Рядовой свидетель эпохи.

Оказалось, мой снаряд рванул в воздухе, всего в метрах 80 — 100 от танка, и осколки прошелестели рядом с наблюдающими стрельбу, к счастью никого не задев. Теперь идет обсуждение возможных причин случившегося. Одни считают, что был неисправен взрыватель снаряда, другие высказывали предположение, что снаряд мог попасть случайно, в подвернувшуюся птичку. Стрельба между тем была прекращена, расследованием этого инцидента занялась комиссия вместе со штабниками. Стреляли мы не своими снарядами, а специально выделенными со склада для стрельб. Наверное там тщательно проверили все снаряды и выборочно опробовали, стрельбой. Но результаты таких проверок до нас обычно не доводили. Мы же в своем экипаже тщательно обсудили этот случай и выдвинули свою версию необычного взрыва снаряда: он мог натолкнуться мембраной на свой же защитный колпачок, если он был свинчен менее, чем на один оборот до конца. Тогда же вспомнили два случая, когда снаряды взорвались в стволах самих орудий.

Первый случай произошел в Прибалтике, еще до вступления бригады в бои, когда наша танковая рота только что прибыла на фронт. Был я свидетелем и еще одного случая с разрывом пушки. Случилось это в тот момент, когда после недельного стояния под Дойчендорфом, так и не поддавшемуся нам после двух танковых атак и одной пехотной, о чем я уже подробно писал. Как только экипажи танков получили команду покинуть исходную позицию, выйти на опушку леса и встать в походную колонну, все кроме механиков-водителей вылезли из танков, чтобы поразмяться, пообщаться друг с другом. Тут и возник в одной из собравшихся компаний спор между заряжающим и стреляющим одного из экипажей. Кто-то из них еще днем заметил на стволе пушки небольшую вмятину, видимо, от осколка близко разорвавшегося снаряда и стал утверждать, что стрелять из пушки нельзя, ствол разорвет. Его же напарник-оппонент доказывал: ничего подобного, не разорвет, не из таких стреляли. Часть окружающих поддерживала одну сторону, часть — другую.

В споре начали участвовать и сержанты и офицеры — командиры танков. Дело дошло до комбата. Тот отдал такое распоряжение: танк отвести в сторону, в танке быть только стреляющему, вывинтить из фугасно-осколочного снаряда взрыватель и произвести выстрел в сторону противника. Да не забыть посмотреть, нормальный ли будет откат орудийного ствола.

У ствола пушки со стороны заряжающего имелся специальный шпенек, он входил в прорезь рейки индикатора отката, которая была приварена к люльке пушки, и при откате ствол отодвигал ползунок на величину отката ствола. Одной из строгих обязанностей заряжающего было следить за откатом ствола пушки и громко докладывать и командиру орудия и командиру танка о том, что «откат нормальный» или «откат увеличенный», если таковой обнаруживался.

У меня за всё время боев и вообще за время стрельбы из пушки откат был в норме и я всегда докладывал — «откат нормальный». Как только танк отъехал в сторону, все находящиеся и на земле, и высунувшиеся из люков, устремили пристальные взгляды на ствол пушки, потому как многие уже заключили пари в споре — разорвет или не разорвет ствол. Я в тот момент стоял на башне танка, вяло отбивая чечетку. Раздался выстрел... и три огромных куска ствола пролетели над танками, едва не посшибав стоящих на башнях, они посыпались с башен, как горох. Все замерли, переживая за стрелявшего: жив ли? В это время люк башни приподнимается, оттуда высовывается человек и громко докладывает: «откат нормальный!» Весь народ дружно грохнул смехом, многократно повторившимся. После напряженной недели торчания (и днем и ночью) в танках, на холоде (было начало февраля) невдалеке от противника, с открытым правым флангом, это был первый от души смех расслабления, который, я думаю, услышали и немцы.

