Григорий Шелихов

мануфактуры, но коль это касается Америки, сделаю все, что смогу!

5

Зачисление на службу по герольдии отравляло Резанову радость

возвращения в столицу.

Преувеличивая ничтожность предстоящих занятий по должности и

предвидя незначительность своего положения в обществе, Резанов

оставался в стороне от забот Натальи Алексеевны, хлопотавшей насчет

отбора приданого Аннет и всего необходимого им для жизни в столице.

- С милой рай и в шалаше! Что нам нужно, не так ли? - говорил

Николай Петрович, обращаясь за поддержкой к жене.

- Нам совсем немного нужно, - соглашалась Аннет, - какие-нибудь

мелочи разве... Голубая tunique, и розовая chinoise* с собольей

опушкой, медальон с вашим портретом и та чашечка, из которой мы вместе

чай пьем, и... - рассудительная Аннет стала добавлять к столичному

"шалашу" такое количество "мелочей", что Наталья Алексеевна,

поглядывая на посрамленного зятя, в конце концов торжествующе

улыбнулась. (* Покрой модного тогда женского платья.)

Первоначальный поезд Резановых, намечавшийся в три, от силы пять

саней, вырос в целый обоз из тридцати обшитых кожами и парусиной

кошев, груженных отборными мехами, сибирским полотном, китайскими

шелками, чаем, причудливыми вазами, драгоценной фарфоровой посудой и

всякими диковинками заморских стран.

- Увы, нам все это навряд ли пригодится, ma bienveillante et

chere belle-maman,* - страдальчески качал головой Николай Петрович. -

Кого может ожидать на свои приемы архивная крыса герольдии? (* Моя

любезная и дорогая теща (франц ).)

- Не век в герольдии сидеть будешь, Николай Петрович, да и крыса

в столице, ежели хвост позлащен, за льва сойдет! - грубовато, по

простоте своей, пошутил Григорий Иванович и, поймав недовольный взгляд

Натальи Алексеевны, поторопился замять неудачную шутку: - Полковник

Бем в поезд к вам просится. Тоже в столицу собрался, справедливости

искать, а денег на лошадей и кошевы нет. Надо у него побывать, узнать,

сколько саней нарядить. Через честность и добросердие человек нужду

терпит!

Бывший правитель Камчатки полковник Магнус Казимирович Бем был

уволен правительством в отставку "за вредное государственным интересам

попустительство иноверцам". Происки и доносы купцов и чиновников,

которым он препятствовал обирать туземное население этого

отдаленнейшего уголка Российской империи, свалили честного служаку.

Уроженец Польши, искренний демократ и подлинный патриот своего

несчастного отечества, раздираемого произволом магнатов и своеволием

тупой шляхты, Бем в конце 60-х годов примкнул к либеральной партии

Чарторийских, но после зверского подавления восстания украинских

крестьян, известного под названием Колиивщины, разочаровался в

искренности намерений своей партии и, перейдя на русскую службу, уехал

в Сибирь. Обманутый либеральным началом царствования Екатерины, Бем

думал осуществить на этой отдаленной окраине свои идеалы общественного

устройства. Сибирь стала второй родиной Бема, в которой он честно и

усердно работал по устроению восточных границ российской державы.

Полковник Магнус Бем пользовался большим уважением среди

ительменов Камчатки, и вооруженные столкновения ительменов c русскими

при нем совершенно прекратились. Человек необычного душевного

своеобразия, он взял себе в жены девушку-ительменку из смешанного

русско-туземного населения Камчатки. Приохотив ее к грамоте и чтению

книг, до глубокой старости он прожил с нею в трогательном согласии. В

Иркутске Бем жил уединенно и скромно. Единственной страстью его была

охота и книги, которые он читал, свободно владея несколькими языками.

Не замечая никого из иркутян, Бем бывал только в доме знакомого ему

еще по Камчатке Шелихова, - там Бема и его жену всегда встречали с

почетом и искренним радушием. Каждый раз при встречах мореход не

упускал случая, несмотря на неизменный отказ Бема, ссылавшегося на

старость и недуги, уговорить его на переезд в Америку, предлагая

отдать ему под управление любую часть края.

