда ни до, ни после этого случая, ни там, в германских лесах, ни в наших, до настоящего времени не приходилось наблюдать такого огромного стада кабанов. Пошел по их следу смотреть, откуда же взялось это кабанье стадо. Оказалось, совсем рядом валялся мертвый обглоданный олень, а вокруг него все было истоптано кабанами.

Видно было, они тут много дней кормились дохлятиной. Олень тот, похоже было, мною и был подстрелен неделю тому назад. Шел я тогда по узкой звериной тропе среди густого молодого сосняка, тропа та вела к ручью, по ней олени ходили на водопой. Неожиданно сзади услышал какой-то шум, оглянулся, и в этот момент рядом со мной, почти надо мной в большом прыжке пролетел олень. Я торопливо уже вдогон выстрелил в него через густой сосняк, походил вокруг, но никаких признаков ранения оленя не обнаружил и сразу забыл о нем. А он, наверное, все же был смертельно ранен, и отбежав метров двести, пал. Теперь кабаны и помогли установить этот факт. Странно, сколько мы потом ни ходили к этому месту, кабаны здесь больше не появлялись.

Вот в таких необычных развлечениях и проводили мы время в тот первый послевоенный год. И интересно, и интенсивная физическая нагрузка была очень полезна в том возрасте. Вырабатывалась крепкая выносливость, которая позднее очень пригодилась, когда пришлось интенсивно заниматься лыжным спортом и офицерским многоборьем.

Случались и необычные приключения. Однажды у одного заброшенного лесного домика в заросшем саду вспугнул двух диких коз. Стрелял по ним. Показалось, ранил одну козу, и продирался сломя голову в том направлении, куда она убежала через высокую таволгу. И вдруг передо мной возникают две фигуры с автоматами наизготовку, и кричат: «Стой, стреляем!». У меня тоже палец на спусковом крючке автомата. Естественно, замер, как вкопанный, но вижу — форма наша.

В этот момент один из них кричит: не стреляй — это наш танкист! Сразу все трое опустили автоматы. Обменялись приветствиями, удивляясь столь необычной встрече. Стали расспрашивать друг друга, кто и зачем здесь. Оказалось, я нарвался на засаду, организованную одним из подразделений нашего батальона автоматчиков. В этом месте по каким- то агентурным данным должна была состояться встреча мелких банд, засылаемых эмигрантским польским правительством. Такие банды в то время уже начали проявлять себя: нападали на одиночных наших военнослужащих, грабили местное население.

Когда пришли мы к командиру засады, мне рассказали об условных знаках, оставленных кем-то, по которым должны были ориентироваться собиравшиеся. На некоторых участках дороги и тропках автоматчики мне показали стрелки, прочерченные ножами, указывающие в одном направлении.

Отдохнув у автоматчиков и просветившись в новой для меня ситуации, отправился домой. Но решил не возвращаться на хорошо знакомую дорогу, а пойти по берегу озера на знакомый ориентир — большую четырехугольную кирпичную башню — воздухозаборник подземного завода, над которым мы тогда и располагались. Ориентир этот был хорошо виден особенно с озера на многие километры, если не десятки километров. Через небольшой, но сильно заболоченный ручей вышел к берегу и пошел по нему, поднимаясь местами, где встречались заболоченные участки, подходящие прямо к воде, на более высокие места. В одном месте на свежей земле кротовой кучи явно просматривался отпечаток босой человеческой ступни, направленной в ту сторону, откуда я недавно вышел. И тут знаки сбора.

По времени я уже прошел немалое расстояние, а башня моя, когда её становилось видно, все на том же месте. Потом узнал место, где я уже проходил. Внимательно присмотревшись, понял: я кружу по круглому полуострову. Там, где он смыкается с основным берегом, там — большая заболоченная низина, и я её обходил, поднимаясь каждый раз на более высокое место, то раньше, то позже, не замечая того, что прохожу по одному и тому же месту. Дал несколько кругов по этому полуострову: компасов-то тогда ни у кого из нас не было. Такого еще у меня никогда не случалось. Пришлось, накрутив лишних километров 12 — 15. по полуострову, возвращаться на хорошо знакомую дорогу. Вот был денек! И охота не удалась, и новость о том, что в «наших охотничьих угодьях» бродят бандиты, не из приятных, и небывалое блуждание по круглому полуострову — все к одному. Вернулся домой из последних сил, пройдя за день, судя по времени не менее 50 километров. Сел умыться у озера и чуть не заснул на берегу. Никак не мог себя заставить пройти еще каких- то 150 -200 метров до своей казармы.

Вскоре мы и сами наткнулись на следы пребывания в тех лесах других «охотников». В одном месте, где постоянно бывали, в чаще, в которую редко заглядывали, обнаружили недавно вырытые землянки и рядом следы недавнего пребывания там людей: валялись консервные банки, пачки от сигарет, обрывки бумаги, что-то еще. Стали теперь более осторожны. Подумалось, наверное, не раз были мы под наблюдением, быть может, и на прицеле «новых хозяев» этих лесов. Вспомнилось также о том, что у нас в лесу, недалеко от основного расположения бригады еще совсем недавно находился большой, открытый со всех сторон склад боеприпасов — просто сложенные штабелями ящики со снарядами.