И еще раз пришлось мне близко иметь дело с танком, у которого была разорвана пушка. Буквально на третий день после того, как мы снова погорели в танке на окраине немецкого местечка Ляук, меня с кем- то, находившимся со мной рядом у штаба танкового батальона, срочно посадили в подъехавший танк с разорванной букетом пушкой. Задание: самым срочным образом лететь к такому-то месту. Там остатки нашего батальона ведут очень тяжелый бой и надо поддержать атакующие танки хотя бы пулеметным огнем, увеличив на одну единицу количество атакующих танков, в качестве давления на психику врага. Все остальное в танке было исправным. Спешим туда, куда нам указали по крупномасштабной карте. Кругом снует народ, автомашины, и не чувствуется, что совсем рядом где-то идет тяжелый бой. Смеются над нашим танком — уродом. Но в бою на нем нам так и не пришлось побывать. Немцы начали отступать, преследовать их без разведки наши не стали.

Со своими воспоминаниями об острых ситуациях я зашел, кажется, опять слишком далеко. Хотел рассказать лишь об эпизоде под Фалькенбургом, а воспоминания к случаю все лезут и лезут в голову, никуда от них не денешься, да в них немало и тех деталей, без которых армейская повседневность будет неполной.

Иногда с поверкой к нам заглядывал сам командующий нашей ме- хармией генерал армии П.И. Батов, временами — и сам маршал К.К. Рокоссовский. Тогда, как правило, объявлялась тревога со снятием боевых машин с консервации. На это отводился срок что-то чуть больше часа. Наш экипаж, помнится, успевал подготовить танк к выезду за 45 минут. Основная сложность была в том, что надо было принести из аккумуляторной станции 4 своих аккумулятора и залить в двигатель ведрами 90 литров слитого и находящегося в водомаслогрейке моторного масла. Каждый танковый аккумулятор весил около 60 кг., а расстояние до аккумуляторной — метров 120, столько же и до водомаслогрейки. Тут важно было то, чтобы каждый член экипажа четко знал, что и в какой последовательности он должен делать по тревоге. Обычно каждый аккумулятор несли вдвоем, то есть 4 человека из экипажа могли одновременно принести лишь 2 аккумулятора, а надо было еще залить 90 литров масла. Так что этот прием не был оптимальным. В нашем экипаже снятием танка с консервации командовал всегда Николай Казанцев. Большего опыта ни у кого не могло быть. Он начал службу в танковых войсках еще до войны в Забайкальском военном округе, и к тому времени, о котором я веду речь, у него был огромный, по любым меркам, стаж непрерывной службы в танковых войсках и огромный боевой опыт: за время войны он горел в танках 9 раз.

К слову, именно от него я услышал о том, что в мае 1941 года их танковый батальон был переброшен из Забайкалья в самом срочном темпе на западную границу, замаскировав танки под комбайны. Услышал о таком впервые. До того момента я, как почти и весь советский народ, абсолютно верил в то, что немцы напали на нас совершенно внезапно. С того момента я и стал искать самостоятельно истину о 1941 годе и о войне вообще.

Так вот, по тревоге мы действовали так. В первую очередь несли двое два аккумулятора, один бежал с ведром за маслом, четвертый снимал моторную перегородку, чтобы освободить место для постановки аккумуляторов. Приняв первую пару аккумуляторов и поставив их на место, он оставался их соединять. Соединение аккумуляторов было довольно сложное, параллельно-последовательное, запутаться было легко, требовалось время, чтобы многократно проверить и правильность соединения проводов и надежность затягивания клемм. В это время ведро теплого масла было уже залито, два других аккумулятора прибыли и поданы их установщику, освободившиеся двое скатывали брезент, четвертый опять бежал за маслом. Через две минуты танк можно было уже заводить и на малых оборотах доливать остальное масло. К сожалению, тревоги на этом, как правило, и заканчивались. Выезды на боевых машинах на полигоны, на стрельбы, когда экипаж чувствует себя на своем месте, стали в то время редкими. На весь год выделялось на вождение боевых машин всего 30 часов.

А остальное служебное время — внутренние наряды, караулы через день. Если не найти себе более интересное занятие — скука неимоверная. Не случайно во многих воинских частях при такой службе поиски развлечений часто заканчивались каким-нибудь ЧП. Приказы о суровых наказах провинившихся все чаще и чаще зачитывались на вечерних поверках. Офицерскому составу вскоре разрешили выписывать к месту службы своих жен, и они занялись подготовкой к этому своих временных жилищ. Мы своим экипажем избежали скуки и убереглись от ЧП тем, что приспособились к охоте в безлюдных тогда лесах на диких коз, кабанов и оленей.