Шелихов и Резанов и прежде бывали у Бема. Но в этот раз, приехав

к нему, они поразились тем, что увидели. Бем сидел с книгой на

единственной деревянной скамье перед столом, на котором стоял

роскошный золотой сосуд в виде греческой амфоры - подарок из Лондона,

недавно пересланный ему через Петербург. Получив его, Бем решился

ехать в столицу "искать чести".

- Немного же у вас рухляди, Магнус Казимирович, - осторожно

сказал Шелихов, оглядывая несколько увязанных тюков и коробов.

- Да, да, совсем немного! Мы все распродали, чтоб до столицы

доехать, - грустно улыбнулся Бем, вставая навстречу гостям. - Двух

кошев хватит! Единственно, что прибавится, это... - он горделиво

кивнул на золотую амфору. - Подарок английского адмиралтейства за

спасение Куковых кораблей. Без малого десять лет штука сия ко мне

добиралась из Петербурга! Переслать вовремя оказии найти не могли.

В середине амфоры на золотой в виде развернутого свитка пластинке

была выгравирована латинская надпись. Шелихов долго рассматривал

надпись с любопытством и попросил Николая Петровича прочитать ее.

- Мне известно, что англицы Магнусу Казимировичу за спасение

Куковых кораблей благодарность высказывали, - доведи мне, Николай

Петрович, это надписание по-русски!

- Не знаю, хватит ли моей латыни... Ну, если что не так, Магнус

Казимирович меня подправит, - озабоченно потер Резанов лоб и перевел

изложенную торжественной церковной латынью благодарность британского

адмиралтейства русскому начальнику Камчатской области полковнику Бему

за спасение и починку кораблей мореплавателя Кука и снабжение их

продовольствием и необходимым снаряжением для обратного плавания на

родину.

Закончив перевод, Резанов вопросительно посмотрел на Бема.

- Превосходно переложили, Николай Петрович, - проговорил Бем,

склонив седую голову. - Не скрою: подкупили меня британцы игрушкой

этой, а наипаче надписью - поверьте, не золотом! Все же оказанную

помощь людям иногда даже англичане оценить умеют, а я за

воспомоществование мореплавателю Куку без дозволения высшего

начальства абшид* получил, да еще и начет - тысяча четыреста рублей и

сорок шесть копеек, - глаза Бема вспыхнули презрением, - из пенсии до

сего дня выплачиваю!.. (* Отставку.)

- Начальник! - жена Бема упорно продолжала называть так мужа в

присутствии посторонних, хотя бы и знакомых ей людей. - А я и чаем

гостей напоить не могу, самовар в короб уложен.

- Не хлопочи, Татьяна, они не осудят, - доверчиво улыбнулся

полковник Бем из-под седых усов, прощаясь с приехавшими.

В день Нового года поезд Резанова, к которому присоединились две

кошевы Бема, выехал из Иркутска. Шелихов с Натальей Алексеевной

провожали вылетавших из родительского гнезда дочку с зятем до Олонка,

верст за тридцать от Иркутска вверх по Ангаре. Григорий Иванович

подарил Резановым на дальнюю дорогу возок, побывавший уже с ним и

Кучем в Петербурге.

Выйдя из возка, в котором они вместе с детьми ехали до Олонка, на

проложенный в снегу след, Шелихов с Натальей Алексеевной долго

наблюдали, как обшитый волчьими шкурами дорожный кораблик, катившийся

по снежной долине на запад, исчезал в дымке солнечного заката

морозного сибирского дня. Затем возок слился с полоской нагнанного

обоза, наконец в сизой заволоке на горизонте растворился и самый обоз.

- Они к жизни, а мы... - вздохнул Григорий Иванович и закончил

поспешно и бодро, заметив слезы, застилавшие глаза Натальи Алексеевны: